Харин ныряет в мгновенно сгустившуюся темноту – глаз оленя потух, но всё равно вызывает в ней глубинный страх. Она никогда не видела мёртвого синнока, да и живого ей довелось встретить всего раз – в горах недалеко от Уйсонга.

Может ли это быть тот самый олень, она не знает и старается об этом не гадать понапрасну – станет только хуже.

Она касается тела оленя каблуком – стылое, твёрдое, словно камень. Никакой квемуль^[16] не должен быть… таким. Если кто-то или что-то убивает монстра, тот исчезает, не оставив после себя в этом мире никакого материального тела. Убитого квемуля нельзя найти вот так, в горе человеческого мусора, изувеченного и забытого.

«Великие Звери, да кто мог так обойтись с синноком?..»

Переборов первую волну страха, Харин обходит тело оленя и ногами толкает его наружу. «Прочь, прочь из этого смрадного места! Тебя стоит похоронить с почестями, оплакать твою гибель, какой бы ужасной она ни была, и поставить рядом с захоронением статую в твою честь!»

Харин упирается задними лапами в железную дверь от какого-то сейфа, тяжело дышит, прикладывая силы больше, чем обычно. Она может перевернуть крыло самолёта, без труда поднять человека, огромный шкаф с собственным гардеробом, сдвинуть автомобиль… Но справиться с человеческими вещами куда проще, чем с телом священного зверя.

Приходится ухватиться за шею синнока. Харин тянет его со свалки, глотая злые слёзы. «Будь проклят тот, кто сотворил такое зло! Человек ты или квисин – тебе не жить».

У Харин уходит час на то, чтобы дотащить тело до леса, ещё не тронутого человеком. Вопрос времени, когда люди вырубят деревья и здесь и завалят это место мусором. Харин надеется, что успеет отыскать убийцу синнока и наказать его – тогда тело священного животного должно исчезнуть, и человек не сможет обнаружить на своей территории то, что ему видеть не следует никогда.

Харин копает землю голыми руками, раз при себе ничего подходящего нет, подмахивает хвостами, пока глаза застилает мокрая пелена. Пока рядом нет Джи, она может поплакать о судьбе убитого синнока – её закадычному другу не стоит видеть слёзы лисицы, которая снова не справилась с эмоциями.

Тело синнока падает в свежевырытую яму. Харин читает над ним короткую молитву и закапывает, приминая ногами землю так, чтобы никто посторонний не заметил место захоронения. На ближайшем стволе дерева Харин отросшим когтем наносит метку, по которой позже сможет найти могилу и поставить здесь какой-никакой памятник.

Вся в земле, насквозь провонявшая газами со свалки и другими отвратными запахами, она возвращается в город.

«Синнока убили пару дней назад, – думает она, устало ведя машину. – Было полнолуние, я проснулась посреди ночи от внезапного страха такой силы, что хоть вой как волк. Значит, не зря меня мучили подозрения. И не зря я сунулась на эту квисинову свалку».

Будь она сильнее, как в конце прошлого века, могла бы за пару минут преодолеть расстояние в десятки километров и оказаться в своей квартире, чтобы смыть с себя тяжесть ночи и уснуть беспокойным сном. Но о чудовищной скорости и силе пришлось забыть. С тех пор, как Харин отдала – нет, потеряла, как идиотка, – своё сокровище, она и себя потеряла.

«Но о себе ли сейчас стоит переживать?»

У синнока не было рогов, хотя то всё же был олень, не косуля – кажется, у священных косуль другой окрас; Харин не помнит этого наверняка и делает мысленную пометку расспросить обо всём Джи. Только подробности вываливать на него Харин не станет, а то этот неугомонный за её спиной кинется искать труп оленя, чтобы прочитать над ним правильную молитву и отпеть как следует.

Что ещё такого необычного можно отметить у синнока, что даст Харин подсказку?.. Кроме самого факта убийства, она ничего больше не может придумать и перебирает в памяти все известные ей случаи смерти священных зверей – или любых других монстров.

«Твою мать, – думает Харин с вновь нарастающей злостью. – Придётся идти к этому ублюдку».

Джи идея не понравится. Соваться в гнездо токкэби и раньше было для лисицы сродни самоубийству, но теперь, когда в новом веке гадёныш обзавёлся связями и отстроил себе целую империю, прикинувшись богачом, Харин в его владениях и подавно не ждёт ничего хорошего.

Но Союль – единственный из всех знакомых Харин монстров – убивал себе подобных. И только он может сказать, существует ли в этом смертном мире что-то, способное отобрать жизнь у священного оленя.

* * *

– Ты с ума сошла! – вопит Джи, вскакивая со стула. Тот падает на спинку, грохот разносится по кухне и совмещённой с ней гостиной. Рука Харин дёргается – и тушь мажет мимо ресниц, попадая на щёку. Ну, класс.

– Я слышу это от тебя уже лет… триста?

– Всего двести пятьдесят, – возмущённо пыхтит Джи с кухни и идёт к Харин в её спальню. Опирается плечом о дверной косяк, смотрит на лисицу с прищуром… Она думает, что Джи сейчас снова заведёт надоевшую песню про токкэби, но тот сваливается в свою излюбленную тему: – Я ещё не настолько старый.

– Тебе-то что? – округляет Харин глаза. – Всё равно не стареешь, а прикидываешься малолеткой, будто тебе страшно обнаружить пару возрастных морщин на личике. Шмотки таскаешь ужасные. Ты нувориш? Вчера обогатился?

– Эй!

– А что тогда одеваешься так безвкусно? Диор не сочетается с Рабан, деревенщина.

Джи открывает рот, но сдерживает себя от полного ярости крика и говорит обманчиво-нейтральным голосом:

– Они. И не должны. Сочетаться.

Харин закатывает глаза и ухмыляется. Переключить внимание Джи так легко, что эта игра надоела ей ещё два столетия назад.

– Домовой, а ведёшь себя как сын Кардашьянов, – цокает языком Харин, подначивая его сильнее. Пока Джи будет разливаться в восхищённых песнях модным домам, она ускользнёт по делу, и ёндон^[17] не остановит её и не увяжется следом.

Несмотря на то что от своих прямых обязанностей Джи косит с момента своего возвращения из мира мёртвых, за Харин он цепляется с изрядной упёртостью и таскается за ней, как привязанный, едва дело запахнет жареным. А ведь они даже не семья и живут в разных домах! За собой бы присматривал, малолетка.

Харин стирает с щеки полосу туши, смотрит на себя в зеркало и, поморщившись, добавляет ещё теней поярче. Перед засранцем надо выглядеть идеально, чтобы его зоркий глаз не смог зацепиться ни за одну лишнюю деталь в её образе.

А им всего-то надо поговорить. Не драться до полусмерти, как двести лет назад, не поить друг друга отравленным соджу, как в начале прошлого века. Сколько они не виделись? Больше столетия уже, надо полагать.

И ещё бы столько же не встречаться.

Но либо Харин пойдёт наиболее коротким путём и спросит всё у Союля, либо будет копаться в этом последнем деле самостоятельно. Тангун обещал ей увольнение, вечное увольнение со своей службы, если Харин притащит ему что-то стоящее.

«Ну, смерть священного оленя явно тянет на что-то стоящее».

Харин заканчивает макияж и бросает взгляд на Джи. Тот завалился на диван в гостиной и бездумно щёлкает по ТВ-каналам. Понятно, он ждёт, когда Харин соберётся на выход – и потащится за ней в «Хан Групп».

– Останься-ка дома, – говорит Харин, вставая с кресла. Джи смахивает с дивана вечернее платье, туфли на шпильках и сумочку – вчерашний наряд, в котором Харин явилась на званый ужин, не закончившийся ничем полезным, – и хмурится.

– Отпустить тебя одну к этому гаду? Нуна^[18], я не хочу снова искать тебя в Жёлтом море.

– Это было давно!

– Или вытаскивать тебя из горящей конюшни.

– А это вообще не Союль сделал!

– Но по его наводке тебя тогда деревенские нашли и сжечь пытались! – вспыхивает Джи и поднимается с места. – Встречи с ним не заканчиваются для тебя ничем хорошим!

– И для него тоже, – парирует Харин, скалясь. Однажды она пригвоздила токкэби мечом к крепостной стене и оставила висеть там три дня, пока над ним не сжалился какой-то полоумный квисин. Кажется, Союль отплатил тому бедолаге сполна. Прислал его голову Харин в подарок ко дню обращения. Миленько, ничего не скажешь.

– Слушай, мы уже не малые дети, чтобы развлекаться так, как в прежние времена, – говорит Харин, перебирая стоящие на полках сумочки. Надеть надо туфли с каблуком повыше, чтобы не смотреть на гадёныша снизу вверх, значит, сумочку она возьмёт в тон лабутенам^[19]. Чёрная подойдет.

Джи трясёт головой, смахивает с лица длинные пряди волос и замечает:

– Бери красную.

– Думаешь?

– Ага. Пусть думает, у тебя там пистолет или нож отравленный спрятан.

Харин согласно кивает.

– Ну, – говорит она, оборачиваясь к Джи. – Как я выгляжу?

Джи осматривает её с ног до головы – черная блузка с мехом, кожаная юбка до колен и чёрные туфли на высокой шпильке – и удовлетворённо хмыкает.

– Сногсшибательно. Не забудь газовый баллончик.

– Ты за кого меня принимаешь?! – злится Харин.

– Это не тебе, – машет рукой Джи, – а мне. Мне так спокойнее будет.

Харин закатывает глаза и идёт к выходу.

– Ёндон, а защищаться так и не научился, – ворчит она, запирая двери за собой и Джи. – Если так боишься его, что за мной тащишься? Я тебя не зову.

– Отвали, – огрызается Джи. – Я за тобой присматривать иду, не за ним.

Они спускаются на подземную парковку, находят машину Харин – красный «Авентадор», её любимую малышку. Выезжают на улицу в молчании, проезжают ночные кварталы тоже молча. Наконец Джи не выдерживает:

– Я порыскал по своим каналам о нём, раз уж ты не удосужилась, – говорит он. – Союль теперь влиятельнее половины страны.

– Удивил, – цедит Харин. – Редкий квисин с мозгами в наши дни будет прозябать в нищете и голоде, тем более такой древний, как Союль.

– Вот именно! – вспыхивает Джи. – Он теперь тебя не своими руками скрутит, а позовёт военный конвой и упрячет за решётку, если зубы на него оскалишь.

– Успокойся. Я тоже не та мелкая лисичка, какой была в нашу первую с ним встречу. У меня есть деньги и связи…

– Не такие, как у Союля.

Харин включает радио, лишь бы заглушить ворчание Джи. Не с его габаритами и возможной силой бояться бодигардов корпорации Хан: он высокий, под два метра, разве что долговязый и мышц почти нет. Но из драки с любым человеком он выйдет победителем даже при самом неудачном раскладе.

Из радио льётся песня молодёжной группы, Джи с удовольствием подпевает.

– Они недавно премию выиграли, в курсе? Бэм мне писал вчера, звал на афтепати.

– Ага, меня тоже звал, – кивает Харин. – Только я занята была.

– Мусор разгребала, – поддакивает Джи.

– Поговори мне тут.

Они выезжают на мост через реку Ханган, Джи выглядывает в окно, чтобы рассмотреть высотку Союля.

– Он опасен теперь во всех отношениях, – продолжает гнуть своё Джи. – Физически, финансово, юридически. Его адвокаты найдут на тебя столько компромата, если перейдёшь ему дорогу…

– Джи, малыш, – усмехается Харин, – я не собираюсь переходить ему дорогу. Я вообще не собираюсь говорить с ним ни о чём, помимо синнока.

– Но!..

– И он не станет так постыдно мне мстить. Да и за что? – Харин сворачивает на перекрёстке к Каннаму, за окном проносятся огни приближающегося делового района. В Хансоне теперь светло круглые сутки, город никогда не спит. Шумно, многолюдно. Если бы люди не творили с природой всё, что им заблагорассудится, Харин любила бы это время всей душой. Если у неё вообще есть душа, ха.

– За что? – Джи открывает бардачок и бесстыдно там роется. – Тебе перечислить в алфавитном порядке или хронологическом? Значит, вспомним историю вашего знакомства…

– С той поры много воды утекло, даже Великие Звери успели забыться.

Джи находит в бардачке солнечные очки Харин и цепляет их себе на нос. Морщится, смотрит на своё отражение в зеркало заднего вида.

– Тебе идут, – фыркает Харин.