Но если будет заключено перемирие, меня тут же вернут лорду Джарелу и леди Ноури. Верховная королева охотно выполнит все их простые требования, чтобы выиграть хотя бы крохотную возможность отвергнуть трудные.

К тому же я не была до конца уверена, на чьей стороне Ориана.

– Где ты был? – спросила она у Оука резким тоном. – Неужели Виви и эта девчонка Хизер позволяли тебе вытворять такое, пока вы жили в мире смертных? Убегать, никого не предупредив?

– Уходи, – отозвался Оук.

– Стражники сообщили, ты вернулся не один. А еще ходят слухи, что та жуткая девочка из Двора Зубов куда-то пропала.

Он не ответил, смерив мать скучающим взглядом.

– Тебе нельзя приближаться к ней одному.

– Я принц, – бросил он. – И могу делать все, что захочу.

Сначала на лице Орианы отразилось удивление, потом – обида.

– Я оставила Мадока ради тебя.

– И что с того? – Оук, похоже, совершенно не чувствовал вины. – Я не обязан ни слушать тебя, ни выполнять твои приказы. И отвечать тоже не должен.

Я ожидала, что она даст ему пощечину или позовет стражников, чтобы они сделали это за нее, но потом поняла, что те подчиняются не леди Ориане, а принцу. Сейчас власть находилась в руках смертных сестер, которые его любили.

Но я и представить не могла, что мать подойдет к нему, прикоснется ко лбу и осторожно откинет его темно-золотые волосы, обнажив маленькие рожки.

– Знаю, – ответила она. – А еще понимаю, что не могу желать победы ни одной из сторон. Раньше я проклинала тот день, когда Мадок отправился на поиски этих девчонок, а теперь желаю лишь одного: чтобы мы все снова могли быть вместе.

Оук, недавно так дерзко говоривший с матерью, уткнулся лбом в ее ладонь и прикрыл глаза. В этот момент я осознала, как мало знаю о них. Невооруженным взглядом было видно, что они любят друг друга, и мне отчаянно захотелось, чтобы меня тоже кто-нибудь ласково погладил по волосам.

Ориана вздохнула.

– Пожалуйста, останься сегодня в комнате. Если не хочешь меня слушаться, сделай это хотя бы потому, что на пиру будет скучно, а твоей сестре этой ночью и без тебя хватит забот.

Она поцеловала его в лоб и ушла.

Скрип закрывшейся двери напомнил о том, в каком рискованном положении я находилась. Надо было как-то убедить Оука оставить меня во дворце. Найти причину, достаточно серьезную, чтобы он вступился за меня перед матерью и сестрами. Я не сомневалась, что играю в игры смертных лучше него, пусть он совсем недавно вернулся в Фейриленд. Более того, я умела жульничать. Могла посчитать количество черничных пятнышек на рубашках карт и перемешать их так, чтобы сверху оказались те, что мне нужны. Ребекка делала так постоянно.

– Давай поиграем в «Рыбку», – предложила я.

Похоже, он испытал облегчение от того, что я не стала расспрашивать его о матери. К примеру, почему он обижается на нее или почему, несмотря на это, она так к нему добра. Я вдруг задумалась: а что, если он искал Мадока, когда наткнулся на меня накануне?

Я принялась тасовать карты и продолжила говорить, чтобы отвлечь его от движений своих рук.

– А что еще было на кухне?

Оук слегка нахмурился, и я занервничала, но тут же поняла, что он просто пытается сосредоточиться.

– Фазаны, – ответил он. – Торты из желудей. Ой, я тут вспомнил. У меня где-то остались сладкие кольца, которые я насобирал на Хэллоуин. Я наряжался самим собой.

Его слова прозвучали жутковато, но где-то в глубине души я пожалела, что у меня такой возможности никогда не было.

Я сдала ему нижние карты в колоде, а себе – верхние, позаботившись о том, чтобы в моей руке оказалось много карт одинакового достоинства. Несмотря на это, он победил один раз. Но я выиграла дважды.

Оук позволил мне провести у него под кроватью и ту ночь, и следующую тоже. Уже тогда я узнала, что шансов на перемирие нет, что Двор Зубов проиграл войну и что лорд Джарел – мой отец – погиб.

Впервые более чем за год я спала спокойно и очнулась ото сна, только когда день был уже в разгаре.

Я всегда буду благодарна ему за то время, даже несмотря на то, что три дня спустя стражники вывели меня из его комнаты, заковав в цепи. Даже несмотря на то, что Верховная королева выслала меня из Эльфхейма, а Оук не сказал ни слова, чтобы ее остановить.

Глава 4

Позади заброшенного дома две фейрийских лошади жуют одуванчики в ожидании наездников. Стройные, как лани, и окруженные мягким сиянием, они скользят между деревьями, словно привидения.

Оук подходит к ближайшей из них. У нее нежно-серый окрас, а грива заплетена в нечто, напоминающее сеть, и украшена золотыми бусинами. По обе стороны седла закреплены кожаные сумки. Лошадь сразу утыкается носом в ладонь принца.

– Вам доводилось ездить верхом на фейрийских скакунах? – спрашивает он меня, и я смеряю его взглядом, который он заслуживает.

При Дворе Зубов меня не учили практически ничему из того, что полагается знать ребенку королевских кровей. Мне не показывали, как пользоваться магией, оставив меня такой, какой я была. Я знала лишь простейшие заклинания, не умела вести себя согласно этикету и никогда не ездила на фейрийских лошадях.

– Не доводилось? А ведь вы будете чудесно выглядеть с развевающимися за спиной волосами, – продолжает Оук. – Словно неукротимая фейри из древних времен.

От смущения у меня сжимаются внутренности. Возможно, он просто насмехается надо мной, но, услышав его слова, я ощущаю как стыд, так и удовольствие.

Тирнан ведет Гиацинта по газону, придерживая его рукой за спину. Странная манера обращения с пленником.

– Вас хлебом не корми, дай очаровать каждую змею, которая встречается на вашем пути, какой бы хладнокровной и злобной она ни была. Оставьте хотя бы эту в покое.

Я хочу зашипеть на Тирнана, но понимаю, что таким образом только подтвержу его слова.

– Мне кажется, тебе стоило дать этот совет самому себе много лет назад, – отвечает Оук. В его голосе не слышно раздражения, но по лицу Тирнана я понимаю, что стрела попала точно в цель. Рыцарь прищуривается.

Оук проводит рукой по лицу и на мгновение кажется страшно утомленным. Но стоит ему моргнуть, как он снова приобретает благодушный вид. Мне остается только задаваться вопросом, случилось ли это в действительности или я все выдумала.

– Я считаю, что приятная беседа с друзьями по путешествию делает путь менее утомительным.

– Серьезно? – спрашивает Тирнан, подражая неспешной интонации принца. – Что ж, тогда прошу вас, продолжайте.

– О, я обязательно продолжу, – отзывается Оук.

Теперь на лицах обоих написано раздражение, хотя я понятия не имею почему.

– Как зовут вашу лошадь? – интересуюсь я, чтобы прервать воцарившуюся тишину. Мой голос уже почти не хрипит.

Оук гладит бархатистый лошадиный бок, явно пытаясь отогнать неприятные мысли.

– В детстве моя сестра Тарин звала ее Летуньей, и имя прижилось. Давайте я помогу вам сесть.

– Какая прелесть, – говорит Гиацинт, впервые за все это время обращаясь к принцу. – Поскачешь в бой на лошади сестренки. А что-нибудь свое у тебя есть, принц? Или одни только девчачьи обноски да барахло?

– Давай уже, – резким тоном произносит Тирнан, – залезай в седло.

– Как прикажешь, – отзывается зачарованный солдат. – Ты же просто обожаешь всеми командовать, не так ли?

– Особенно тобой, – бросает Тирнан и запрыгивает на лошадь позади пленника. Мгновение спустя он понимает, что сказал, и его щеки краснеют. Он находится вне поля зрения Гиацинта, а вот я вижу его прекрасно.

– Он зовет свою лошадь Отрепьем, – продолжает Оук, как будто не слышал их беседы, хотя не обращать на них внимания наверняка непросто.

Заметив, что я наблюдаю за ним, Тирнан бросает на меня такой взгляд, что я сразу вспоминаю: будь его воля, он бы связал мне руки, заткнул кляпом рот и волоком потащил по земле вслед за лошадью.

– Мне нужно забрать вещи, – говорю я. – Из моего лагеря.

Оук и Тирнан переглядываются.

– Разумеется, – отвечает Оук, окончив этот странный безмолвный диалог со своим соратником. – Ведите нас, леди Рэн.

Принц сцепляет пальцы, делая что-то вроде ступеньки, чтобы я смогла забраться на лошадь. Я послушно следую его указу, хотя закинуть ногу на спину животного получается с трудом. Оук изящно запрыгивает в седло передо мной, и я не знаю, куда деть руки.

– Держитесь за меня, – настаивает Оук.

Выбора у меня не остается, и, чтобы не упасть, я вдавливаю пальцы в его талию прямо в том месте, где заканчивается кольчуга. Тепло его тела обжигает меня сквозь тонкую одежду, которую он носит под золотой броней, и жар смущения приливает к моим щекам. Фейрийская лошадь скачет сверхъестественно быстро, и мне кажется, что мы летим. Я пытаюсь говорить Оуку на ухо, давать указания, куда поворачивать дальше, но чувствую, будто половину моих слов уносит ветер.

Когда мы приближаемся к моему ивовому шалашу, лошадь переходит на рысь. Принц вздрагивает, ударившись о защитное заклятие, которое я сплела. Он оборачивается и бросает на меня укоризненный взгляд, после чего одним взмахом руки развеивает чары, словно паутину.

Подумал ли он, что я специально завела их сюда, чтобы сбежать? Что хотела причинить ему вред? Когда мы останавливаемся, я с облегчением слезаю с лошади и опираюсь на дрожащие ноги. Обычно в это время я уже сплю, поэтому сегодня добираюсь до своего маленького домика более изможденной, чем обычно.

Я чувствую на себе оценивающий взгляд Оука. Вдруг представляю, что смотрю на это место его глазами. Логово дикого зверя.

Стиснув зубы, я заползаю внутрь. Пытаюсь на ощупь найти старый рюкзак, который однажды подобрала на свалке. Запихиваю в него вещи, не зная, что из них может понадобиться. Одеяло, заляпанное чуть меньше остальных двух. Ложку, взятую из кухонного ящика не-родителей. Пакетик с семью лакричными конфетками. Подгнившее яблоко, которое я оставляла на черный день. Шарф с недовязанными краями – не-мама не успела закончить, потому что я стащила его.

Оук прохаживается между образованных грибами кругов, издалека наблюдая за моими сборами.

– Вы живете здесь с тех пор, как мы в последний раз встречались? – спрашивает он, и я стараюсь не придавать этому вопросу слишком большого значения. Лицо Оука не выражает отвращения, однако его подчеркнутое безразличие наводит меня на мысль, что свои истинные чувства он скрывает.

Четыре года назад было легче скрыть, как низко я пала.

– Можно сказать и так, – отвечаю я.

– Одна? – уточняет он.

Не совсем. Когда мне было двенадцать, я нашла смертную подругу. Встретила ее, когда она копалась на свалке позади книжного магазина, пытаясь найти книги с ободранными обложками. Она красила мне ногти на ногах ярко-голубым блестящим лаком, но в один из дней я увидела, как она разговаривает с моей сестрой, и спряталась от нее.

А несколько месяцев спустя Богдана повесила над моим шалашом человеческую кожу, напоминая о том, чтобы я не выдавала секретов фейри. После этого я целый год держалась от смертных как можно дальше.

Потом я спасла от глейстиг одного парня. Мне было четырнадцать, ему семнадцать. Мы с ним сидели на берегу пруда в паре миль отсюда, и я тщательно избегала любых тем, которые могли не понравиться Грозовой ведьме. Он был наполовину уверен, что я мерещусь ему после того, как он накурился. Ему нравилось разводить костры, а мне нравилось за ними наблюдать. В конце концов он решил, что раз я нереальна, значит, он может делать со мной все, что захочет.

Тогда я продемонстрировала ему, что очень даже реальна, равно как и мои зубы.

После этого случая Грозовая ведьма снова принесла мне человеческую кожу в знак предупреждения о смертных, но к тому времени я и сама все поняла.

Иногда я ходила в гости к банши с волосами цвета серебра. Поскольку она относилась к слуа, местные фейри старались держаться от нее подальше, но мы с ней часами сидели вместе, пока она рыдала навзрыд.