– Нет уж, извините, – снова начал я, – я бы хотел наконец получить хлеб с отрубями.

– И хлеб с отрубями для месье, кроме багета!

– Итого три евро пятнадцать, – произнесла кассирша с фонтаном брызг.

– Молодой человек, что для вас?

– Нет, я хочу хлеб с отрубями вместо багета, а не вместе с багетом.

– Два хлебца, – сказал молодой человек.

– Два евро пять для месье и два евро десять для молодого человека.

– Для вас, мадам?

Мне стало совсем плохо. Мужества продолжать эту комедию не было. Я бросил быстрый взгляд на автомобиль. Шофер стоял со скрещенными на груди руками и не сводил с меня глаз.

– Половинку хорошо пропеченного багета, – сказала пожилая дама.

– Извините, – обратился я к продавщице. – Я передумал. Я тоже хочу половинку багета.

– Месье сам не знает, чего хочет, – визгливо сказала продавщица, протягивая вторую половинку багета, разрезанного для старушки.

Мне стало жарко. Я начал задыхаться.

– Шестьдесят сантимов для мадам, и столько же для месье.

– Мадам?

– Я еще думаю, – заявила молодая дама, с явным вожделением глядя на пирожное.

Наверное, подсчитывала калории.

– У вас опять что-то не так, месье? – с подозрением обратилась ко мне продавщица.

– Послушайте, я правда сожалею… я знаю, что надоедаю вам… но… мне хлебец. Думаю, этот мне как раз подойдет. Точно! Хлеб без корочки! Стоп! Не надо! Я решил…

– Ну? – У нее изменился голос, она явно была на грани нервного срыва.

Она посмотрела на меня с нескрываемым вызовом. Обернуться я не решался, но мне казалось, что люди в скопившейся за мной очереди готовы вцепиться мне в горло и выбросить на улицу.

Продавщица вздохнула и повернулась к прилавку, чтобы взять хлеб без корочки.

– Мне… ничего не надо. Благодарю… мне очень жаль… спасибо…

Я отвернулся и прошел мимо очереди, опустив голову и ни на кого не глядя. За дверь я выскочил бегом, как вор.

Шофер поджидал меня, открыв дверцу, словно я был какой-нибудь министр, а я чувствовал себя как пристыженный мальчишка, которого застигли за кражей леденца с прилавка. В «мерседес» я забрался весь в поту.

– Ты красный, как англичанин после часа, проведенного на пляже на Лазурном Берегу, – сказал Дюбре.

Он явно забавлялся.

– Ничего смешного. Правда, ничего смешного.

– Ну вот видишь, у тебя получилось.

Я ничего не ответил. Машина тронулась с места.

– Может, для первого раза я и потребовал слишком многого, – сказал Дюбре, – но обещаю, что через несколько недель ты с этим справишься шутя.

– Но мне этого вовсе не надо! Не желаю становиться занудой! Я сам не выношу зануд! Меня ужасают приставалы, которые всех ставят на уши. Мне вовсе не улыбается на них походить!

– Тебе совсем не обязательно становиться занудой. Я не призываю тебя бросаться из крайности в крайность. Я просто хочу, чтобы ты научился добиваться своего, хотя и ценой некоторого беспорядка. Однако кто может больше, тот может и меньше. Мне надо заставить тебя делать чуть больше, чем нужно, чтобы в дальнейшем ты с успехом мог требовать простых и естественных вещей.

– И каким будет следующий этап?

– В ближайшие дни ты зайдешь по крайней мере в три булочные и потребуешь две замены товара. Ничего мудреного.

По сравнению с тем, что мне пришлось пережить, такое задание было вполне приемлемым.

– И как долго еще мне надо будет этим заниматься?

– Пока это не станет для тебя естественным и не будет получаться без усилий. И пока не поймешь, что можно быть настойчивым и при этом вызывать симпатию. И совсем необязательно при этом грубить.

«Мерседес» остановился перед моим домом. Влади вышел и открыл передо мной дверцу. Я глотнул свежего воздуха.

– Удачного вечера, – пожелал мне Дюбре.

Я вышел, не ответив ему.

Этьен высунулся из-под лестницы и вытаращился на автомобиль.

– Ха, я вижу, у тебя никаких забот, парень, – сказал он, подходя ко мне.

Он взял шляпу и сделал вид, что разметает передо мной дорогу.

– Господин президент!

И я почувствовал себя просто обязанным дать ему на чай.

– Месье сегодня просто молодцом, – сказал он своим сиплым голосом, исполняя очередной изысканный поклон.

И посмотрел на меня лукавым взглядом человека, который добивается всего, чего хочет.

★

Ив Дюбре взял ноутбук и нажал на две клавиши:

– Добрый вечер, Катрин, это я.

– Ну, что?

– Поддается. Все идет, как мы предвидели.

– Не думаю, что это долго протянется. У меня на этот счет большие сомнения.

– Катрин, ты всегда сомневаешься.

– В конце концов он взбунтуется.

– Ты так говоришь, потому что сама бы взбунтовалась на его месте…

– Может быть.

– В любом случае мне не приходилось еще видеть человека, который настолько боялся бы собственной тени.

– Это меня и беспокоит. Именно поэтому я и думаю, что у него никогда не хватит смелости сделать то, о чем ты хочешь его попросить.

– Напротив. Его страх может сослужить нам службу.

– Каким образом?

– Если он и не захочет продолжать, то страх сможет его заставить.

Воцарилось молчание.

– А ты опасный человек, Игорь.

– Ага.

4

В следующую неделю я знал наперечет все булочные Восемнадцатого округа. Теперь я уразумел, что лучший хлеб продается в тех, что находятся в двух шагах от меня и куда я обычно захожу. Если только это не было плодом психологической обработки.

Обычно я покупал три багета на день, а остатки отдавал Этьену. Дней через пять он совсем обнаглел и заявил мне, что хлеб ему осточертел.

Человеческое существо так устроено, что привыкает ко всему или почти ко всему. Должен сознаться: то, что в первый раз потребовало от меня почти нечеловеческих усилий, через неделю не составляло никакого труда, но требовало осознанного контроля. Мне надо было к этому готовиться. Однажды вечером я встретил в булочной своего соседа, и мы разговорились, стоя в очереди. Когда подошла моя очередь и мне подали действительно черствый багет, мне даже в голову не пришло от него отказаться. То есть получается, что, достаточно было отвлечься на беседу с соседом, как сразу вернулась старая привычка автоматически брать все без разбора. Короче говоря, старался я, старался, а до конца от этой привычки так и не избавился.

Моя офисная жизнь шла своим чередом, еще безрадостнее, чем обычно. Видимо, стремясь изменить отчаянно деградирующую атмосферу в офисе, Люк Фостери теперь требовал, чтобы консультанты являлись на работу к восьми часам и совершали утреннюю пробежку. Думаю, эта дурацкая идея пришла в голову не ему, ибо в нем творческого начала не было ни на грош. Не иначе как он вычитал это в какой-нибудь брошюрке типа «Создай из сотрудников команду победителей»… Однако, видимо, проект получил одобрение руководства, ибо он добился от нашего босса, Грегуара Ларше, установки в офисе душа для персонала. Просто не верится.

Отныне консультанты по утрам полной грудью вдыхали выхлопные газы с проспекта Оперы и улицы Риволи или воздух садов Тюильри, который ненамного чище. Они бегали, не говоря ни слова, поскольку наш шеф вообще-то был не более разговорчив, чем агент похоронного бюро. Несомненно, эта акция должна была стимулировать усердие каждого, но не укрепить внутренние связи. Фостери держал ту же дистанцию, что и обычно. Я же совершил настоящий подвиг: мне удалось увильнуть от его предложения, и тому немало способствовали булочные Восемнадцатого округа. Печальный опыт бейсбола навсегда отбил у меня охоту заниматься спортом. Присоединиться к банде пыхтящих мужиков, которые физическими нагрузками культивируют свое мужское начало, было выше моих сил. И я терпеть не мог идиотский обычай всем гуртом залезать потом под душ. Что касается меня, то я вовсе не жаждал любоваться на своего патрона в костюме Адама. У меня вообще создалось впечатление, что чем больше мужики стремятся выглядеть «мачо», тем больше двусмысленности появляется в их сексуальном поведении. Что можно, к примеру, подумать о традиционном обмене майками после футбольных матчей, когда твой пот смешивается с потом противника?

Я приходил каждое утро без пяти девять, чтобы уже заниматься делом, когда команда вернется с пробежки. Намек был прозрачным: пока вы там ногами дрыгаете, некоторые вкалывают… В общем, я был безупречен. И тем не менее уровень придирок существенно вырос. В кои-то веки шефу пришла оригинальная мысль, а я ее не поддержал. Фостери начал цепляться к мелочам, делать мне замечания по делу и без дела. Все, от цвета моих рубашек и ваксы на моих ботинках и до времени встречи с клиентами, вызывало его злобные комментарии.

Но болевая точка была в другом месте: в количестве подписанных мною контрактов. У каждого консультанта была задача самому искать предприятия, которые поручат ему набор сотрудников. Мы выполняли сразу две функции: и консультативную, и коммерческую. После того как мы вошли в Биржу, вторая взяла верх над первой. Консультантам случалось подписывать и персональные документы о торговом обороте с поручением в конце.

В понедельник по утрам наша фирма организовывала коммерческие совещания. Ясное дело, идея пришла не от Фостери. Как истинный интроверт, он был вечно погружен в себя и не любил находиться среди нас, а потому идею, скорее всего, ему подкинул Ларше. Но умница Люк Фостери умудрился присвоить себе авторство неблагодарной задачи собирать нас еженедельно. Руководил собраниями сам Ларше, и это у него хорошо получалось, потому что он любил заполнять собой пространство и во все вмешиваться. Фостери ограничивался тем, что помалкивал, держась рядом с ним в роли стороннего эксперта, который открывает рот только в случае острой необходимости, и отказывался принимать участие в дебатах плебса. Он пренебрежительно разглядывал наш маленький мирок, медленно и лениво поводя полными скуки глазами, без сомнения спрашивая себя, почему этим слабоумным надо без конца повторять одни и те же глупости. В последнем пункте он был абсолютно прав.

В этот день я встретил в коридоре Тома, одного из своих коллег.

– О! А мы уже позавчера решили, что ты помер! – иронически бросил он.

Эх, старина, знал бы ты…

– Я подхватил какой-то вирус. По счастью, это быстро кончилось.

– Да ладно, я же тебя не упрекаю, – сказал он, отступив на шаг. – Даже если я заболею, то все равно мне не грозит разнос в конце месяца.