Наконец, устав от «никак не унимавшегося паникёра», султан согласился пройти в специальную нишу, чтобы послушать и посмотреть на ход Поместного собора. И каково же оказалось его удивление, когда он заметил на нём представителей духовенства Александрии, Антиохии и Иерусалима. Как они тут оказались? Собор-то Поместный и с этими епархиями в весьма сложных обстоятельствах. Ведь они ходили под египетскими мамлюками, с которыми султан враждовал.

Но и это ещё не всё.

Сам собор совсем не походил на то, что предлагал ему провести Мануил. Эти все смиренные люди, что обычно перед султаном честно пресмыкались, ныне кипели. И призывали к таким вещам, что у Мехмеда волосы становились дыбом, а по спине медленно текли капли холодного пота, пробираясь между мурашек.

Десять минут наблюдений. И он не выдержал:

– Разогнать! – рявкнул он. – А этого мерзавца мне доставить! Живьём!

Но Мануил был готов к этому, поэтому благоразумно заимел вооружённую охрану, которая ничем себя не выдавала, будучи обряжена в представителей духовенства. Так что, когда в помещение, где шёл собор, ворвались янычары, им дали серьёзный отпор. Полилась кровь. А иерархи очень оперативно эвакуировались, избежав захвата и уничтожения. Хуже того, не прошло и часа, как Константинополь, население которого было всё ещё в значительной массе христианское^[3], вскипел. И толпы верующих вышли на улицу.

После завоевания города в 1453 году христианам было разрешено оставаться жить в столице, но с запретом ездить на лошадях, носить оружие и проходить военную службу. Но Патриарх обошёл это ограничение. Под «соусом» паломников и зевак он с помощью своих сторонников не только привёл в город около десяти тысяч христиан, включая воинов, но и завёз оружие. Так что, когда полыхнуло, «внезапно» у восставших оказалось оружие, и они бросились громить исламские кварталы. Там ведь селилось много богатых людей, а также ремесленники, и было что грабить.

Всё так бурно и стремительно закипело, что Мехмеду даже пришлось бежать из города, опасаясь быть растерзанным возмущённой толпой. Понятно, что вскоре к городу подошла армия, и он смирился перед султаном под обещание не преследовать бунтовщиков. И султан был вынужден выполнить своё слово, опасаясь начала масштабного восстания христиан, к которому он был совсем не готов. Ведь, как ему донесли, основные массы бунтовщиков уже ушли из города, разорив и вырезав перед этим практически все дома магометан. А значит, восстания с их помощью могут начаться в самые сжатые сроки и в Вифинии, и во Фракии, и вообще – всюду.

Мануил также покинул столицу, вывезя из неё всё, что планировал, ведь сбежавший в панике Мехмед бросил практически всё, включая сокровищницу и гарем. Чем Патриарх и воспользовался.

Так, например, он сумел вызволить из гарема Алексию^[4], племянницу последнего Императора Трапезунда. Дама эта, рождённая в 1443 году, попала в гарем в 1463 году, но к 1476 году она не только не приняла ислама, но и ни разу не имела интима с султаном. Тот ведь её взял в жёны больше для статуса, чтобы символически обозначить свои права на Трапезунд не только по праву завоевания. Памятуя опыт с Анной, двоюродной сестрой Алексии, что чуть не убила султана при попытке взять её силой, Мехмед не лез к Алексии, даже несмотря на то, что ту считали одной из самых красивых женщин эпохи.

Мануил помог ей бежать по вполне понятным причинам. Она ведь являлась, по сути, последним живым представителем Великих Комнинов на свободе^[5]. А эти ребята стояли по уважению и почёту никак не ниже Палеологов в византийском обществе. Свергнутая династия Василевсов, что держалась дольше всех против османской угрозы. Так что, даже не вступая ни с кем в брак, Алексия выглядела знатной головной болью для Мехмеда. Просто одним фактом своего существования на свободе.

Кроме того, Мануил сумел со своими людьми обчистить сокровищницу султана, вывезя из неё под шумок массу всяких интересных вещей. Так, например, он забрал фрагмент черепа апостола Петра, руку св. Иоанна Предтечи, жезл Моисея, меч царя Давида и многое другое. Не забыл Мануил и инсигнии Византии, причём не только новые, но и старые. Вроде двух эмалированных щитов, по легенде восходящих к помазанию на престол Василия II из Македонской династии.

Драгоценностей собственно византийских там было мало, так как совсем старые разграбили ещё латиняне, а те, что посвежее, распродали Палеологи в последние десятилетия своего правления. Потому что им всё время были нужны деньги. А вот османских камушков и жемчугов во дворце хватало. Как и монет разных, ведь в Топкапы находилось казначейство и казна. Вот Мануил со своими ребятами и обчистили её до последнего акче. Не с пустыми же руками ехать к королю Руси.

Книги, опять же, прихватили. Как те, что интересовали Иоанна, так и те, что Патриарх посчитал ценными и важными. Причём не только для христиан, но и мусульман.

– Мерзавец! – орал взбешённый Мехмед, когда узнал о произошедшем.

Но было уже поздно.

Мануил отработал грамотно и оперативно. Ибо готовился. Быстро прошёлся по дворцам и всем ключевым храмам, забирая нужные и важные вещи. Зарезал своих старых врагов из числа тех, кто не успел сбежать. После чего, погрузившись на несколько ждущих его кораблей, ушёл в Чёрное море, а оттуда в Днепр и далее на север. Причём без всякого стеснения поднял красный флаг с восставшим золотым львом, дабы обезопасить себя от домогательств окружающих. Иоанна боялись и уважали, поэтому его кораблям не было никакого притеснения.

Несмотря на попытку разогнать Поместный собор со стороны Мехмеда, Мануил успел достигнуть главного – письменного оформления его решения. А решение там было таким, что у султана аж зуба от злобы сводило. Не об этом он договаривался с Мануилом, не об этом…

Опираясь на риторику Иоанна, Патриарх объяснил гибель Византии через грехопадение правящих династий. И спасение, то есть возрождение её из небытия, как некогда после «латинского плена», считал возможным. Но не абы как, а «выучив уроки», то есть не плодя беззаконие. Дом Ангелов был признан «воровским домом», потому как они свергли законных правителей, Комнинов, и привели в Константинополь захватчиков-латинян.

С Палеологами обошлись не лучше.

Их провозгласили «проклятым змеиным домом», который своим ядом и интригами сгубил все христианские державы Востока. Проще говоря, Мануил вслед за Иоанном обвинил Палеологов в падении и государств крестоносцев, и Восточной Римской Империи с её осколками. А также признал права Андрея Палеолога, что числился с 1463 года титулярным Василевсом, ничтожными, как и всех прочих Палеологов. Включая Мехмеда II, который с 1453 года пытался добиться признания себя их наследником и законным правителем Восточной Римской Империи.

Комнинов же провозгласили последней законной династией. А Иоанна, как единственного мужчину, в жилах которого текла кровь старшей ветви Комнинов, – главой дома. И как следствие, наследным Василевсом.

Очень опасное решение для Мехмеда. Особенно в связи с тем, что султан Египта, как только это узнал, немедленно приказал своим Патриархам^[6] собрать свои поместные соборы и подтвердить решение коллег из Константинополя. Чтобы ещё сильнее дискредитировать Мехмеда в глазах его подданных и окружающих христианских держав…

Часть 1. Банка с пауками

Простить, мама, значит понять. А понять, что я Шниперсон, я не в состоянии! Пробки перегорают!

Василий Кроликов, к/ф «Ширли-Мырли»

Глава 1

1477 год, 15 января, Москва

Семён сын Безухов вышел из казармы и, поскрипывая свежим снежком, направился к кремлю. Прогулка недолгая, но приятная, ибо снег и бодрящий морозец немало поднимали настроение.

– Эй! Куда прёшь?! – окрикнули его на воротах.

– В класс учебный.

– Служивый?

Семён вместо ответа отвернул тулуп, продемонстрировав форменный красный полукафтан с нашитым на него золотым львом, что скрывался под ним.

– А чего пёхом? – пошутили стражники, стараясь задеть этого юного паренька.

– Хочу.

– Ну раз хочешь, так иди, – хмыкнул недовольный стражник, которому не удалось вызвать на пособачиться его визави. Отчего интерес к нему резко стал увядать. Скучно ему стоять тут, вот и развеивается как может.

Семён же, старательно игнорируя скисшую морду лица этого персонажа, молча направился за провожающим. В кремле находиться случайным людям было запрещено, поэтому вот таких гостей обязательно провожали.

Быстро подошли к царскому терему. А там Семёна приняли, сверяясь со списками…

Парню повезло.

Когда весной 1475 года в Москве была открыта начальная школа, он сразу туда и попал. Там учили ровно трём вещам: чтению, письму и счёту. Чтению, понятно, всякому на русском языке. Письму по новым правилам, установленным для секретариата короля. А счёту всего четырём основным арифметическим действиям^[7], но сразу с арабскими цифрами да по десятичной системе. Плюс ко всему заучивали таблицу умножения 10 на 10. В общем – ничего сложного. Но отбор такой, что только смышлёных брали, таких, чтобы за год освоили программу, не имея никакой подготовки. Король лично отбирал. И Семён смог попасть. И отучиться. И экзамены выпускные сдать, которые также Иоанн свет Иоаннович принимал, контролируя качество выпускников.

Это ему аукнулось. Он ведь служил уже в его армии, обычным аркебузиром. Начинал ещё на Шелони. Вот по совокупности его в младшие командиры и подняли, приставив к орудию – трёхфунтовому фальконету.

Успех? Для вчерашнего крестьянина – невероятный.

А после кампании 1476 года его среди прочих выпускников первого года направили во 2-й класс начальной школы. Там преподавали более продвинутую математику, основы физики и основы химии. Самые азы. Базис из базисов. И параллельно Семён посещал артиллерийский класс, также основанный в 1476 году. Занятия и там, и там вёл лично государь с помощниками. Иногда сам вещал, иногда наблюдал за будущими преподавателями, корректируя их или дополняя.

Вот туда-то Семён сын Безухов, и направлялся.

Вошёл в сени. Снял тулуп. Обстучал валенки^[8]. Снял их, поставив на решётку, чтобы они просохли. Надел выделенные ему тапочки. Положил шапку на специальную полку и прошёл в учебный класс.

У входа стояла небольшая групка^[9], весело потрескивающая углями, что недурно отсекала уличную прохладу. У стен на цепных подвесках – восемь спиртовых ламп^[10].

Между ними четыре ряда по две двойные парты вроде поделки Короткова, что развивал идею Эрисмана, то есть это были те самые классические парты с наклонной поверхностью, сблокированные с лавочкой. На каждой стояла керамическая чернильница-непроливайка с тушью, прикрытая откидной крышечкой, коробочек с мелом для присыпки и металлическое перо на деревянной палочке для письма. Всего этого за пределами королевской администрации и окружения Иоанна Семён не видел. Хотя уже успел поглазеть на быт уважаемых людей. И не то что не видел – даже не слышал, поэтому особо гордился своей сопричастностью к чему-то передовому.

На стене висел большой такой деревянный щит, густо закрашенный чёрной краской. У его основания на небольшой полочке лежали кусочки мела и тряпки. А ещё указка.

Никаких учебников не было. Не успел король их сделал, так что работал по кое-как состряпанным конспектам, рассказывая о том, почему перегревается пушка при выстреле, почему происходит откат, как летит снаряд, и так далее. В предельно простом и доходчивом научно-популярном ключе. Однако про формулы не забывал и пусть в предельно ограниченном формате, но их давал.