– Только не плачь! Обещаю, что больше никогда не буду рвать цветы.

– Наоборот, рви их всегда, рви каждый день. Мы их посадим, включим музыку и будем им петь колыбельные по вечерам.

– И поливать шампанским.

– И угощать конфетами.

– Я смогу их воровать? – внезапно обрадовалась Перла.

– Да, но тайком.

Несмотря на словесный поток, который обрушила на нее дочь, Камилла слушала Перлу рассеянно, будучи не в силах заставить замолчать слова, крутившиеся в голове. Страшные слова, которые она собиралась тем же вечером сказать мужу. Затем – дочери, родителям, друзьям. О нет, она не сможет выдержать их сочувственный и испуганный взгляд. Подумав об этом, она дала себе обещание, что сообщит название болезни только Виктору, родителям и близкой подруге Лорине. Главное – не упоминать о болезни слишком часто, не рассказывать о ней, не придавать значения, которое сделает болезнь еще более живучей. Ей не хотелось, чтобы на нее смотрели через призму болезни.

Уложив дочь спать, Камилла пошла в ванную, чтобы приготовиться к приходу мужа. Прежде она никогда не смотрелась в зеркало перед его возвращением домой. Но сейчас ей было необходимо увидеть свое новое лицо. Когда они познакомились, Виктор называл ее «моя искра».

– Искра, говоришь, – бросила она зеркалу.

Она не стала причесывать свои короткие волосы, вечно спадавшие на лоб. В тот вечер прядки были послушнее, чем обычно, будто решили не играть с ветром. Темно-карие глаза, казалось, с тревогой вглядывались в неизвестность. «Что там, в этой неизвестности? Смерть? – подумала она. – Или что-то еще, другое?»

Легким движением руки Камилла нанесла крем на щеки, чтобы выровнять тон кожи. Ей всегда нравился этот жест, похожий на ласковое прикосновение, – капелька нежности к самой себе. Накрасив глаза, с помощью румян освежила цвет лица, и оно стало казаться загоревшим под лучами незаходящего солнца. Затем подчеркнула ярко-красной помадой чересчур тонкие губы. И, наконец, надела на голое тело джемпер из кашемира, чтобы шерсть ласкала кожу. Чтобы тело, которое отвергало ее, продолжало существовать.

Она уже и сама не знала, для кого прихорашивалась – для мужа или для себя. Возможно, ей просто хотелось оставаться красивой перед лицом прикоснувшейся к ней смерти. В этот момент Камилла вспомнила о своей тетке, которая накануне кончины, нарядившись в кружевную ночную сорочку, пригласила к себе в больницу маникюршу. Вспомнила и поклялась, что будет ухаживать за собой каждое мгновение жизни, что не позволит себе распуститься, и свой последний час тоже встретит красивой.

Она довольно регулярно напоминала себе об этом обещании, но безрезультатно: ее волосы, пока не вылезли, не знали укладок, джемперы растягивались, а обувь быстро приходила в негодность. Казалось, что все, что соприкасалось с ней, взбунтовалось. Кроме ее мужа.

* * *

В тот вечер Виктор вернулся с работы чуть раньше обычного, хотя он не знал, что она была на приеме у врача. И он ничего не подозревал об обследованиях, которые она проходила в течение недели. Когда, месяцем раньше, она поделилась с ним опасением, что серьезно больна, Виктор ответил: «Ну что ты, с тобой все в порядке». Она возненавидела его за эти слова, которые пытались обмануть страх, замаскировав его. Страдание пугало ее мужа, поэтому, из любви, Камилла стала подыгрывать, сглаживать углы, скрывать от него те бури, которые ей приходилось преодолевать. Но все тайное всегда становится явным.

Виктор обнаружил жену сидящей на кровати в темноте.

– Почему ты не включаешь свет? – спросил он.

– Потому что он причиняет мне боль.

Она увидела в полумраке, как тело Виктора напряглось. Представила его нахмуренные брови и искаженное от непонимания лицо. Тогда она встала, подошла к нему, а затем с большой нежностью произнесла:

– Я очень больна.

– Так сходи в аптеку! – закричал он.

Ему несвойственно было повышать голос. Но сейчас говорил его страх, а он отказывался его слушать.

– В аптеку? – повторила она. И расхохоталась от гнева и отчаяния. Это был смех, который плачет. Смех, который сокрушает.

Наконец, успокоившись, она громогласно продолжила:

– Виктор, я больна. Серьезно больна.

– Не ори на меня, я здесь ни при чем! – возмутился он.

– Да что ты знаешь об этом? – прокричала она в ответ, и он, побледнев, замер от ее жестоких слов.

Молчание стало тяжелым от невысказанных слов, которые они многие годы таили в себе, обходя теневые зоны. Разве мы все не больны дефицитом любви и правды? Разве не больны наши оскорбленные сердца?

– Я сделал все, чтобы ты была счастлива, – после некоторой паузы пробормотал ее муж.

– Все – не значит достаточно. А мне ничего и не нужно было. Ничего, кроме как молча смотреть друг другу в глаза, радоваться от того, что мы вместе, без каких-либо уловок, без заранее заготовленных слов, за которыми скрываются наши горести.

Она приблизилась и обняла его. Но его напряженное тело не ответило на прикосновение.

– Прости, – прошептала она, крепче сжимая его в объятиях.

Наконец он положил ей голову на плечо, как ребенок, который нуждается в утешении. Они попытались загладить поцелуями только что произнесенные роковые фразы. Но оба предчувствовали, что трещина, образовавшаяся сейчас на их любви, со временем превратится в пропасть, пустыню, океан между континентами.

В ту ночь, лежа в постели, Виктор обхватил ладонями лицо жены и прижался к ней обнаженным телом. Затем взял ее за руку и заверил, что никогда ее не бросит. Камилла слегка отстранилась, чтобы лучше рассмотреть его. Она улыбнулась, увидев его седеющие, примятые подушкой волосы, нос, который был немного крупноват для его прекрасного лица. Этот нос был похож на фальшивую ноту, сыгранную случайно, но не дающую впасть в уныние от совершенства. Возможно, ее подтачивала скука от чересчур размеренной жизни. Но ей удалось убедить себя, что с ее стороны было неразумно жаждать ярких впечатлений. Хотя страсть – это движущая сила жизни.

Она в свою очередь взяла в ладони лицо мужа, чтобы вновь ощутить тот душевный порыв, благодаря которому некогда оказалась в его объятиях. Но ее сердце сбежало. Они стали чужими друг другу, словно болезнь внезапно забросила ее в неведомую страну, а муж остался на границе. Они все еще держались за руки, но держались через баррикады.

* * *

С того дня Виктор готовил завтраки по утрам, насвистывая, чтобы побороть тревогу, которая перечеркивала его лоб. Между бровями у него появилась новая морщина. И Камилла с удивлением обнаружила, что эта морщина ей нравится.

Она объяснила дочери, что больна и что ей придется время от времени ложиться в больницу на лечение. Они назвали ее недуг «Роберто», чтобы не произносить слова «болезнь». Чтобы играть со страданием и страхом. Перла каждый день придумывала новый радикальный способ уничтожения Роберто. Но этот коварный Роберто не обращал внимания на угрозы маленькой девочки, продолжая незаметно делать свое дело.

После уроков Перла показывала Камилле на кудрявые, пышные, густые и блестящие волосы здоровых матерей ее одноклассников. Казалось, что они нарочно делали прически перед тем, как пойти в школу, чтобы подразнить Камиллу, у которой выпали все волосы. Искусно завязанные платки делали ее похожей на видавшую виды цыганку, и только.

Однажды по пути домой, доедая свой полдник, Перла спросила:

– У мамы Альмы красивая прическа, правда?

– Да.

– К тому же она очень быстро бегает. Ты тоже скоро сможешь бегать?

– Надеюсь.

– Когда я вырасту, сделаю себе такую же прическу, как у мамы Альмы.

Камилла твердила себе: «Наберись терпения, ей сейчас нелегко, наберись терпения, она тоже страдает». Но в конце концов не выдержала:

– Если ты недовольна, найди себе другую маму!

– Ну, нет, я не могу. Ведь моя мама – ты.

Перла произнесла это сокрушенно, словно ей приходилось смиряться со своей тяжкой долей – иметь такую мать, и Камилла разрыдалась посреди улицы.

– Мама, на нас все смотрят, – смущенно пролепетала девочка.

Но Камилла была не в силах справиться с огорчением, которое усиливало стыд и отчужденность ее дочери.

– Ненавижу, когда ты такая, перестань, – продолжала Перла.

Камилла заплакала еще сильнее.

И все же она старалась как-то отвлечься, найти выход из отчаяния, которое слишком тяжелым бременем ложилось на плечи ее дочери. Заметив как-то под асфальтом корни деревьев, которые заставили асфальт пойти трещинами, она опустилась на колени, приложила ладони к стволу и сказала Перле:

– Смотри, природа всегда побеждает.

* * *

Виктор теперь уходил по вечерам один. Он уговаривал ее пойти вместе с ним на ужин с друзьями, утверждал, что друзья помогут ей отвлечься, но она отказывалась. Она не могла выдерживать их взгляды. У каждого из них было свое мнение о ее болезни, свои советы, которые якобы изменят ее жизнь. А свою-то жизнь они изменили? Знают ли они, что такое нестерпимая боль? Если бы они пережили хоть что-то подобное, то перестали бы играть в спасителей. Они бы просто любили ее, не проецируя на нее свои убеждения и страхи. Не судит только молчание.

Иногда у Камиллы не было сил даже думать о том, какое горе испытывает маленькая девочка, у которой умирает мать. Она не пыталась ни прятаться, ни молиться. Лишь спокойно плыла по течению. Она читала свидетельства людей, преодолевших тяжелые жизненные испытания, в которых раскрывалось их величие, но все равно содрогалась. Она была слишком высокого мнения о себе до того, как облысела. Без волос она наконец смогла разглядеть подлинную себя.

Когда это произошло, она перестала заниматься готовкой и целовать мужа. Свое несчастье она пыталась маскировать с помощью нарядных джемперов и яркой помады, делавшей ее рот похожим на рану. Она перестала рассказывать перед сном сказки дочери, а та часто беспричинно ее ударяла. Ну что же, у Перлы были все основания сердиться на мать: по какому праву она заставляет своих близких переживать этот кошмар?

* * *

Желая облегчить страдания подруги, Лорина приходила к ней в гости несколько раз в неделю, чтобы поболтать о том о сем. Она объявила Камилле, что они с Перлой будут отправляться по ночам в волшебную страну. Лорина была подругой детства Камиллы, ее опорой, ее пиано-баром, ее смешинкой. Сама Камилла была темноволосой, худощавой, порывистой, словно Жанна д’Арк, выброшенная на берег двадцать первого века, тогда как Лорина с ее плавностью движений, округлыми формами и светлыми волосами напоминала Мадонну. Невзгоды не смогли противостоять ее громкому смеху, обаянию и потрясающему интеллекту. Она легко очаровывала мужчин, но те не задерживались рядом с ней надолго, будучи не способными жить в тени звезды. Лорина была похожа на дальние берега, которые мы покидаем, чтобы впоследствии страстно мечтать о них. Хотя она заявляла, что хотела бы готовить еду с любимым мужчиной, чистить с ним зубы, встречать вместе дождливые рассветы, однако потерявшие голову влюбленные неизменно уходили от нее. Они предпочитали писать ей стихи.

Лорина вела себя крайне деликатно и никогда не говорила с Камиллой о ее болезни. С тех пор как о ней стало известно, они весело беседовали о самых обыденных вещах и подолгу обсуждали прогнозы погоды. Им нравилось рассказывать о себе посредством метеоусловий. Так их погода, соответствовавшая сезону сердца, в конечном счете потеряла всякую связь с климатом.

* * *

В тот вечер Лорина сообщила подруге с ученым видом, что в ее ничегонеделании в действительности заключен источник преображения. Затем она объявила, что, судя по всему, Камилла стала последовательницей у-вэй.

– Ну конечно, как я сама не додумалась! – воскликнула Камилла.

И, поразмыслив несколько минут, добавила:

– А что такое у-вэй?