* * *

Майкл Гивен обходит всех по порядку, говорить по телефону небезопасно, следует помнить, что тебя могут прослушивать. Она наблюдает, как он бредет на кухню с почти сожалеющим видом, как, усевшись, сплетает желтоватые пальцы, открывает телефон, вынимает и кладет на стол аккумулятор. Айлиш усаживает Бена в креслице и продолжает наблюдать за Майклом Гивеном, скоро докурится до того, что в груди будет тупо ныть вместо кашля. Вид у тебя усталый, Майкл, приготовить тебе чего-нибудь? Длинной рукой он отмахивается, но она кладет печенье на тарелку перед ним, и он вертит его в руке, не собираясь есть. Слушай, Айлиш, ходят слухи, что их хотят переместить. Бездумно наблюдая, как струя воды льется в горлышко, она задерживает дыхание, закрывает кран и ставит чайник. Переместить куда? Говорят о лагерях для интернированных на равнине Каррах, это просто слухи, но арестованных слишком много, чтобы разместить всех в городе, во время войны они держали там тех, кто представлял угрозу государству. Ты хочешь сказать, Майкл, что Ларри представляет угрозу государству? Майкл воздевает руки к небесам. Господи, Айлиш, это фигура речи, термин, который они используют. Ларри задержали по политическому обвинению, Майкл, в этом доме я не желаю слушать подобных речей. Майкл поджимает губы, в глазах детское удивление, он кивает в сторону раковины. Ты же не собираешься оставлять там эту штуку? Айлиш оборачивается, электрический чайник стоит в раковине. Вот же я идиотка, говорит она, насухо вытирает чайник, ставит на подставку и снова поворачивается к Майклу Гивену, ища источник своего гнева, выбрав его жертвой, он похож на желтое насекомое, сидящее за столом. Они забирают людей повсюду, не слышала о Филиппе Брофи, какой-то журналистишка, ПНЕ вконец обнаглели, об этом было во всех мировых новостях, а здесь тишина, они контролируют новостные редакции, но соцсети шумят. Она наблюдает за адвокатом, и ей кажется, что он мягко раскачивается на стуле, усталость волнами колышет его тело, как будто под водой. Мужья и жены, матери и отцы тонут. Сыновья и дочери, сестры и братья скрываются под водой, опускаясь все ниже и ниже. Ей кажется, она задыхается, тянется глотнуть свежего воздуха, выходит в гостиную, копаясь в своих мыслях, а сама берет пульт, находит новостной канал, убирает звук. Это чувство, что отныне живешь в другой стране, ощущение надвигающегося хаоса, готового поглотить их своей пастью. Айлиш возвращается на кухню, ощущая гнев, сжимает ладонями воздух, словно беря проблему за горло. Майкл, говорит она, чего я не понимаю, так это почему тебе запрещают с ним видеться. Я изучила закон, конвенции, и это грубое нарушение международного права, почему им все сходит с рук, почему никто до сих пор не поставил их на место? Ее слова бьются в молчание Майкла Гивена, она всматривается в его лицо, печальное и озабоченное, он как сбитый с толку пес, услышавший команду чужака. Майкл поднимает руки, хочет что-то сказать, но она снова набрасывается на него. Государство не имеет права лезть в частную жизнь, врываться в твой дом, словно людоед, хватать и сжирать отца семейства, как мне к этому подступиться, как объяснить детям, что страна, в которой они живут, превратилась в чудовище? Это скоро закончится, Айлиш, рано или поздно ПНЕ придется сдать назад, вся Европа возмущена… Тогда почему ГСНБ каждый день арестовывает все больше народу, объясняя это чрезвычайным положением, во вторник люди в штатском пришли к нам в офис и забрали Имона Дойла прямо из-за рабочего стола – ученого-статистика, самого безобидного человека на свете… а знаешь, что он попросил, надевая куртку? Чтобы мы позвонили его матери, и все это за две недели до Рождества! Айлиш садится и с силой давит на поршень френч-пресса. Она словно пребывает вне тела, и телу приходится следовать за ней, снова становясь перед телевизором, и она притворяется, что смотрит новости, подавляя рыдания. Майкл Гивен пересказывает слухи о протестах в Корке и Голуэе, которые были подавлены в зародыше, она не слушает, думая о детях наверху, о Марке, который в любую минуту может вставить ключ в замок, перекатить велосипед на задний двор, и ей будет нечего ему сказать. Майкл Гивен возвышает голос, чтобы ей было слышно из гостиной. Они зашли слишком далеко, Айлиш, протестные настроения растут, хотя в новостях ты об этом не услышишь, ПНЕ превращают страну в полицейское государство, ходят слухи, что скоро объявят военный призыв, и это в нашей стране! Люди на улицах только об этом и говорят, они хотят положить этому конец, я сам слышу… Айлиш стоит перед ним, стуча зубами. Говорят-то они говорят, да кто их слушает? Она смотрит на Майкла Гивена, пока его губы не складываются в скорбную гримасу, и он отворачивается. Оглянитесь на себя, говорит она, профсоюзы кивают и молчат, по меньшей мере полстраны поддерживает это безобразие, считая учителей злодеями… Что-то, зарождающееся в ее сознании, обретает голос, и ей страшно, теперь она слышит этот голос и проговаривает слова про себя. Вы проспали всю жизнь, мы все спим, а теперь грядет великое пробуждение. Это чувство неотступно преследует ее по ночам, она думает о Ларри, о том, как он мялся у двери, засовывал ноги в ботинки, сражался с плащом. Он знал, с чем имеет дело, и оставил тебе право сказать «нет», он сел в кресло и предоставил тебе право решать. Ночи сейчас самые длинные в году, вот что ей хочется сказать, глядя на эти желтоватые пальцы. Ты спишь в холодной постели, а пижама Ларри на подушке еще хранит его запах. Айлиш снова оборачивается к Майклу Гивену, вздыхает, садится, не зная, куда деть руки. Если так будет продолжаться, говорит она, я потеряю работу. Ты им рассказала? Ты же знаешь, как это устроено, в компании всегда есть желающие пролезть в руководство, приходится осторожничать, есть там один тип, который ни перед чем не остановится. Ты можешь взять годовой отпуск, Айлиш, не ты первая. Я не могу уйти в отпуск после того, как полгода провела в декрете. Да, но бывают чрезвычайные обстоятельства, в любом случае, у профсоюза есть средства, и, если возникнут проблемы, тебе нужно лишь обратиться. К кому, Майкл, обратиться к кому, если в профсоюзе никого не останется? Некоторое время он молчит, разглядывая длинные желтоватые пальцы, тоскующие по сигарете. Она беспокойно перебирает руками, снова встает, чувствуя свое превосходство. Майкл, я хочу вернуть мужа. Айлиш, мы делаем все, что в наших силах… Ты меня не слушаешь, я хочу, чтобы ты доставил его в суд и судья вернул его детям. Айлиш, в любое другое время мы подали бы жалобу в Верховный суд на незаконное задержание, но право арестованного быть доставленным в суд для пересмотра меры пресечения приостановлено в соответствии с законом о чрезвычайных полномочиях, по сути, государство теперь обладает особыми правами, заставляя молчать судебную систему. Ты меня не слушаешь, Майкл, я хочу, чтобы ты меня выслушал, хочу, чтобы ты кое-что сделал, чтобы ты вернул домой моего мужа. Айлиш, это неразумно, происходят беспрецедентные вещи, в стране истерия, думаешь, можно просто щелкнуть пальцами, и государство кинется исполнять твою просьбу… Мысленно она обеими руками тянется к его горлу, вцепляется в гортань, рывком открывает рот, просовывает ладонь внутрь, хватает трусливый язык, сжимает и выдирает его с корнем. Наблюдает за тем, как он развел на столе руки, без сигареты они робки и невыразительны, они как будто говорят, что адвокат готов сдаться. Майкл Гивен поднимает голову, и Айлиш видит глаза человека, который не спал, и ее охватывает жалость, ибо его руки говорят, что этот человек был обучен играть по правилам, но правил больше нет, и куда человеку деваться? Внутри нее расходится шов гнева. Сходи за ним и приведи сюда, а если ты не пойдешь, я сама его приведу, вот как я поступлю, и я лучше умру, чем буду смотреть, как его отсутствие с утра до ночи мозолит детям глаза. Майкл Гивен встает и долго смотрит на нее, как будто решается. Айлиш, выслушай меня, я не хотел говорить, но вижу, придется, в ГСНБ нам прямо сказали, что, если мы не отступимся, если продолжим ходатайствовать о выдаче судебного приказа, нас тоже арестуют и посадят в тюрьму. Ее рот открывается, но оттуда не вылетает ни звука, она освободилась от тела, став одной черной мыслью, и мысль разрастается, пока не поглощает материю целиком. Когда Айлиш снова ощущает себя внутри собственного тела, с ее губ срывается шепот. Майкл Гивен встает из-за стола, подходит к раковине, моет руки. Говорят, приближается шторм, какая-то «Белла», следующие пару дней держитесь за шляпы. Айлиш смотрит на адвоката, желая обрушить на него свою ярость, но вместо этого отворачивается к окну. Когда она проснулась, вишневые ветки еще удерживали мокрый снег, но сейчас деревья в каком-то безумном заговоре клонятся навстречу тьме.

* * *

Ночью она просыпается на той стороне кровати, где обычно спит Ларри. Где-то во тьме ее тела для него горит свеча, но, когда она ищет свечу вне тела, ее встречает темнота. Во сне она слышала завывания ветра, и сейчас ветер носится по дому, словно забыли запереть входную дверь. Айлиш подходит к окну и выглядывает наружу, облака стремительны и оранжевы, облака с тоской смотрят на город. Бродит по неосвещенному дому, чувствуя, как холодеют ноги, чувствуя, что становится призраком своего прошлого. Стоит у дверей детских спален, слушает, как дети сопят, а ветер завывает снаружи. Что может быть невиннее спящего ребенка, пусть дети поспят, а когда он вернется, все будет по-прежнему. Она забирается под одеяло, растирает ноги и просыпается при ярком свете, слушая хриплые завывания, мокрый гравий шлепает по стеклу. Сонно подходит к окну, ей кажется, что дом взлетел и кружит на ветру. На другой стороне улицы мусорный бак Зэйджеков лежит на боку, подъездную дорожку усеивают бумажки, жестянки и коробки из-под пиццы, ветер подхватывает пригоршню дождя и швыряет в голые ивы. Затем она видит ее, одинокую сороку, какое-то время наблюдает, как птица пытается расправить крылья, но остается пришпиленной к ветке, которую гнет ветер, теперь Айлиш видит, что проявлять стойкость придется не ей, а Ларри, это ему предстоит выдержать все испытания, и, чувствуя его силу, она шагает внутрь этой силы и прижимает ее к своему телу.

* * *

Утро, она стоит у входной двери, уговаривая Бейли спускаться. Почти двадцать минут девятого, Молли опоздает в школу, и ты тоже… Марк выезжает на улицу, притормаживает, смотрит в небо. Она следует за его взглядом, ощущая покой во взбаламученном воздухе, наблюдая, как он перекидывает ногу через сиденье, мягко трогая велосипед с места, не прощаясь. Погоди, говорит она. Изучает лицо сына, когда он к ней оборачивается и приподнимает бровь под каштановыми кудрями. Она не знает, что сказать, ей не хочется говорить, хочется просто смотреть на него. У тебя отросли волосы, говорит Айлиш, я хочу, чтобы ты с нами поужинал, ты почти не бываешь дома. Марк закатывает глаза, улыбается, говорит, я тоже тебя люблю, мам, разворачивается и крутит педали, удаляясь по улице. Она переходит дорогу, ставит на место зеленый мусорный бак Зэйджеков, осматривает дом, свет должен гореть, входная дверь – быть открытой, а Анна Зэйджек должна загонять детей в «ниссан», но жалюзи опущены, дом выглядит пустым, хотя машина припаркована у двери. Айлиш встречает Молли, выходящую из дома, где твой брат, мы опоздаем в школу, а что, Зэйджеки уже укатили домой на Рождество? Откуда мне знать, пожимает плечами Молли, он не выходил из комнаты и не спускался к завтраку. Айлиш защелкивает детское сиденье и просит Молли присмотреть за Беном. Входит в дом, зовет Бейли, поворачивается и видит в зеркале себя настоящую, бледное, осунувшееся лицо, запавшие глаза, в глазах вопрос, и глаза почти смеются над этим вопросом, свет мой, зеркальце, скажи. На мгновение перед Айлиш мелькает прошлое, застывшее в открытом зеркальном взгляде, как будто зеркало хранит все, что видит, ее сонные хождения, многолетние бестолковые перемещения туда-сюда, как она провожает детей к машине, и лет им то много, то мало, и Марк потерял вторую туфлю, и Молли отказывается надевать пальто, и Ларри спрашивает, не забыли ли дети ранцы, и она видит, как счастье прячется в мелочах, скрывается в повседневной суете, как будто счастье нельзя увидеть, нота, которую ты не слышишь, пока она не прозвучит из прошлого, Айлиш видит, как самодовольно вертится перед зеркалом, пока Ларри изнывает в машине, как он стоит в прихожей, снимая плащ, как, скидывая зеленые ботинки, кричит, чтобы ему принесли тапки. Она зовет Бейли, поднимается и обнаруживает, что сын запер дверь. Дергает за ручку, молотит в дверь кулаком. С каких это пор у тебя есть ключ от этой комнаты, немедленно отопри, а то опоздаешь в школу! Когда ключ поворачивается в замке, она толкает дверь и видит, как в полумраке сын забирается в постель. Айлиш вынимает ключ из замка, кладет в карман, подходит к кровати, откидывает одеяло и нависает над сыном. Ладно, мистер, у вас две минуты, чтобы одеться и сесть в машину. И тут она слышит запах, Бейли подтягивает ноги к животу, пижамные штаны промокли насквозь. Она замолкает, подходит к окну, отдергивает портьеры, и грязный свет разоблачает комнату. Айлиш наклоняется, чтобы поднять одежду с пола, и говорит, не глядя на сына, иди раздевайся и быстро мойся, ты всех задерживаешь. Бейли идет к двери, она начинает сдергивать простыню, спрашивая себя, сколько раз это случалось с тех пор, как Ларри забрали? Раньше Бейли никогда не мочился в постель. Она оборачивается и видит сына у двери, на лице злоба, он кричит ей, ты же выгнала его, вот что ты сделала, ты просто старая сука! Айлиш видит, как ее руки трясутся, губы дрожат, видит, как она сворачивает простыню и сбегает вниз по лестнице. Она вскроет злобу в его глазах, как нарыв, запрет входную дверь и сядет в машину, а его оставит вариться в своей комнате в одиночестве. Айлиш не двигается с места, опускает глаза, разглядывая свои ноги, и слышит, как слова сами слетают с ее губ, правда о его отце, она рассказывает про незаконный арест и содержание под стражей, про усилия, которые прикладываются, чтобы доставить его в суд, про то, что до Рождества ничего не решится. Сердце сжимается от боли, когда она видит, как мальчик недоверчиво хмурится, отводит взгляд, затем его губы кривятся и он молча оседает на пол, обхватив колени руками. Перед ней идея разрушения порядка, мир тонет в чуждом мрачном море. Она сжимает сына в объятиях, шепотом пытаясь заново собрать старый мир порядка, который лежит в развалинах у ее ног, для чего ребенку мир, в котором его отца можно заставить исчезнуть без всяких объяснений? Мир погружается в хаос, земля уходит из-под ног, хмурое солнце опаляет голову. Молли просовывается в комнату. Что происходит, мы ждем в машине, пора в школу. Бейли выпрямляется и молча проталкивается в ванную мимо сестры.