– Потому что отсюда такой вид на это живописное здание. Могу я попросить вас, милый Ватсон, подойти немного ближе к окну? Только будьте крайне осторожны, чтобы не обнаружить своего присутствия, а затем взгляните вверх на нашу старую квартиру, место рождения стольких ваших волшебных сказок. Посмотрим, лишился ли я за эти три года прежней способности преподносить вам сюрпризы.

Прокравшись вперед и посмотрев на знакомое окно, я разинул рот и вскрикнул от удивления. Штора была спущена, и комната была ярко освещена. Тень мужчины, сидящего на стуле, выделялась резким черным силуэтом, подобным тем, которые так любили вырезать наши дедушки. Это был точный силуэт Холмса. Я был поражен и протянул руку, чтобы убедиться, стоит ли Холмс возле меня. Он трясся от сдержанного хохота.

– Ну? – спросил он.

– Боже мой! – воскликнул я. – Это удивительно!

– Надеюсь, что мое бесконечное разнообразие не увядает и не изнашивается со временем, – сказал он, и я услышал в его голосе радость и гордость, ощущаемую художником при виде своего творения. – Не правда ли, похоже на меня?

– Я готов был бы поклясться, что это вы сами, милый Холмс.

– Честь исполнения принадлежит Оскару Менье из Гренобля, который в несколько дней отлил эту фигуру. Это бюст из воска. Остальное я сам приспособил сегодня, во время своего пребывания в квартире на Бейкер-стрит.

– Но для чего это?

– У меня были самые веские причины желать, чтобы некоторые люди думали, будто я там, когда я в другом месте.

– Вы полагаете, что за квартирой следят?

– Я знал, что за ней следят.

– Но кто же?

– Мои старые враги, Ватсон, прелестное общество, руководитель которого лежит на дне Рейхенбахского водопада. Не забывайте они, и только они одни знают, что я еще жив. Они полагали, что рано или поздно я возвращусь на свою квартиру. Они беспрерывно следили за ней и сегодня утром видели, как я приехал.

– Откуда вы знаете?

– Потому что, выглянув из окна, я узнал их человека. Это довольно безобидный малый по имени Паркер, душитель по ремеслу и замечательный виртуоз в игре на органе. Мне он совершенно безразличен. Несравненно важнее страшная личность, скрывающаяся за ним, сердечный друг Мориарти, человек, бросавший камни с утеса, самый хитрый и опасный из лондонских преступников. Этот-то человек, Ватсон, охотится сегодня ночью за мной и совершенно не подозревает, что мы теперь охотимся за ним.

Планы моего друга постепенно выяснялись. Из этого удобного убежища мы следили за нашими преследователями. Черный силуэт наверху был приманкой, а мы были охотниками. Мы молча стояли в темноте и наблюдали за фигурами, быстро проходившими по улице. Ночь была холодная и бурная, ветер резко свистел вдоль улицы, и большинство прохожих подняли воротники и были закутаны шарфами. Мне показалось, что раз или два я видел одну и ту же фигуру, и я особенно приметил двоих, которые как будто укрылись от ветра в подъезде одного дома, на некотором расстоянии от нашего. Я попытался обратить на них внимание моего товарища, но он издал легкий возглас нетерпения и продолжал смотреть на улицу. Он не разтопал ногами и быстро постукивал пальцами по стене. Было очевидно, что ему становилось не по себе и что его планы не выполняются в точности так, как он надеялся.

Наконец, когда время было уже близко к полуночи и улица постепенно опустела, Холмс зашагал по комнате в сильном волнении. Я собирался сделать какое-то замечание, как вдруг поднял глаза и снова был изумлен. Я схватил Холмса за руку и указал наверх.

– Тень шевельнулась! – воскликнул я.

И действительно, к нам был обращен уже не профиль фигуры, а ее спина.

Три года не смягчили, конечно, вспыльчивый характер Холмса и его нетерпеливое отношение к уму, не столь быстрому, как его ум.

– Конечно, она шевельнулась, – сказал он. – Неужели я такой несообразительный тупица, чтобы поставить очевидную куклу и ждать, что один из самых проницательных людей в Европе будет обманут ею? Мы провели в этой комнате два часа, и миссис Хадсон за это время делала восемь раз, то есть каждые четверть часа, некоторые перемены в фигуре. Она это делает на коленях, так что тень ее никогда не бывает видна. Ах!..

Холмс возбужденно затаил дыхание. При тусклом свете я увидел, что он вытянул голову вперед и вся его фигура выражала напряженное внимание. Улица была совершенно пустынна. Те двое мужчин, может быть, все еще таились в подъезде, но я уже не мог их видеть. Все вокруг было погружено в безмолвие и мрак, кроме блестящего желтого экрана перед нами с черным силуэтом посередине. Снова среди абсолютного безмолвия услыхал я тонкую свистящую ноту, говорившую о сильном сдерживаемом возбуждении. Тут Холмс потащил меня в самый темный угол комнаты, и я почувствовал на своих губах его предостерегающую руку. Пальцы, ухватившиеся за меня, дрожали. Никогда не видел я своего друга столь взволнованным, а между тем темная улица была по-прежнему пустынна.

Но вдруг я услышал то, что его более тонкий слух различил раньше. Тихий звук крадущихся шагов послышался не со стороны Бейкер-стрит, а в задней части того самого дома, в котором мы находились. Кто-то отпер входную дверь и запер ее. Затем послышались шаги, которые, несмотря на старания их заглушить, громко раздавались по всему пустынному дому. Холмс прижался к стене, и я последовал его примеру, сжав рукой револьвер. Вглядываясь во мрак, я увидел смутное очертание мужской фигуры, немного темнее черного отверстия двери. Человек секунду постоял, затем двинулся в комнату, угрожающе согнувшись.

Он был уже в трех ярдах от нас, и я приготовился встретить его прыжком, как вспомнил, что он и понятия не имеет о нашем присутствии. Он близко прошел мимо нас, прокрался к окну и бесшумно поднял его приблизительно на полфута. Когда он нагнулся до уровня отверстия, свет с улицы, уже незатемненный пыльным стеклом, полностью упал на его лицо. Человек этот казался вне себя от возбуждения, его глаза сверкали, как звезды, и черты его судорожно искажались. То был пожилой мужчина с тонким длинным носом, высоким лбом и громадными седыми усами. Цилиндр был сдвинут на затылок, и фрачная рубашка сверкала своей белой грудью между расстегнутыми полами пальто. Лицо его было худое и смуглое, с глубокими морщинами. В руке он держал что-то похожее на палку. Но когда он положил ее на пол, то она издала металлический звук.

Затем он вынул из кармана пальто объемистый предмет и занялся каким-то делом, окончившимся громким резким звуком, точно пружина или задвижка попала на свое место. Все еще стоя на коленях, он нагнулся вперед и всей своей тяжестью налег на какой-то рычаг, в результате чего послышался продолжительный, жужжащий, скрипучий звук, снова окончившийся сильным щелканьем. Тогда он выпрямился и я увидел, что то, что он держал в руке, было похоже на ружье с курьезно изуродованным прикладом. Он открыл затвор, что-то вложил и защелкнул. Затем, снова сев на корточки, он положил дуло на выступ открытого окна, и я видел, как его длинные усы повисли над подоконником и глаза заблестели. Я услыхал легкий вздох облегчения, когда он приложил приклад к плечу и увидел удивительную мишень – черный силуэт человека, ясно выделявшийся на светлом фоне. Один момент он оставался неподвижным. Затем раздалось странное, громкое жужжание и продолжительный серебристый звон разбитого стекла.

В этот момент Холм спрыгнул, подобно тигру, на спину меткого стрелка и повалил его лицом на пол. Но стрелок тотчас же вскочил на ноги и с судорожной силой схватил Холмса за горло. Я ударил его по голове рукояткой револьвера, и он снова упал. Я навалился на него, а мой товарищ между тем дал резкий призывный свисток. Послышался стук бегущих по мостовой ног, и два полисмена в мундирах и один сыщик ворвались через парадный подъезд в дом и бросились в комнату.

– Это вы, Лестрейд? – спросил Холмс.

– Я, мистер Холмс. Я сам взялся за работу. Приятно видеть вас снова в Лондоне, сэр.

– Полагаю, что вы нуждаетесь в маленькой неофициальной помощи. Три нераскрытых убийства за один год – это не годится, Лестрейд. Но вы вели дело о мальчейской тайне вполне неплохо, то есть даже довольно хорошо.

Мы все поднялись на ноги, причем наш пленник порывисто дышал, и по обеим его сторонам стояли дюжие констебли. На улице уже собралось несколько зевак. Холмс подошел к окну, закрыл его и опустил штору. Лестрейд зажег принесенные им две свечи, а полицейские открыли свои фонари. Наконец-то я в состоянии был рассмотреть как следует нашего пленника.

На нас было обращено очень мужественное, но зловещее лицо, с челом философа и челюстью сластолюбца. Этот человек был, должно быть, одарен от рождения большими способностями для добра и зла. Но нельзя было смотреть в его жестокие голубые глаза с нависшими веками или на его крючковатый нос и на выпуклый лоб с глубокими морщинами, чтобы не прочитать ясно обозначенную природой угрозу. Он не обратил внимания ни на кого из нас, глаза его были прикованы к лицу Холмса с выражением ненависти и изумления.

– О, вы враг! – повторил он шепотом. – Вы умный, умный враг!

– А, полковник! – воскликнул Холмс, поправляя свой помятый воротник. – История кончается встречей любовников, как говорится в старой комедии. Я, кажется, не имел удовольствия видеть вас с тех пор, как вы почтили меня своим вниманием, когда я лежал на выступе над Рейхенбахским водопадом.

Полковник продолжал пристально смотреть на моего друга и, точно находясь в трансе, твердил только одну фразу:

– Вы хитрый, хитрый враг!

– Я еще не представил вас, – сказал Холмс. – Этот господин – полковник Себастьян Моран, когда-то принадлежавший к Индийской армии Ее Величества, и такой охотник на крупного зверя, лучше которого никогда не имела наша обширная империя. Я, кажется, не ошибусь, полковник, если скажу, что по числу убитых вами тигров вы не имеете соперников.

Свирепый старик ничего не ответил, но продолжал глядеть на моего товарища. Он сам, со своими дикими глазами и щетинистыми усами, удивительно походил на тигра.

– Я удивляюсь, что таким простым ухищрением мне удалось обмануть такого старого охотника, – сказал Холмс. – Оно должно быть вам хорошо знакомо. Разве вам не приходилось привязывать козленка под деревом, а самому таиться на дереве с ружьем и ждать, чтобы приманка привлекла тигра? Этот пустой дом – мое дерево, а вы – мой тигр. Может быть, у вас в запасе были еще стрелки, на случай, если явятся несколько тигров, или, что, впрочем, невероятно, если бы вы промахнулись. Эти господа, – указал он на присутствующих, – мои запасные стрелки. Параллель полная.

Полковник Моран бросился на Холмса с бешеным рыком, но констебли удержали его. Выражение ярости на его лице было страшным.

– Признаюсь, что вы сделали мне один маленький сюрприз, – продолжил Холмс. – Я не предвидел, что вы сами воспользуетесь этим пустым домом и этим удобным окном. Я думал, что вы будете действовать с улицы, где вас ожидали мой приятель Лестрейд и его бравые помощники. За этим исключением все произошло так, как я ожидал.

Полковник Моран обратился к официальному сыщику:

– У вас может быть или не быть законный повод для того, чтобы арестовать меня, – сказал он. – Но, во всяком случае, мне нет никакого резона подвергаться издевательствам этого человека. Если я нахожусь в руках закона, то пусть все будет по закону.

– Что ж, это довольно рассудительно, – произнес Лестрейд. – Вы ничего больше не имеете сказать, мистер Холмс, прежде чем мы уйдем?

Холмс поднял с пола увесистое духовое ружье и осматривал его механизм.

– Великолепное и единственное в своем роде оружие, – сказал он, – бесшумное и обладающее страшной силой. Я знавал фон Гердера, слепого немца-механика, который сделал его по заказу покойного профессора Мориарти. Много лет тому назад мне известно было о существовании этого ружья, хотя до сих пор мне не представлялось случая держать его в руках. Специально рекомендую его вашему вниманию, Лестрейд, а также и пули к нему.

– Можете поверить нам, мистер Холмс, что мы присмотрим за этим, – ответил Лестрейд. И вся компания двинулась по направлению к двери. – Больше ничего не имеете сказать?