Чэнь Цзюэ не горел желанием сообщить мне имя своего отца. О матери он тоже особо не упоминал. Я лишь узнал, что ее фамилия Юань и что она работала в музыкальной сфере. Благодаря тому, что Чэнь Цзюэ сызмальства был одаренным математиком, поступив в начальную школу, он тут же перескочил через два класса, а в 1999 году стал золотым медалистом международной математической олимпиады. В конечном счете оказалось, что школьная программа никак не поспевает за его развитием, и после окончания средней школы он принял решение бросить учебу и самостоятельно заниматься математикой. В шестнадцать лет его статью о континуум-гипотезе опубликовали в «Журнале символической логики». Это привлекло внимание математического научного сообщества, и Чэнь Цзюэ был зачислен на математический факультет Пристонского университета. В две тысячи четвертом он получил степень бакалавра, в две тысячи пятом – магистра, в две тысячи девятом стал доктором наук, а в две тысячи одиннадцатом принял приглашение Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе стать помощником профессора со специализацией по аналитической теории чисел.

Чэнь Цзюэ одно время называли «самым многообещающим молодым профессором Китая, получившим Филдсовскую премию^[12]». В тот период он использовал свои математические познания и логические умозаключения, чтобы помогать полиции Лос-Анджелеса в раскрытии множества серийных убийств, став консультантом по уголовным делам главного управления полиции Лос-Анджелеса. Шериф округа Лос-Анджелес Майкл Д’Антонович лично удостоил Чэнь Цзюэ звания «Почетный гражданина города Лос-Анджелес» в городской мэрии и вручил ему соответствующий диплом.

Чэнь Цзюэ на тот момент было всего двадцать четыре года – ну просто герой романа!

Но по прошествии двух лет Чэнь Цзюэ был внезапно изгнан из научного сообщества. Его уволили из университета, и он вернулся на родину.

Причины произошедшего Чэнь Цзюэ держал в строжайшем секрете: ни малейших упоминаний. Я только знаю, что его ошибка стоила студенту жизни. Администрация учебного заведения посчитала, что он, как преподаватель, ведет себя недостойно, не стесняется в выражениях и некомпетентен. После отъезда из США Чэнь Цзюэ побывал во многих странах, вот только нигде подолгу не задерживался. Он даже когда-то использовал свои математические навыки, чтобы выиграть порядочно денег в казино в Австралии, но по возвращении домой бо'льшая часть средств утекла в лапы телефонных мошенников, которые умудрились его развести.

От этой истории мне хотелось и плакать, и смеяться.

Прожив все эти дни с Чэнь Цзюэ, я начал замечать некоторые характерные особенности его поведения. Как я уже упоминал, он страдал от синдрома Аспергера с его типичной склонностью к антисоциальному расстройству личности. Из-за социальной дезадаптации он мог иногда говорить непостижимые вещи, совершенно не заботясь о чувствах других. Он не привык подолгу размышлять и предпочитал сразу высказывать свою точку зрения напрямую, ставя окружающих в тупик. Притом никогда не думал, что с ним что-то не так.

– Моя правота подтвердилась, этот человек – идиот. Почему же он злится? – часто спрашивал он меня.

– Нельзя говорить кому-то в лицо о его недостатках, это невежливо, – пояснял я.

– Хань Цзинь, но сказать ему в лицо, что он умен, было бы все равно что посмеяться над ним!

Против каких-то из его слов я просто не смел возражать. Он обожал спорить с людьми, и его высказывания легко приводили их в бешенство. Именно это и служило причиной того, что у него почти не было друзей. Его заносчивый характер тоже был достаточным доводом, чтобы никто не желал пытаться найти с ним общий язык. Некоторые его выражения были чересчур категоричны и бесчеловечны.

Помню, как однажды я прогуливался с ним в парке и неожиданно сказал:

– Я понял, что ты очень похож на Шерлока Холмса. Такой же асоциальный, такой же проницательный. Вот только он был химиком, а ты – математик.

– Ты ошибаешься, – Чэнь Цзюэ покачал головой. – Холмс ни разу не химик, он абсолютно некомпетентен.

– С чего вдруг ты так решил?

Вместо того чтобы раздражаться из-за моего вопроса, Чэнь Цзюэ спокойно сказал:

– Помнишь, в «Медных буках», когда Холмс узнал, что ему надо поспешить на поезд к определенному времени, он сказал, что придется отложить анализ ацетона.

– И что?

– А то, что ему должна была быть известна уже открытая к тому времени формула ацетона. Холмс перепутал конкретное вещество ацетон с классом веществ, к которому тот принадлежит, – с кетонами. Также в «Этюде в багровых тонах» он ошибочно определяет пропорцию крови в воде. В «Установлении личности» Холмс путает барий с его оксидом^[13]. В «Пальце инженера» он рассматривает сплав, не содержащий ртути, как амальгаму^[14]… Таких элементарных ошибок в приключениях Шерлока Холмса просто тьма-тьмущая. Как же ты можешь считать его химиком? Как по мне, Холмс не более чем любитель.

– А что ты тогда думаешь о таком же математике, как ты, – профессоре Мориарти? Он ведь даже более одарен, чем Холмс!

– Ты имеешь в виду автора забавной книжицы «Динамика астероида»? – Чэнь Цзюэ рассмеялся.

– Что в ней забавного?.. И потом, профессор Мориарти в возрасте двадцати одного года опубликовал научную работу о биноме Ньютона, и она произвела фурор в европейском математическом сообществе.

– За сорок лет до того, как профессор Мориарти опубликовал эту работу, норвежский математик Нильс Хенрик Абель уже доработал последние штрихи теоремы, названной в честь него «биномальной теоремой Абеля». Другими словами, он оставил гениального Мориарти не у дел, опередив его на несколько десятков лет… Ладно, давай вернемся к этой пресловутой «Динамике астероида». Во второй половине девятнадцатого века в изучении движения астероидов уже ничего нельзя было открыть, пользуясь законами ньютоновской механики. Вот если б Мориарти предвосхитил общую теорию относительности Энштейна^[15] или решил гравитационную проблему, прозванную «задачей трех тел»^[16]… Но тогда расчеты были бы применимы ко всем движущимся объектам, а не только к астероидам.

Его ответ заставил меня прикусить язык. Но я был крайне возмущен и потому снова заговорил:

– Они всего лишь персонажи! Почему ты судишь их так строго, а? Просто признай, что Холмс великий, и остановимся на этом.

Чэнь Цзюэ пожал плечами и с безучастным выражением лица ответил:

– Вот видишь, я человек, который портит все веселье.

3

Спокойные дни тянулись один за другим, и я не заметил, как наступила августовская жара.

Работа репетитора стала очень хлопотной; я чуть ли не целые дни напролет проводил в домах своих учеников и возвращался обратно в восьмом-девятом часу вечера. Я предпочитал вставать рано, а Чэнь Цзюэ, как уже говорилось, был тем еще полуночником: иногда мы и пару раз в день могли не увидеться. В тот вечер я, как обычно, шел домой и увидел, что в гостиной на первом этаже горит свет, что было немного странно. Чэнь Цзюэ никогда не оставлял свет включенным, если только кто-то не пришел в гости.

И действительно, когда я вошел в дом, то увидел сидевшего на диване незнакомого мужчину. Заметив меня, он поднялся, и Чэнь Цзюэ непринужденно представил нас друг другу.

Гостя звали Гу Ян, он оказался однокурсником Чэнь Цзюэ из Принстона, а в настоящий момент под его управление перешел семейный бизнес. Его отец, Гу Юнхуэй, был из первого поколения бизнесменов, разбогатевших на политике реформ и открытости Китая^[17]. Жаль только, что он покинул этот мир в самом расцвете сил лет двадцать назад. Гу Яну было около тридцати лет. Рост сто семьдесят пять сантиметров, очки, съехавшие на переносицу; он создавал впечатление воспитанного молодого человека, а не своевольного богача во втором поколении. Был вежлив и мягок и одет неброско.

– Хань Цзинь, давай присядем и поговорим, – вздохнул Чэнь Цзюэ. – Мы с Гу Яном не виделись почти пять лет.

Гу Ян, кивнув, произнес:

– Никак не ожидал, что ты тоже вернешься в Китай. Но с таким норовом, как у тебя, в самом деле не следует преподавать в университете.

Чэнь Цзюэ горько усмехнулся:

– Людям вроде меня нигде нет места.

Услышав эти слова, Гу Ян не выдержал и рассмеялся:

– Вот здесь я с тобой согласен, чудак ты эдакий! В самом деле, господин Хань наверняка испытывает трудности, ведь жить с тобой под одной крышей в высшей степени невыносимо. Еще помнишь, как нас с тобой поселили в одной комнате в общежитии? Я сутками напролет умолял поселить меня с кем-то другим, но администрация не позволила.

– Как не помнить… Ты тогда несправедливо обвинил меня в краже часов.

– Ой, не вороши прошлое! – упомянув о былом, Гу Ян выглядел немного сконфуженным. – Ты ведь тогда поймал того парня, Деклана!

– Да, у нашего золотого мальчика Гу были только гуманные и справедливые помыслы. Приняв во внимание, что это был первый проступок, совершенный на почве отчаяния от крайней бедности, он не только отпустил ему все грехи, но и выдал бедняге несколько тысяч долларов. Деклану надо было благодарить всех богов: мало того, что его даже не исключили, так он еще и кучу денег заграбастал. Неудивительно, что после выпуска он хотел уехать в Китай продвигать бизнес… Его сиятельство Гу Ян повысил престиж нашей страны; он показал всем, какая древняя у нас история, сколько у нас природных богатств и какие глупые и богатые у нас люди.

– Да-да, я дурак, а ты самый умный: возвращаясь в общагу посреди ночи, не даешь тебя напугать до полусмерти!

– Хань Цзинь, у золотого мальчика Гу есть одно дурное пристрастие. Ему нравится прятаться за дверью, и когда ты ее открываешь, он выпрыгивает и пугает тебя. Особенно любит делать это в районе полуночи…

Почувствовав себя неловко от насмешек, Гу Ян отмахнулся:

– Ладно, хорош глумиться. Если так пойдет, ты все тайны моего прошлого разболтаешь.

– Это уж точно, – самодовольно продолжил Чэнь Цзюэ. – Кстати, астма у тебя так и не прошла?

– Ох, врожденное не проходит, но я сейчас в ремиссии. К слову, после того случая с «фантомной пулей» в Нью-Йорке ты все еще общаешься с мисс Мосс?

– Общался несколько раз, но только по делу.

– Эх ты! Пора бы тебе уже завести романтические отношения с девушкой. Мисс Мосс, на мой взгляд, была весьма недурна; может, у вас что-нибудь да и вышло бы.

– Ты же понимаешь, я не создан для такого.

Я редко видел, чтобы Чэнь Цзюэ так улыбался. Похоже, он был действительно в хороших отношениях с Гу Яном.

Чэнь Цзюэ говорил мне, что все люди, изучающие математику, одиноки. Потому что математику трудно сделать общедоступной – она не похожа на литературу, философию, искусство, музыку. Даже не зная основ любой из этих сфер, их можно избрать темой для разговора и обменяться парой фраз с профи. Математика же – наука, которая изучает количественные отношения, пространственные отношения и логическую взаимосвязь в реальном мире. Она придает большое значение дедуктивным^[18] выводам, но именно дедуктивные выводы делают многие доказательства теорем оторванными от конкретики, что приводит в ступор людей с недостатком математических знаний и отсутствием должной логической подготовки.

После еще нескольких фраз Гу Ян вдруг выпрямился и с серьезным видом сказал Чэнь Цзюэ:

– Я пришел сюда на этот раз, чтобы попросить тебя об одолжении. Мгла, окутывающая это дело, сковала мое сердце, и уже долгое время никто не в силах ее рассеять. Чэнь Цзюэ, ты – самый первый друг, который появился у меня в США, и тебе я больше всех доверяю. Надеюсь на твою помощь.

Чэнь Цзюэ, казалось, предугадал это. Выражение его лица оставалось неизменным, но он едва кивнул головой, дав понять Гу Яну, чтобы тот продолжил.

Гу Ян вздернул голову и через пару мгновений, как будто набравшись смелости, произнес:

– Я хочу попросить тебя расследовать дело моего отца.

– Гу Ян…

– Не переубеждай меня. Я просто хочу, чтобы ты ответил: да или нет, – тут же перебил тот.