Старший из них, судя по нашивкам – сержант, тут же подкинулся:

– Ваше высочество, да мы…

– Пусть он говорит! – погрозил пальцем Буревестник. – Он такой же мой подданный, как и вы, верно? Как звать тебя, добрый поселянин?

Дружинники Аркана, хорошо знающие своего господина, уже переглядывались встревоженно – такой тон означал крайнюю степень бешенства. Но «доброму поселянину» это было невдомёк, и незнакомому сержанту деспотской стражи – тоже.

– Оскар, вашество. – Увидев, как грозный герцог дал укорот служивому, оптиматы явно оживились. – Я староста Шеврю-Барбю, у нас большая деревня, на триста дворов! Не пустили нас на ярмарку, почти никого! Так всё и было, клянусь Фениксом! Так он и сказал: ежели не соблюдаете вы, гиены, правила, и не скребёте тело своё, и не становитесь как ортодоксы – то всё, нет вам пути на ярмарку, и ничего вы не продадите! Мол, ваш оптиматский дух противен нам, и вы свою мерзость оптиматскую на ярмарку не пронесёте! И что это теперь – нам от веры нашей отказываться? Или налог не платить? Герольд проезжал по градам и весям и возвещал, что ныне это… свободное вероиспытание! Никакого ущемления! Так как же оптиматский дух им мерзок?

Закончив, староста Оскар уставился себе под ноги.

Сержант явно имел много чего сказать по этому поводу, но держался, помня строгий взгляд герцога. Аркановские люди давили ухмылки – они-то знали разницу между «гиеной» и «гигиеной», независимо от вероисповедания, при таком-то господине с квартирмейстерскими замашками и маниакальной страстью к чистоте, приобретённой после гребной практики в пиратском трюме. Сам же Буревестник медленно выдохнул сквозь сжатые зубы.

– Я не знаю, Скавр, – вымолвил он. – Есть ли смысл что-то объяснять или это такая же дурацкая затея, как попытка пробить лбом гранитную стену?

– Если мы не будем пробовать – то чем мы отличаемся от Синедриона? – парировал Цирюльник. – Хотите – я попробую?

– Я сам, – сделал отстраняющий жест Аркан, спрыгнул с коня, а потом взглядом нашёл среди своих людей одного ортодокса, одного оптимата и одного популяра и мотнул головой, призывая приблизиться.

Дружинники выехали из строя и спешились следом за Буревестником. Толпа недоумённо смотрела на них, ожидая развязки.

– Сержант, вы пустите этих людей на ярмарку? – очень надеясь, что служивый всё поймёт правильно, спросил Рем.

– Ваше высочество, – с достоинством проговорил стражник. – У меня приказ его превосходительства – проверять соблюдение правил личной гигиены, дабы не допускать распространения заразы, у всех и каждого.

– Гиены… – прошёл шепоток по толпе оптиматов. – Заразы!

– И? – поторопил сержанта Аркан.

– И даже если тут появится сам экзарх Аскеронский, я и его проверю, чтоб руки, значит, чистые, и вшей чтоб тоже… – стушевался сержант, но завершил весьма достойно: – Так что пусть снимают шапки, показывают руки и, стало быть, пусть не воняют ваши люди. Не в смысле лошадиным по́том, потому как понятие есть – с дороги, а другой какой гадостью. Тогда пущу.

Рем кивнул, и дружинники, озадаченно переглядываясь, стянули перчатки и шапки и подошли к сержанту. Тот придирчиво их осмотрел, глянул кому-то за ворот, другого (популяра) попросил распустить скрученные в узел волосы, а потом кивнул:

– Эти могут покупать и продавать, не вижу причин для отказа.

– Ну? – обвёл взглядом толпу Аркан. – Вот – Георг, он оптимат, из Заводи. Вот Ульрих – популяр, бывший невольник гёзов. А это – Язон, ортодокс. И все они могут пройти на ярмарку! Почему?

– Потому что они ваши люди, вашество… – глядя в землю, упрямо проговорил староста крупной деревни Шеврю-Барбю по имени Оскар.

– Проклятье!!! – рявкнул Аркан. – Ты же стоял тут и видел, в чём дело! Смотрел собственными глазами!

Скавр положил ему руку на плечо, пытаясь успокоить. Рем резким движением сбросил ладонь баннерета, скрипнул зубами, а потом проговорил:

– Ты коренной? Родился в Аскероне, Оскар?

– Мой дед прибыл сюда одновременно с мессиром дю Шабри, вашество…

– А за каким чёртом лысым твой дед сюда прибыл? – продолжил спрашивать Аркан.

– Так от войны и чумы бежали, и почвы тут, и погодушка радует…

– Так вот уразумейте вы уже наконец все, что ежели хотите остаться тут, где мир и порядок, и нет войны и чумы, и есть почвы и погодушка – то вы будете мыть чёртовы руки просто потому, что так у нас тут заведено, если вам не хватает ума докопаться до настоящих причин! Все, кому не нравится мыть руки – могут собирать своё барахло и валить через границу – на Восток, Север или Юг, или через Последнее море – по собственному разумению. Я из своего кармана выплачу вашим господам неустойку за уход работников, слово Аркана! Уверен – они недорого возьмут за таких болванов…

Аркан вскочил в седло, Негодяй всхрапнул и заплясал на месте. Ситуация была тупейшая – как раз из тех, когда социальная, мировоззренческая и просто бытовая пропасть была так велика, что единственными приемлемыми выходами казались либо насилие и принуждение, либо – бездействие, по примеру предыдущих герцогов. Рем понимал отца, осознавал причины введения такой практики: три из пяти эпидемий холеры и сыпного тифа за последние двадцать лет начинались в оптиматских сёлах и кварталах, ещё две – завезли на кораблях. Идея постепенно приучить земляков-иноверцев к чистоте, не отрубая грязные руки всем и каждому, была уже верхом гуманности для Сервия Аркана, это следовало признать… Но эффективность подобной новации, по всей видимости, оказалась весьма спорной. Соляные бунты, медные бунты – теперь что? Грязные бунты?

– Так шо? – вдруг спросил кто-то из толпы. – Это надо руки в реке помочить и волосы вычесать, шоб продать зерно? И засим – всё? Это в еретицку веру можно не переходить? Эт придурь такая арканская? Ой, Божечки, делов-то! Вон старый дю Шабри как напьётся – так свиней в сани запрягает и в голом виде набеги на деревни делает, девок ловить! От то придурь! А тут – руки в реку и песочком повозюкать… Дуря́т господа, дурят… Эта дурость не из худших! А то – гиена какая-то, миязмы и великий понос! Пшли, мужики, волосы чесать! Тогда зерно у нас купят, я понял!

У Аркана отлегло от сердца.

– Это кто там такой умный? – выкрикнул он, пытаясь высмотреть единственного хотя бы условно адекватного человека среди всей толпы.

– Конец Тимоне придёт… – зашептались оптиматы. – Замордуют его, как есть замордуют!

– Тимоня? Тимоня, а ну покажись! – широко улыбнулся Аркан. – Клянусь – не обижу.

Люди расступились, и перед взором герцога предстал тощий и сутулый светловолосый молодой мужик с хитрющими глазами.

– Тимоня, хочешь быть моим человеком? – спросил Рем. – У меня оптиматских сёл в домене много! Нужен староста для самого большого из них, а то, может, и бургомистр для какого городишки! Кормлю сытно, одеваю тепло, плачу – много, спрашиваю – строго!

– Не, ну, вашество, оно, конечно, если сытно и много – тогда ага! А это… Волосы чесать и руки мыть… – поднял брови хитрющий Тимоня. – Это такое завсегда, что ли?

– Обязательно! Но зато – никаких гиен и великого поноса! – продолжал улыбаться Рем.

– Тогда… Щас расторгуюсь – и мигом за вами на пустом возу! Но вы уж грамотку справите, что я не беглый, вашество?

– А ты проследи, чтобы мылись и чесались твои шеврю-барбюйские остолопы как следует! Тимоня, на тебя вся моя герцогская надежда!

Тимоня даже грудь расправил от гордости.

Когда кавалькада Аркана отъезжала от ярмарки, Скавр спросил:

– Ваше высочество, на кой чёрт вам этот пройдоха-виллан?

– Мы ведь и понятия не имеем, чем они живут и на каком языке говорят, понимаешь? Это собственная вселенная, свой замкнутый мир, в котором чёрт ногу сломит… Я знаю ортодоксов, я знаю аристократов – наверное, чуть хуже… Но оптиматские низы не знаю вовсе. Здесь, в Аскероне, это тридцать процентов населения, десятки и сотни тысяч человек! Нам нужен кто-то, кто будет герольдом, переводчиком, связующим звеном… Тимоня может стать первым из многих. И тем более – впереди Монтанья, Лабуа, и – кто знает что ещё, верно? Нужно обзаводиться союзниками, пусть даже пока их ценность может казаться и неочевидной… – туманно ответил Буревестник.

И тарвальскому Цирюльнику в этих словах почему-то послышался треск пламени от горящих замков западных феодалов и рёв яростной толпы с вилами и факелами, идущей на штурм высоких крепостных стен.

Глава 5. Старый друг

Выехав из лесу, Рем придержал коня. Негодяй возмущённо фыркнул и покосился на хозяина дурным глазом: наконец-то простор, тут ведь можно наддать намётом так, что только искры из-под копыт! Аркан похлопал его по мощной шее, успокаивая, и прищурился, скрывая улыбку: вот он, дом! Свой собственный, такой, каким он и должен быть!

Цитадель на высоком холме темнела на фоне ясного неба: титанические башни, массивные куртины с контрфорсами, трепещущие чёрные флаги на турелях, изгиб моста через глубокий ров, разрезающий замковый мыс на две части… А ещё – монолитные, массивные врата Сверкер-Дума, изукрашенные рунным барельефом, и яркий, полный жизни портовый город у самой прибрежной кромки – Крачки!

– И подумал я, что это – хорошо! – всё-таки не сдержал усмешки Аркан. – Приятно, Скавр. Чертовски приятно видеть зримое воплощение дел рук своих.

Цирюльник вертел лысой башкой во все стороны, обозревая окрестности, и наконец ткнул пальцем в сторону перелеска:

– Вон ещё маршируют… Воплощения!

Перпендикулярно дороге, по которой двигалась аркановская дружина, вышагивал отряд новобранцев – сотни три, не меньше. В шапелях, кожаных доспехах, крепких сапогах, розовощёкие, крепкие телом, молодые – это были парни из окрестных ортодоксальных поселений, которые прибыли на обязательную военную подготовку после сбора урожая. Шлемы кое у кого из них сбились, алебарды натирали плечи, тяжёлые вещмешки лупили по спине, грязь покрывала рекрутов с головы до пят, но молодые воины старались держаться молодцами.

– Раз! Раз! Раз-два-три! – орал матёрый вояка-офицер, похлопывая себя стеком по голенищу ботфорта. – Р-р-р-раз! Р-р-р-раз!

– Виват, Шарль! – взмахнул знаменем Рем, приветствуя старого ветерана, который вырос в звании и давно щеголял лейтенантскими знаками отличия.

– А ну-ка, черти! – взмахнул стеком бывший аркановский телохранитель и махнул рукой. – А ну-ка: «виват, Аркан!»

– Бар-ра! Бар-ра! – Они тут же перехватили оружие за древки и отсалютовали сеньору как положено. – Виват, Аркан!

– Молодцом! – Рем дёрнул повод и направил коня вдоль рядов пехоты. – Молодцом, маэстру! Сегодня всем – по чарке вина из моих подвалов! Твёрдо уясните: крепче вас нет стен у Аскерона! Вы и ваши алебарды – это единственное, что защитит от ярости наших врагов и тёмных сил тех, кто останется дома! Учитесь усердно, постигайте военную науку настоящим образом, как написано в Уставе Надлежащем – и когда-нибудь это спасёт вам жизни. Вам – и всем! Всем нам! Предстоят удивительные и страшные времена, и я обещаю – подвигов и легендарных деяний хватит на всех… Да что рожи-то такие серьёзные у вас, а?

Буревестник спрыгнул с жеребца и всмотрелся в суровые, сосредоточенные лица ортодоксальных ополченцев. Похоже, переборщил с пафосом – забыл, с кем имеет дело. Ортодоксы – они такие, их хлебом не корми – дай только эсхатологический настрой поймать и преисполниться осознанием своей избранности…

– Веселей, веселей, парни! Пробегусь-ка я с вами, а? Скавр! Веди дружину в цитадель, мы будем следом… – поддался сиюминутному порыву Рем.

– Но ваше высочество…

– Давай-давай! – Скорее по привычке, чем умышленно, Аркан махнул рукой и через мгновенье вздрогнул.

– ХОП! – откликнулся строй новобранцев. – Давай-давай! Вместе с герцогом шагай!

– Хоп! Давай-давай! Сапогами грязь мешай! – Вот она, преемственность поколений!

– Хоп!