– Ничем вас не проймешь! Ладно. Наказывать Руцкого не буду, но и награждать тоже. Не за что. Он лишь исправил свой проступок. Не следовало бросать пушки в Смоленске. Знаю, что хотите сказать, майор, – предостерегающе поднял он руку. – Орудия были неподходящих калибров, но даже такими дрянными вы наносили неприятелю существенный урон. Значит, лишними не оказались бы. Сейчас каждое ружье в цене: рекруты приходят из Москвы с фитильными самопалами, а то и вовсе с пиками. При таких обстоятельствах строго спрашивают за любую потерю. Руцкому следует быть благодарным, что в реляции о его подвигах, отправленной в Санкт-Петербург, я умолчал об утрате пушек. В списках по армии они не числились. Так что свои награды подпоручик получил. Ясно?

– Так точно! – выпалили мы хором.

– Поговорите с этим немцем, – продолжил командующий. – Убедите его рассказать в штабе светлейшего нужную нам историю. Верните ему шпагу, пообещайте, что к его просьбе поступить на службу в русскую армию отнесутся со вниманием. Скорей всего, так и будет. Немцев у светлейшего полно. Одним больше…

Багратион сердито засопел. Не любит князь немцев. С Барклаем враждовал и перенес это отношение на других. Хотя сам грузин, а начальником штаба у него француз.

– Свободны! – махнул рукой командующий. Мы отдали честь, повернулись и вышли из избы.

– Попали под горячую руку, – сказал Семен снаружи.

Я только плечами пожал. Не наша вина, что у Багратиона плохое настроение. С тех пор, как главнокомандующим назначили Кутузова, оно такое у князя перманентно.

– Хотел выхлопотать тебе орден, – продолжил Спешнев. – Ты его заслужил.

– Будет тебе! – махнул я рукой. – Главное, живы и здоровы, пушками разжились. В конце концов, командующий прав: я только вернул то, что потерял в Смоленске. Зато Рюмину и Чубарому ордена достанутся, егерей и казаков наградят. Сочтемся славою…

– Ведь мы свои же люди. Пускай нам общим памятником будет бегущий из России Бонапарт, – продолжил Семен. Мы рассмеялись, вызвав тем самым удивленные взгляды штабных.

Фон Бок, которому вернули шпагу, просьбу воспринял с пониманием. Тертый калач – не один год воюет и знает, как в армии добывают награды. Соглашение мы закрепили за богато накрытым столом, где имелись вино и водка, ветчина и даже жареные куры. Синицын по старой памяти расстарался. Став командиром роты, он не снял с себя обязанностей по обеспечению теперь уже батальона хлебом насущным. В его распоряжении и общая казна. Это предложил Семен, и офицерское собрание утвердило. Синицину подчинили ротных каптенармусов, и он гоняет их как сидоровых коз. Золотой человек!

Праздновали успех операции офицерским составом батальона. Рюмин и Чубарый выглядели именинниками. Их можно понять: столько служили – и никаких наград. Не успели перейти в батальон – и представлены к орденам. Расстроенного Голицына Семен успокоил обещанием, что следующее дело – его. Лучился радостью штабс-капитан Зыков, получивший под начало дополнительно четыре пушки с зарядными ящиками и упряжками. Теперь он командир усиленной артиллерийской роты и может претендовать на повышение в чине. Довольно улыбался бывший отставной фейерверкер Ефим Кухарев, который прибился к нам в имении графини Хрениной и славно повоевал со своими пушками под Смоленском и в городе. Как и Синицын, Ефим произведен в прапорщики и теперь поставлен командовать четырьмя орудиями.

– Никогда не мыслил о таком, ваше благородие, – сказал он мне после производства в офицеры. – Я же из крепостных. Барин меня мальцом из деревни забрал, повелев обучить грамоте и арифметике – заметил, что смышленый. Помощником к управляющему определил. А мы с тем девку не поделили, разодрались, и я этого немца побил. Барин осерчал и отдал меня в солдаты. Там меня, как грамотного и умеющего считать, в артиллеристы записали. Воевал крепко. Покойный граф Хренин меня отличал и после ранения забрал к себе в имение. Там я жил в довольстве, но, считай, как дворовый. А тут дворянин, ваше благородие^[10]. Любой купец обязан кланяться. А все благодаря вам, княжич!

Он попытался поцеловать мне руку.

– Прекрати, Ефим Игнатьевич! – отдернул я ее. – Мы с тобой теперь дворяне, и, следовательно, ровня. Сам недавно в мещанах числился. Лучше скажи, что делать станешь, как война кончится? После нее тебя из армии непременно попросят – с твоей-то ногой. Это сейчас всех в строй ставят, включая калек и инвалидов^[11].

– Не решил еще, – ответил Ефим. – Воротиться к графине? Она-то примет, но как с ней держаться? Как прежде, не хочу, а за стол с собой она меня не посадит, поскольку из крепостных. Строга матушка насчет этого. Не ровня я ей – короче, ни то, ни се.

– Сколько лет служишь? – спросил я.

– Двадцать шестой год.

– Формуляр сохранился?

– А как же? – удивился Ефим. – Они все в Петербурге при военном министерстве.

– Значит, имеешь право на инвалидное содержание^[12]. Можешь на него жить – пусть скромно, но безбедно. А еще лучше жениться на богатой купчихе и зажить в довольстве.

– Кто за меня пойдет? – махнул рукой Ефим. – Старого и колченогого?

– Еще как пойдут! – усмехнулся я. – Отставной офицер, дворянин, герой войны. У купца есть деньги, он может купить и продать землю^[13], но права владеть крестьянами у него нет – это привилегия дворян. Соответственно, помещиком стать не может. А вот ты – да. Значит, и он при тебе. Если будут дети, они твое дворянство и поместье унаследуют. Да купцы с дочками в очередь встанут! Еще выбирать будешь. Дворяне с ними родниться не спешат, а тебе, как понимаю, без разницы?

– Так, – кивнул Ефим. – Хотя девка не годится – не справлюсь с молодой. Хвостом крутить станет, мужу изменять. Вдову, разве что, какую сыскать?

– Там и выберешь, – кивнул я.

После пирушки фон Бок отвел меня в сторону.

– Какое жалованье у русского капитана? – спросил, понизив голос.

– У пехотного – 200 рублей в год, – ответил я. – У артиллеристов оно выше, но точно не скажу. Есть еще столовые и квартирные деньги. Бедствовать не будете.

– Благодарю! – он пожал мне руку. – Можете на меня рассчитывать. Поднесу вашим начальникам историю, как следует. Ваше участие выделю особо.

– Меня не надо, – попросил я и пояснил в ответ на его удивленный взгляд: – Я и без того осыпан милостями. Недавно пожалован в дворяне и получил офицерский чин.

– Позвольте? – удивился он. – Слышал, что вы сын князя.

– Бастард.

– Понятно, – кивнул он.

– Держите! – я сунул ему несколько ассигнаций, которые фон Бок принял без колебаний. – Только спрячьте подальше. Если вас отправят в плен, могут отобрать те же казаки. Вам эти деньги помогут пережить невзгоды. А там… Мы еще войдем вместе в Париж.

– Удивительные вы люди, русские! – покачал головой фон Бок. – Такое отношение к врагу… Мне еще больше захотелось служить вашему императору.

– Учите русский язык, Герхард! – посоветовал я. – Без него не сможете командовать. Для начала попросите помощника из немцев – в армии их хватает, но дальше – сами. Иначе откажут.

– Благодарю, князь! – поклонился капитан. – Не смею надеяться на вашу дружбу, но хочу уверить: фон Бок добро помнит. Можете на меня рассчитывать.

На том и расстались. Семен дал немцу сопровождение из казаков, и они ускакали в штаб Кутузова. А мы занялись текущими делами. Войну никто не отменял.

* * *

– Слушаю, – сказал Даву вошедшему в его кабинет Маре. Вставать из-за стола он не стал, а посетителю в ответ на его приветствие ответил легким кивком. – Какие новости?

– Удалось установить, каким образом армия Вестфальского короля утратила четыре пушки.

– Корпус, всего лишь корпус, полковник, – сморщился Даву. – Они могут называть себя как угодно, но мы-то знаем, что представляет собой войско Вестфальского короля. Сброд, набранный из гессенцев и пленных пруссаков. Маршировать их еще кое-как научили, а вот воевать – нет. Зато каждый третий из них – гвардеец. Не удивительно, что они потеряли пушки. Как это произошло?

– Рота капитана фон Бока находилась на марше, когда к ней подскакал офицер, который представился майором штаба императора Верном.

– Не припомню такого.

– Его не существует. В штабе императора нет офицера с таким именем. Но фон Бок этого не знал.

– Далее! – потребовал Даву.

– Мнимый Верн сообщил капитану, что император собирает артиллерию армии под свое начало и потребовал следовать за ним.

– Капитан не потребовал письменный приказ?

– Нет, ваша светлость!

– Вестфальцы… – буркнул маршал. – Продолжайте!

– Еще фальшивый майор пообещал капитану провизию и сколько угодно воды, которые якобы ждут их в ближнем лесу. Думаю, это и побудило вестфальцев подчиниться приказу. Войска на марше изнывают от жажды…

– Знаю! – перебил Даву. – Позвольте, догадаюсь. В лесу ждала засада.

– Именно так, ваша светлость! – поклонился Даву.

– На дороге не расслышали выстрелов?

– Их не было.

– Вот как? Артиллеристов перебили холодным оружием?

– Их не стали убивать. Мнимый Верн сдержал слово и отвел вестфальцев к ручью. Пока те пили, их окружили русские егеря и казаки. Со слов артиллеристов, их было много: не менее роты пехотинцев и сотни всадников. А у артиллеристов всего лишь тесаки. Им предложили сложить оружие, и они подчинились. Приказ сдаться отдал капитан.

– Его имя?

– Фон Бок.

– Пруссак, – процедил маршал. – Подготовьте распоряжение о предании его военному суду.

– Невозможно, ваша светлость. Русские увели капитана с собой, бросив прочих. Они их, к слову, даже накормили. Видимо, оттого бездельники не торопились сообщить о происшедшем. В противном случае у нас был бы шанс догнать русских. Пока новость дошла до штаба корпуса… Высланный по следам русских гусарский полк безнадежно опоздал, к тому же наткнулся на заваленную деревьями дорогу. Пил и топоров у вестфальцев не оказалось, а обойти преграду не получилось – лес слишком густой. Русские умеют выбирать места для баррикад.

– Азиаты… – Даву покачал головой. – Хотел бы я знать имя офицера, организовавшего эту операцию.

– Вы его знаете, ваша светлость. Это он!

– Посланец? – поднял бровь маршал.

– Именно. Капитану он представился подпоручиком Руцким. Это слышали другие артиллеристы.

– Это мог быть другой человек.

– Нет, ваша светлость. Совпадает все. Я расспросил вестфальцев. Чуть выше среднего роста, стройного телосложения, на вид лет 25–26, свободно говорит по-французски и по-немецки. И, наконец, фамилия. Сомневаюсь, что в русской армии найдется второй такой офицер. Об этом говорит также дерзость замысла и четкость его исполнения. Для того чтобы действовать так, нужно знать ситуацию во французской армии. Я сомневаюсь, что русские о ней осведомлены. А вот человек из будущего – наверняка. Ему известно все: погода в это время года, состояние дорог, наличие источников провизии и воды. Он, как бывалый охотник, устроил засаду у водопоя, будучи уверенным, что олени к ней непременно придут.

– Соглашусь, Маре, – кивнул маршал. – Особенно насчет оленей. Не зря я вернул вас из конно-егерского полка. В роли начальника разведки вы полезнее. Что нам делать с посланцем? У вас есть возможность подобраться к нему?

– Увы! – развел руками полковник. – Он в порядках русской армии. Потребуется дивизия или даже корпус, но даже в этом случае результат не очевиден. Остается уповать на генеральное сражение. Разбив русских, доберемся и до посланца.

– Но пока русские убегают. Император недоволен: он не может понять замысла Кутузова. После сражения под Смоленском (будем откровенны: неудачного для нас, поскольку русские организованно отступили, вывезя свои магазины^[14] и даже раненых) они снова бегут. Куда, зачем?

– Я могу ответить на этот вопрос, ваша светлость.

– Слушаю, – маршал с интересом посмотрел на полковника.

– Они ищут позицию для генерального сражения, – сказал Маре.

– Откуда сведения? – насторожился Даву.