Недоумевающий, но с сердцем, согретым надеждой, я последовал за своим другом в сад. Холмс обошел вокруг дома и внимательно всматривался во все его стены. Затем он вернулся в него и прошел по всему зданию, от подвала до чердака. Большинство комнат были не меблированы, но тем не менее Холмс подробно исследовал их все. Наконец, когда он дошел до конца коридора, в который выходили три незанятые комнаты, им снова овладел припадок веселости.

– Поистине, Ватсон, в этом деле единственные в своем роде обстоятельства. Полагаю, пора теперь пригласить Лестрейда. Он немножко посмеялся на наш счет, и, может быть, мы отплатим ему тем же, если окажется, что я правильно разрешил эту задачу. Да-да, я, кажется, знаю, как подойти к ней.

Инспектор Скотленд-Ярда все еще писал в гостиной, когда туда вошел Холмс.

– Вы, кажется, насколько я понял, пишете рапорт об этом деле? – сказал он.

– Да.

– Не думаете ли вы, что это немножко преждевременно? Мне почему-то кажется, что ваша улика неполная.

Лестрейд слишком хорошо знал моего друга, чтобы не обратить внимания на его слова. Он положил перо и с любопытством посмотрел на Холмса.

– Что вы хотите сказать, мистер Холмс?

– Только то, что есть важный свидетель, которого вы не видели.

– Можете вы представить его?

– Думаю, что могу.

– Так представьте.

– Приложу к тому все старание. Сколько у вас тут констеблей?

– Под рукой три.

– Прекрасно! – воскликнул Холмс. – Смею я вас спросить, каковы эти люди? Крупные ли они, дюжие и с сильными голосами?

– Без сомнения. Они отвечают всем этим условиям. Только я не вижу, при чем тут их голос.

– Может быть, я помогу вам увидеть это и еще кое-что другое, – ответил Холмс. – Пожалуйста, позовите своих людей, и я попробую.

Через пять минут в передней собрались три констебля.

– В сарае вы найдете много соломы, – сказал Холмс. – Попрошу вас принести две связки. Полагаю, что они значительно помогут нам представить свидетеля, который требуется мне. Благодарю вас. У вас должны быть в кармане спички, Ватсон. А теперь, мистер Лестрейд, я попрошу вас всех последовать за мной на верхний этаж.

Там был, как я сказал, широкий коридор, в который выходили три пустые комнаты. В конце коридора Холмс выстроил нас всех в ряд, причем констебли насмешливо улыбались, а Лестрейд выпучил на моего друга глаза со смешанным выражением удивления, ожидания и издевательства. Холмс стоял перед нами с видом заклинателя, показывающего свое искусство.

– Будьте добры послать своих констеблей за двумя ведрами воды. Положите сюда, на пол, солому так, чтобы она не касалась стен. Ну а теперь, кажется, все готово.

Лестрейд стал красным и рассердился.

– Я не понимаю, для чего затеяли вы эти шутки с нами, мистер Шерлок Холмс! – сказал он. – Если вам что-нибудь известно, то вы могли бы сообщить о своих сведениях без всех этих дурачеств.

– Уверяю вас, мой добрый Лестрейд, что у меня пресерьезная причина для всего, что я делаю. Вы, может быть, помните, что несколько часов тому назад вы позубоскалили на мой счет, когда праздник должен был быть на вашей улице, а потому теперь вы извините меня за то, что я пускаю в ход некоторую театральность. Попрошу вас, Ватсон, открыть это окно, а затем приложить зажженную спичку к соломе.

Я исполнил эту просьбу, и от подувшего ветра струйка дыма закружилась по коридору, между тем как солома затрещала и воспламенилась.

– Теперь посмотрим, найду ли я свидетеля для вас, Лестрейд. Прошу вас всех разом закричать «Пожар!». Ну, раз, два, три…

– Пожар! – заорали все.

– Благодарю вас! Побеспокою вас еще раз.

– Пожар!

– Пожалуйста, еще раз, господа, и все вместе.

– Пожар!

Крик этот должен был разнестись по всему Норвуду. Едва он замолк, как случилось нечто изумительное. Внезапно открылась настежь дверь в конце коридора, в той части стены, которая казалась сплошной, и из нее, как кролик из своей норы, выскочил маленький сморщенный старичок.

– Бесподобно! – спокойно произнес Холмс. – Ватсон, плесните на солому ведро воды, довольно. Лестрейд, позвольте представить вам вашего главного свидетеля – мистера Джонаса Ольдакра.

Сыщик, смущенный, в неописуемом удивлении выпучил глаза на новоприбывшего. Последний моргал от яркого света в коридоре и поглядывал то на нас, то на потухавший огонь. У него было отвратительное лицо – хитрое, порочное, злое, с бегающими светло-серыми глазами и белыми ресницами.

– Что же это такое? – спросил наконец Лестрейд. – Что вы тут все время делали?

Ольдакр неловко рассмеялся, отскочив от разъяренного, красного, взбешенного сыщика.

– Я не сделал никакого зла.

– Никакого зла? Вы сделали все зависящее от вас, чтобы невинный человек был повешен. Если бы не этот джентльмен, то вам, пожалуй, и удалось бы это.

Подлая тварь начала хныкать.

– Уверяю вас, сэр, что это была с моей стороны не более как шутка.

– А, шутка! Неужели? Но не вы будете смеяться над этой шуткой, уверяю вас. Отведите-ка его вниз и постерегите, пока я не приду. Мистер Холмс, – продолжал Лестрейд, когда констебли вместе со стариком вышли. Я не мог говорить перед полицейскими, но перед доктором Ватсоном не постесняюсь сказать, что это самое блестящее ваше дело, хотя для меня тайна, как вы его раскрыли. Вы спасли жизнь невинному человеку и предупредили очень крупный скандал, который погубил бы мою репутацию в Скотленд-Ярде.

Холмс улыбнулся и похлопал Лестрейда по плечу.

– Не только ваша репутация, мой добрый сэр, не будет погублена, но вы увидите, что ваше имя прославится. Сделайте только несколько изменений в рапорте, который написали, и тогда люди поймут, как трудно пустить пыль в глаза инспектору Лестрейду.

– А вы разве не желаете, чтобы ваше имя фигурировало?

– Вовсе не желаю. Работа сама по себе служит мне наградой. Может быть, со временем и моему имени будет отдано должное, когда я снова позволю своему ревностному летописцу располагать своими рукописями, не так ли, Ватсон? Ну а теперь посмотрим, где устроила себе логово эта крыса.

Перегородка из оштукатуренных дранок с хитро скрытой дверью была поставлена поперек коридора, в шести футах от его конца. Помещение за ней освещалось вырезами, сделанными в карнизе крыши. Там было немного мебели, запас пищи и воды, несколько книг и бумага.

Когда мы вышли оттуда, Холмс сказал:

– Вот и выгода быть строителем. Он мог устроить себе тайник сам, без всякого соучастника, кроме, конечно, своей бесценной экономки, которую я бы на вашем месте, Лестрейд, не замедлил бы тоже арестовать.

– Я последую вашему совету. Но каким образом вы узнали об этом тайнике, мистер Холмс?

– Я пришел к убеждению, что молодец прячется в доме. Когда я смерил шагами коридоры и увидел, что верхний на шесть футов короче соответствующего ему нижнего, то для меня стало ясно, где он находится. Я полагал, что у него не хватит силы духа лежать смирно, когда он услышит крики о пожаре. Мы, конечно, могли бы войти и взять его, но мне забавно было заставить его самого выдать себя. Кроме того, мне следовало отплатить вам, Лестрейд, маленькой мистификацией за ваше утреннее зубоскальство.

– Ну, сэр, вы, бесспорно, поквитались со мной в этом отношении. Но каким образом вы пришли к заключению, что он вообще находится в доме?

– Отпечаток пальца, Лестрейд. Вы сказали, что это финал. Так оно и было, только в обратном смысле. Я знал, что этого отпечатка не было накануне. Я всегда очень внимателен к деталям, как вы, может быть, заметили, а потому осмотрел переднюю и был уверен в том, что стена была чиста. Следовательно, пятно было сделано ночью.

– Но каким образом?

– Очень просто. Когда пакеты были вложены в конверты, Джонас Ольдакр попросил Мак-Фарлэна укрепить одну из печатей наложением пальца на мягкий сургуч. Это было, вероятно, сделано так быстро и так естественно, что сам молодой человек, наверное, забыл об этом. Весьма возможно, что это было сделано совершенно случайно, и даже сам Ольдакр понятия не имел о том, как он это употребит впоследствии. После обдумывания дела в берлоге его вдруг осенила мысль, что он может при помощи этого отпечатка выставить окончательную и беспощадную улику против Мак-Фарлэна. Ничего не могло быть для него проще, как взять с печати восковой отпечаток, смочить его небольшим количеством крови, полученной от булавочного укола, и ночью сделать им знак на стене или собственноручно, или же через свою экономку. Рассмотрите документы, которые он унес с собой в берлогу, и я пари держу, что вы найдете печать с отпечатком большого пальца Мак-Фарлэна.

– Удивительно! – воскликнул Лестрейд. – Удивительно! Когда вы излагаете дело, все становится ясным, как день. Но какова цель этой хитрой проделки?

Забавно было видеть, как высокомерный сыщик превратился вдруг в ребенка, задающего вопросы своему учителю.

– Думаю, что это не очень трудно объяснить. Господин, ожидающий вас внизу, – хитрый, злой, мстительный человек. Вам известно, что когда-то мать Мак-Фарлэна отвергла его? Нет? Я говорил вам, что следовало сначала ехать в Блэкхит, а затем в Норвуд. Ну-с, так нанесенное оскорбление грызет его злую хитрую душу. Всю жизнь он жаждет мщения и не видит случая для него. За последние два года дела его приняли дурной оборот, благодаря, как я думаю, тайным спекуляциям. И он оказывается на грани разорения. Он решается надуть своих кредиторов и с этой целью выдает крупные чеки некоему Корнелиусу – имя, я полагаю, подложное. Я еще не выследил эти чеки, но не сомневаюсь в том, что они поступали под этим именем. Он намеревался переменить имя, забрать деньги, исчезнуть и начать новую жизнь в другом месте.

– Это довольно правдоподобно.

– Ему пришло в голову, что, исчезая, он может совершенно уничтожить свои следы и вместе с тем жестоко отомстить своей прежней возлюбленной, если оставит впечатление, что его убил ее единственный сын. Это был шедевр низости, и он выполнил его мастерски. Идея о завещании, которая дает очевидный мотив для преступления, тайный визит молодого человека, без ведома даже его родителей, оставленная трость, кровь, обугленные останки и пуговицы в штабеле – все это было бесподобно. Образовалась сеть, из которой, как казалось мне несколько часов тому назад, невозможно выбраться. Но он не одарен высшим даром художника, умением вовремя остановиться. Он хотел усовершенствовать то, что уже было совершенным, затянуть еще крепче веревку на шее своей несчастной жертвы, и этим он все погубил. Пойдем вниз, Лестрейд, мне хочется задать ему один или два вопроса.

Злобная тварь сидела в своей гостиной между двумя полисменами.

– Это была шутка, мой добрый сэр, не более как шутка, – хныкал он беспрерывно. – Уверяю вас, сэр, что я спрятался только для того, чтобы посмотреть, какой эффект произведет мое исчезновение. И я уверен, что вы не можете быть так несправедливы и думать, чтобы я допустил причинить какое-нибудь зло бедному молодому Мак-Фарлэну.

– Это решат присяжные, – сказал Лестрейд. – Как бы то ни было, мы арестуем вас по обвинению, если не в покушении на убийство, то в злоумышлении.

– И вы, вероятно, узнаете, что ваши кредиторы наложат арест на банковский счет мистера Корнелиуса, – сказал Холмс.

Старичок вздрогнул и злобно взглянул на моего друга.

– Я очень многим вам обязан, – произнес он. – Может быть, когда-нибудь я расплачусь с вами.

Холмс снисходительно улыбнулся.

– Полагаю, что в течение нескольких лет вы будете очень заняты, – сказал он. – Кстати, что такое, кроме своих старых брюк, вы положили в штабель? Дохлую собаку? Или кроликов? Или что-нибудь другое? Не хотите говорить? Боже мой, как это нелюбезно с вашей стороны! Ну-ну, думаю, что парочка кроликов может объяснить и кровь, и обугленные животные останки. Если вы когда-нибудь напишете отчет об этом деле, Ватсон, то упомяните об этих кроликах.

Приключение с пляшущими фигурками

Холмс несколько часов просидел молча, согнув свою длинную тонкую спину над химическим прибором, в котором он варил что-то особенно вонючее. Голова его опустилась на грудь, и мне он казался какой-то странной тощей птицей с тусклым серым опереньем и черным хохолком.