Слова «возможно, жив» жгут язык, но я держу их при себе. Во все это, разумеется, сложно поверить, и я не знаю, что делать дальше. Оплакивать ли долгие одинокие ночи, которые мне пришлось пережить, или радоваться предстоящим светлым дням? Безмятежному будущему, в котором мама и баба больше не ссорятся, Амира переросла свое бунтарство и никто не сплетничает о моем брате, потому что он вернулся и, как прежде, блистает. Но иные тревоги, что разрастаются в тени, поспешно возвращают меня с величавых высот этой чудесной грезы. Они требуют бояться за жизнь Афира, подталкивают нырнуть в бурлящий поток гнева, жаждущий ответа на вопрос, почему он так поступил. Горе – загадочная штука, это искалеченная любовь, что горит, несмотря на все усилия мира ее погасить.

– До сих пор в голове не укладывается, что он делил мисру с чужаками, – говорю я много после того, как мы покинули тесные стены гор.

Амира пожимает плечами:

– У брата были причины. Он увидел мир, которого не видели мы.

– Но наш брат не такой, – возражаю я. – Что-то здесь неправильно, ужасно неправильно. Наверняка он пережил какой-то… не знаю… внутренний кризис.

Сестра фыркает, надувая розовые, как персик, щечки.

– Если под кризисом ты имеешь в виду, что он влюбился в девушку и хочет ей помочь, тогда да.

– Здесь не до шуток. – Я смахиваю с бедра песчаную муху и случайно ее давлю. – Его «влюбленность» в чужачку – лишь очередное доказательство. Предки нас спрятали, ибо нас избрал Великий дух. Нас, не чужаков. Им нельзя доверить волшебство, а значит, Афир не отдал бы им мисру, если бы его не обманули. – Я с уверенностью киваю. – Именно это я и должна сказать Совету. Они всегда внимают голосу разума, и тетушка выступит защитницей Афира.

Амира поникает:

– Наверное.

Я склоняюсь к ней в седле:

– Мы знаем нашего брата, Амира. Он не такой. Просто не такой.

Но она ничего не отвечает. Мы молча пересекаем луга, окрашенные золотистым светом позднего, ленивого солнца. Это одно из немногих свободных от чудовищ мест в Сахире, где все безопасно и знакомо. Впереди возвышаются величественные стены Калии, увитые вьющимся жасмином и розовыми кустами. От вида города, похожего на изящный цветок, вдруг выросший посреди пустыни, меня охватывает безжалостная меланхолия. Уже год, как Афир втянут в чужую войну. Он целый год не был дома. Интересно, видит ли он Калию во снах? А нас?

– Имани, – прерывает мои размышления Амира. – Я хочу присоединиться к тебе в поисках брата.

Натягиваю поводья, замедляя Бадр:

– Нельзя.

– Почему? Он не только твой брат.

– Я такого не говорила.

– Так почему? – Взгляд Амиры мрачнеет. – Просто меня избегаешь, да?

Необъяснимая досада, которую я чувствовала весь день, вдруг усиливается.

– Ты здесь вообще ни при чем, Амира, – резко говорю я. – Чтобы вернуть Афира, придется путешествовать по опасным частям Сахира, пересечь Поглощающие пески, проникнуть в проклятые земли. Ты ни к чему из этого не готова. В твоем возрасте я уже состояла в Ордене чародеев, а не прогуливала школу при любой возможности…

Я прикусываю язык. У Амиры дрожит нижняя губа, и в угасающем свете я замечаю в глазах сестры новые слезы.

– Прости меня, – глухо бормочу я. – Я говорю это лишь из заботы о твоей безопасности. Пожалуйста, отправляйся домой и никому ничего не говори. Я закончу с Советом и объясню все маме и бабе.

– Ладно, – буркает Амира, повесив голову. – Извини, я не такая совершенная, как ты.

Она забирает поводья Раада и галопом направляется к городу, тихо плача.

– Амира, я не это имела в виду! – кричу я ей вслед, но она уже далеко.

Я смотрю, как сестра уезжает, и сердце бешено бьется в груди. Я хочу догнать Амиру, извиниться за резкие слова, но злой голос внутри желает, чтобы она перестала все время вести себя так вызывающе и расстраивать наших и так безутешных родителей. Дома сейчас достаточно сложно и без того, чтобы Амира влипала в неприятности, например желанием отправиться на опасную вылазку. Если моя резкость побудит ее стать лучше, тогда я, наверное, делаю все правильно. Амира сейчас сама не своя, и Афир, о котором мы сегодня узнали, на самом деле не наш брат. Но если я сумею вернуть его домой, к нам, быть может, вернется и настоящая Амира.

Вот что я с надеждой твержу себе снова и снова, но слова не помогают ни заглушить вину, ни меньше ощущать, как из моих рук ускользает власть над ситуацией.

* * *

Жду, когда Амира скроется из виду, затем продолжаю путь к открытым вратам Калии.

Закованные в золото, они возвышаются огромной аркой черно-желтого камня. На стенах по обе стороны вышагивают лучники в позолоченных шлемах и небесно-голубых плащах. Город внутри не менее прекрасный, не менее располагающий. На всех улицах, куда ни глянь, гуляют улыбчивые люди, забитые кофейные и кальянные гудят смехом и музыкой флейт нэй, барабанов-дарбук и удов. Базары еще открыты, залитые волшебным светом, звенящие криками торговцев, продающих все, от свежих фруктов и мяса до фиников и орехов, шелковых ковров, духов в разноцветных стеклянных флаконах и многого другого. А между этим расхаживают двойки городских стражников. Они подпоясаны мечами, но беседуют и держатся совсем непринужденно. В Калии всегда безопасно и почти нет преступности. Город изобилия.

«Здесь все чересчур», – сказал брат, когда мы однажды шли в пекарню, чтобы купить манакиш на завтрак. Я спросила, что Афир имел в виду, но он лишь покачал головой. Теперь я понимаю: он сравнивал Калию с теми местами, которые видел во время разведки, которые грабит и мучает эта заморская империя. Мне больно от того, что Афир не сумел понять, насколько невозможна эта ситуация, что ему не победить в войне в одиночку и он даже не обязан был пытаться. Его место здесь, где он прославленный Щит, в благословенном Сахире, со своим народом и семьей, которые его любят. И я должна его вернуть.

Я направляюсь к святилищу, но иду не по тропе, что ведет к казармам, а по извилистому, обсаженному травой Пути благородных к главному входу. Возведенное из белого мрамора святилище стоит на холме, что возвышается над Калией – сердцем нашего волшебства, правления, знаний. Огромный купол из мрамора и золота накрывает срединную часть святилища, купола поменьше – остальные крыла. Освещенные минареты стерегут каждый угол, давая возможность часовым наблюдать за землями святилища и городом за их пределами. А в самой глубине лежит сад, где растет древнее древо – мисра. Волшебство было милостью, дарованной нам Великим духом, дабы помочь сразиться с Пустынной Пагубой, злобным чудовищем, которое изводило Сахир тысячелетие назад. Когда мы победили Пагубу, Великий дух позволил нам сохранить древо и волшебство как в награду за наши жертвы, так и для того, чтобы мы стали хранителями этой священной земли. Мне никогда не разрешалось входить в сад, куда ступают лишь заимы, но достаточно и той милости, что я вижу из-за золотого купола кончики ветвей.

Часовой у главных ворот поднимает руку в перчатке.

– Стоять! Назовись.

– Имани. – Я останавливаю Бадр в круге света, исходящего от медного фонарного столба. – Я должна предстать перед Советом.

Часовой перестает щуриться, склоняет голову:

– А, Гроза джиннов, добро пожаловать. Совет заседает…

– Дело срочное. – Киваю в сторону святилища. – Передай весточку Азизе-заим.

– Сию минуту. – Часовой бегом устремляется за ворота, оставляя на посту напарницу, которая ловит мой взгляд и нервно улыбается.

После неловкой паузы девушка рискует заговорить:

– Не могла сказать это раньше, но я соболезную потере, которую пережила твоя семья. Твой брат был великим человеком.

Сердце трепещет. Он и есть великий человек. Есть. Я надеюсь.

Вернувшись, первый часовой жестом приглашает меня войти. Я прохожу за ворота, оставляю Бадр в стойле и, сунув под мышку деревянный сундук Афира, пересекаю разросшиеся сады. Двери святилища открыты, их охраняет еще пара часовых. Один провожает меня внутрь, ведет налево по белой плитке пола. Сколько бы раз ни бывала здесь, я все равно жадно разглядываю богатое убранство. Святилище – шедевр из арочных проходов и окон, похожих на замочные скважины, сводчатых потолков-сот, просторных комнат с шелковыми коврами, кедровой мебели со вставками мрамора, сложной мозаики плит, что покрывает стены широких переходов, длинных аркад, которые поддерживают колонны с лепниной в виде финиковых пальм, обернутых сусальным золотом и инкрустированных драгоценными камнями. Не найти ни одной комнаты или ниши, где бы не пахло миррой и свежим агаровым деревом из многочисленных садов, и все святилище ярко освещено серебряными фонарями, свисающими с потолков сложными композициями.

Часовой звонит в колокольчик на стене перед закрытыми дверьми. Мгновение спустя открывает створку и заводит меня в круглый зал. Его стены и купол потолка покрыты фресками, что изображают важные исторические события: например, как чародеи, овладевшие подобием камня, способные поднимать огромные блоки силой одного лишь разума, возвели святилище. Длинный прямоугольный стол посреди зала заставлен блюдами с фруктами и политой сахарным сиропом пахлавой, дымящимися чашками черного кофе и высокими, инкрустированными драгоценными камнями кубками с соком. Вокруг этого пиршества на шести резных тронах заседает Совет аль-Заим.

С одного края восседает тетушка Азиза, Ведающая мисрой. Внушительный, высокий мужчина с каменным лицом рядом с ней – не кто иной, как Байек, великий заим и отец Тахи. Следующий трон занимает Ясмин, министр земель, что славится как способностью управлять дождем, так и копной вьющихся каштановых волос, которые она собирает на голове высоким пучком. Сегодня к ним приколота сверкающая вуаль, которая ниспадает до самого пола прозрачной темно-серой волной с вкраплением синих бусин, напоминая о буре. За Ясмин из-за стола выглядывает казначей Акиль, маленький сморщенный человек с великим подобием золота, о чем даже сами по себе свидетельствуют широкие золотые кольца, унизывающие его проворные пальцы. Оставшиеся два места занимают Надья, великая ученая, и Тарик, великий лекарь. Одного лишь взгляда на лица Совета достаточно, чтобы понять их высочайшее положение, они все разодеты в шелка, льняные платья и туники, тончайшие халаты и бишты из верблюжьей шерсти, усыпаны всевозможными украшениями из золота и драгоценных камней. Я и раньше видела Совет во время разных событий, но так близко – никогда, да еще и сразу как нарушила священный закон о волшебных связях, не говоря уже о том, чтобы привести джинна в саму святыню. И сейчас, когда я должна трепетать от восторга, меня мутит от тревоги и странного страха: вдруг заимы как-то прознают о моем проступке.

Тетушка поднимается. Красивая женщина за тридцать, необычайно молодая для заима, стройная, смуглая, с каскадом волнистых каштановых волос и такими же глазами цвета умбры, что у моей матери, хотя тетушкины подернуты пеленой задумчивости.

– Подойди ближе, Имани, – произносит она.

Я ковыляю к столу, не зная, на кого лучше смотреть. Вооружившись позолоченной вилкой, Акиль гоняет по тарелке большую красную виноградину, Ясмин доливает в свой кубок джалляб, Тарик просматривает бумаги, а Надья протирает шелковым платком тонкие очки. Безраздельное внимание мне уделяют лишь тетушка и Байек, и потому я обращаю свои слова к ним:

– Прошу прощения, что прерываю ваше совещание, однако я несу срочную весть.

– О? – Тетушка усаживается обратно. – Прошу, поведай же.

Набираю побольше воздуха.

– Я считаю, что мой брат, возможно, жив и находится в королевстве Алькиба.

В зале воцаряется оглушительная тишина. В хрустальном канделябре над головой мерцает волшебный свет, рассеянные заимы один за другим обращают на меня взор.

– Повтори, – сдержанно подсказывает мне тетушка.

Делаю еще вдох.

– У меня есть доказательства, что Афир, возможно, жив и находится в королевстве Алькиба. Я обнаружила его вещи в месте, которое он часто посещал среди пустыни. – Похлопываю по деревянному сундуку взмокшей ладонью. – Меня туда привел его конь.

Заимы растерянно переглядываются, и мое сердце бьется чаще.

– Среди пустыни? Его конь? – переспрашивает Акиль из-за густых белых усов, прикрывающих его рот. Почесывает копну волос, которая, как всегда, не желает аккуратно лежать под черной шелковой куфией. – Боюсь, я тебя не понимаю, дорогая моя.