– Уж как-нибудь построим, не сомневайся! – Кира встала, взяла под мышку ноутбук, в руку стакан с соком и направилась в свою комнату. – По крайней мере, мой ребёнок будет знать, кто его отец!

Это был удар ниже пояса, и Кира об этом знала. Хлопнула дверь дочерней спальни.

– Вот дрянь! – Елена порывисто вошла на кухню, сгрудила всю грязную посуду на большой поднос, пинком открыла дверь в комнату дочери и бросила его на пол. Одна или две тарелки разбились, кастрюля крутанулась, проливая остатки жирной жижи на ковёр.

Кира подскочила на кровати, испуганно прижав руку к горлу:

– Т-ты с-совсем?

– Пока ты живёшь в моём доме, – голос Елены звенел, – будешь жить по моим правилам. Или можешь выкатываться ко всем чертям. И не смей хамить!

Не дожидаясь ответа, Елена развернулась и вышла из комнаты.

Зашла к себе, встала у окна, пытаясь отдышаться.

«Любого можно довести до белого каления». Она достала из прикроватной тумбочки коньяк, поискала глазами чистый бокал, не нашла, открыла бутылку и сделала пару глотков из горла. Уютное тепло разлилось по телу, Елена была голодна и, глотнув коньяк, вспомнила слова давней подруги, которая называла себя: «Танька-алкоголичка», хотя алкоголичкой совсем не являлась: «Если очень хочешь есть, выпей!»

Глава 3

Танька погибла два года назад в автомобильной катастрофе. Больше подруг у Елены в Петербурге не осталось, только приятели и знакомые разной степени близости. «Наверное, настоящих друзей много быть и не может, тем более – при моей профессии», – считала Елена.

Слегка захмелевшая, она взяла телефон, чтобы заказать себе доставку еды, и услышала, как в комнате дочери открылась дверь, послышались шаги до кухни и там заклокотала вода. Поразмыслив с минуту, Елена вместо того, чтобы заказать пиццу, заказала «Убер» и посмотрела на часы – вечер наступил неожиданно быстро, но было ещё не поздно – около восьми. Она молниеносно, как и всегда, собралась и вышла в ноябрьскую мокрядь.

Елена подняла воротник, пожалев, что не взяла с собой шапку, и стала оглядываться в поисках машины. Телефон сообщил, что простого премиума поблизости нет и за ней приедет «Лексус» суперпремиум-класса. Через две минуты он вплыл, будто серебристая лодка, во двор. Елена села на заднее сиденье и сказала скороговоркой:

– Здравствуйте, если можно, пожалуйста, выключите музыку.

Она успела заметить, что в машине играло радио «Эрмитаж», но после её слов мгновенно стало тихо.

– Спасибо. – Она откинулась на сиденье.

Машина плавно тронулась, будто отходя от пристани, и они выехали между домов и влились в реку машин. Час пик уже миновал, но поток по-прежнему был плотный.

За окном замелькали дома, и Елена погрузилась в себя – что же ей делать с Кирой? Ведь она действительно родит этого младенца. И кто о нём будет заботиться? Ну, не Кирин же одноклассник Серёжа, в самом деле! Тоже мне папаша. Она знала этого рыжего мальчишку с третьего класса, когда они переехали и дочь перешла в новую школу. Что Кира в нём нашла? Разве что густая рыжая шевелюра. И фамилия у него дурацкая – Пальчик. Елена неожиданно улыбнулась – если дочка выйдет за него замуж, то будет Кира Пальчик и родится у них ещё один Пальчик. Она рассмеялась: «Боже, какой бред!»

– У вас всё хорошо? – неожиданно подал голос водитель.

Елена не сразу поняла, кто это говорит, и смутилась:

– Да-да, спасибо, извините.

– Ну что вы, – голос у водителя оказался приятный, не слишком низкий, но округлый и бархатный, – когда люди внезапно смеются, не страшно, хуже – когда внезапно плачут.

– Гм… да.

– Придётся потолкаться на Невском. – Машина остановилась на светофоре, и водитель посмотрел в зеркало на пассажирку.

– И надолго? – Елена нахмурилась.

Будучи сама рулевой, она всё понимала, но всё равно хотелось побыстрее.

Водитель изучал навигатор:

– Пока показывает, что с полчаса, но как дальше пойдёт, сами понимаете. Торопитесь?

– Я просто страшно голодная, – неожиданно призналась она, – хочу попасть в любимый ресторан.

– Столик заказан?

– Гмм… нет. – Она покачала головой.

– Судя по адресу, это ресторан «На парах»? – уточнил водитель.

– Да, – Елена не ожидала такой осведомлённости, – откуда вы знаете?

– Я его тоже люблю – без лишнего пафоса, вкусно и бюджетно. – Он аккуратно выруливал мимо стоявшего «Фольксвагена».

– Знаете, вы очень точно сказали про это место.

– Если вам не обязательно на Садовую, то я могу отвезти вас в такой же ресторан на Литейном или на Васильевский.

– Мне все равно. А куда будет быстрее? – Елена оживилась.

Он смотрел в навигатор:

– Литейный. На Ваську пока свободно, но ближе к мосту можем встать. Рисковать не хочется.

– Литейный – прекрасно! – Елена улыбнулась. – Спасибо.

– Пожалуйста. – Они встретились взглядами в зеркале заднего вида, и он улыбнулся в ответ.

Седовласый такой дядечка лет… она задумалась – шестидесяти? Аккуратно выбритый, в хорошей голубой рубашке.

Елене стало тепло и уютно – так давно о ней никто не заботился, а тут какой-то водитель «Убера».

Она чуть кашлянула:

– Я… меня зовут Елена.

Он чуть наклонил голову:

– Глеб. Какое ваше любимое блюдо из меню «На парах»? – Он легко расспрашивал её, будто продолжал прерванный разговор.

– Лососевые котлетки с брокколи, – не задумываясь, ответила Елена, – а ваше?

Он задумался:

– Медальон из говядины, пожалуй. Хотя ваш выбор мне тоже нравится. Тяжёлый день?

Елена вздохнула, и Глеб тут же спохватился:

– Извините, не моё дело.

Прозвучало суховато, и, уже готовая разговориться, Елена снова замолчала. До Литейного они доехали быстро – в скомканной тишине. Машина остановилась неподалеку от ресторана. Елена открыла сумку, достала кошелёк. Она знала, что деньги за поездку списались с карточки, но хотела дать водителю на чай, раз он так доброжелателен.

Она протянула ему банкноту:

– Спасибо огромное, Глеб!

– Ну, что вы, не стоит. – Он учтиво наклонил голову, посмотрел на купюру. – Спасибо, Елена, я не беру чаевых.

– Как не берёте? – Она растерялась.

– Никак не беру. – Похоже, ему приятно было её удивление. – Нет необходимости. Если хотите, я могу отвезти вас обратно. Вместо чаевых.

Она растерянно убрала купюру в кошелёк:

– Было бы здорово, но как мне вызвать именно вас?

– Запишите мой номер.

Глеб дождался, пока Елена достала из сумочки смартфон, и продиктовал.

– Вы необычный водитель. – Она улыбнулась и открыла дверцу.

Дверцы… Когда мне совсем нечего делать, я пересчитываю, сколько в моей келье чего бы то ни было открывающегося, и каждый раз насчитываю разное количество, договариваясь с самой собой, считать ли, например, выдвижные ящики.

Вечера похожи один на другой… Раз, два, три, четыре… Я пересыпаю кофейные зёрна в ладони. Он никогда не говорит, какое число, какого месяца, суббота или среда. Я уже и не спрашиваю. После того, как первые недели или месяцы я провалялась в забытьи, все ориентиры сбились, но… у меня есть календарь.

Подхожу к столу и выдвигаю на пару миллиметров вперёд «Идиота» Достоевского. На верхней полке стоит двадцать одна книга – три недели, на второй – ещё десять, итого – тридцать одна, дальше стоят две большие энциклопедии, которые не участвуют в общем счёте. Каждый день одну из книг я выдвигаю чуть-чуть вперёд. Я их переставляю так, чтобы книга соответствовала не только числу, но и дню недели. На последней полке первые двенадцать книг – обозначают месяцы.

Скорее всего, мои подсчёты недостоверны, но я думаю, что погрешность небольшая. Однажды он забыл убрать мобильный телефон, и я увидела время и дату. И если сложить все данные вместе, то сегодня пятница, второе июня, и с самого утра – я жду и ненавижу это ожидание.

Он единственная ниточка, которая связывает меня с внешним миром. Иногда он привозит мне женские журналы, но они всегда старые, зачитанные, датированные прошлым и позапрошлым годом. Наверное, он крадёт их в парикмахерских и спа-салонах.

Что это за сюрприз, помимо малинового варенья? Надеюсь, ещё одна книга.

И я жду его, я всегда жду. И ненавижу себя за это.

– Ты ждёшь меня? – Он словно слышит мои мысли.

– Конечно, милый. – Я всегда говорю это приторно-сладким голосом.

– Скоро буду, мамочка, соскучился по тебе ужасно! Приготовься, сразу пойдём гулять.

Щелчок.

Значит, он подъезжает.

Я подхожу к центру комнаты, где к литому металлическому диску крепится тонкая, прочная цепь моих кандалов, приседаю на корточки и кладу ладони на пол.

Два года назад, когда он отстёгивал меня, я попыталась его ударить, но ничего не вышло – он мгновенно меня скрутил, а потом наказал. С тех пор я должна ждать его, сидя на корточках, положив руки перед собой, чтобы он видел.

Я слышу, как широкие автоматические ворота вздрагивают и отъезжают в сторону, которую я из своего подземелья уже не вижу. Во двор вкатываются колёса и край бампера серебристого цвета. Машина большая и не та, на которой он меня привёз сюда почти три года назад.

Шаги прокатываются надо мной, перемещаются в гостиную, становятся ближе и отчётливее, я замираю в позе покорности. Щёлкает тяжёлый замок…

– Мамочка! – Он спускается по лестнице. – Мама, мамочка моя.

Подходя ко мне, он улыбается ярко и беззаботно, он в самом деле всегда рад меня видеть. И я тоже. Я ловлю себя на том, что жду встреч с ним. Он единственный живой человек, с которым я говорю за последнее время.

– Ну, пойдём, – он отстёгивает металлический браслет с ноги, – гулять-гулять, буду тебя чаем поить, вареньем кормить и рассказывать, рассказывать, рассказывать.

Когда-то в детстве я говорила так своей собаке: «Гулять! Гулять-гулять!» Она радостно подпрыгивала и мотала хвостом. У меня нет хвоста, чтобы завилять им.

Идём через гостиную, я вижу всё тот же диван, на котором я ни разу не сидела, стеллажи книг, журнальный столик, камин. Перед выходом на улицу он снова пристёгивает меня к диску в прихожей, и цепочка тянется через небольшую выемку в двери во двор.

Большая открытая веранда и маленький дворик. На веранде круглый железный стол и два стула – один плетёный и один железный, прикрученный к полу, – моё место. К левому подлокотнику приделана ещё одна небольшая цепь с наручником.

Я сажусь, защёлкиваю наручник на запястье.

– Умница, – хвалит он, – сейчас принесу чай.

«Гав!» – едва не отвечаю я.

Чай, как всегда, вкусный и ароматный, он знает в этом толк. Мне тёплый, а себе горячий, он боится, что снова плесну в него кипятком, как полтора года назад.

– Ах да, забыл, – он подскакивает, – варенье! Я же привёз малиновое варенье! Никуда не уходи!

Урод! Куда я могу уйти?!

Он убегает за вареньем.

Тёплый летний вечер окутывает плечи кружевами органзы. Я смотрю в голубое предсумеречное небо, пью маленькими глотками жасминовый чай, ем печенье, и мне становится хорошо. Я стараюсь не думать о том, что моя нога обвита браслетом с цепью, а рука прикована стальным наручником к несдвигаемому стулу и что если с моим тюремщиком что-нибудь произойдёт и он не вернётся, то я останусь сидеть на этом стуле навсегда.

Он прибегает с небольшой пластиковой баночкой и пластиковой ложкой:

– Вот.

– Спасибо, сыночек, спасибо, милый, – я говорю почти искренне.

Я приучила себя называть этого человека сыном… Нет, это ОН приучил меня называть его сыном.

– Это потрясающе – варенье и впрямь очень вкусное, – ты тоже бери. И расскажи же мне скорее, что у тебя за сюрприз?

Я внутренне напрягаюсь, потому что сюрпризы в его понимании – совсем не то, что в моём.