– Сержант госбезопасности Гордеев. У меня приказ сопроводить вас, Александр, в Кремль. Товарищ Сталин хотел бы с вами лично поговорить.

– Вот так просто? – несколько растерялся я.

– Обычно, – несколько удивлённо пожал тот плечами.

– Хм. Хорошо. Сейчас сумку с учебниками закину и вернусь.

Я зашёл во двор, где дед пилил трёхметровое бревно, и спросил:

– А где машина?

– Так эти, гости утрешние, как поснедали, машину прицепили, так и укатили. Это кто к тебе там приехал? Нам не говорят, тебя ждали.

– А это посыльный от товарища Сталина, к нему повезут, лично поговорить хочет.

Дед от неожиданности даже топор выронил и заскакал на одной ноге, видимо, краем по большому пальцу попал. Это больно, по себе знаю. Остальные, кто слышал, о чём мы говорим, взволнованно загомонили, перебивая друг друга.

– Дед, ты извини, не могу помочь с палисадником, сам видишь, что творится.

– Беги уже. Не заставляй людей ждать, они на службе. Ты только там смотри не осрамись.

– Постараюсь, – улыбнулся я и побежал к себе.

Бросив сумку, осмотрел себя в зеркало и переодеваться не стал, одежда и так вполне приличная, лишь поправил пионерский галстук. Прихватив некоторые вещи, Сталину будет интересно на них взглянуть, я побежал обратно. Так быстро меня не отпустили, тут и мама дала своё напутствие, и бабушка. Ладно хоть, малых не было, кто ещё в школе, кто в садике, легко отделался.

– Едем.

Мы сели в машину, которая развернулась и покатила по улице к перекрёстку. Я обернулся. Мама и бабушка, распоясанный дед без обуви стояли и смотрели мне вслед. Провожали, это приятно.

Ехали долго, водитель не торопился, и мы действительно приехали к Кремлю. Заехали на внутреннюю территорию, а там дальше уже пешочком. На входе дежурный командир, проверив списки и подтвердив, что я в них значусь, с улыбкой поинтересовался:

– Оружие какое есть? А то больно уж ты вчера красочно описывал свои приключения. У нас радио все слушали.

Подумав, я осторожно кивнул и, наклонившись, достал финку из-за голенища сапога и положил на стол дежурного. Тот сразу улыбаться перестал и лишь огорчённо покачал головой:

– Какая смена у нас растёт, однако. Ещё что есть?

Снова подумав, я мельком осмотрелся: в фойе было не так и много народу и все за нами следили, включая сержанта-сопровождающего, стоящего рядом. Поэтому я снова осторожно кивнул. Наклонился и из-за другого голенища достал штык от СВТ, также положил его на стол. Капитан-дежурный молчал, пристально меня рассматривая, поэтому я достал из-за пояса верёвку, со вздохом положив её к ножам.

– Удавка? – деловито поинтересовался дежурный, беря её в руки.

– Какая ещё удавка? Праща.

– А метательные снаряды?

– Не-е, гранаты не брал.

– У тебя ещё и гранаты есть?

– С собой нет. Да и вообще нет. Нету у меня гранат, – для демонстрации вывернул я карманы.

– Надеюсь, на этом всё?

– Ну, – скривился я и, тряхнув рукой, снял кистень с кисти. – Вот, больше нет. Кистень только… Да всё, правда больше нет! Можете обыскать!

– И обыщем! – тоже повысил голос дежурный.

И ведь обыскали, лично дежурный это всё проделал. После чего кивнул сопровождающему, давая добро. Меня довели до приёмной, там сержант меня оставил, что-то тихо сообщив Поскрёбышеву, и удалился. В приёмной я был не один, но мест свободных хватало, поэтому занял одно, с интересом осматриваясь. Тут были гражданские и военные, у одного смутно знакомое лицо. Семь мужчин и одна женщина. Все, видимо, ждали, когда их примут. Вот бы тут терминал с талонами для очереди поставили, хоть не томиться в ожидании. Улыбнувшись таким своим мыслям, я стал рассматривать секретаря Сталина. Не ожидал, что он лысый. Я как-то в прошлой жизни в пробке на Ленинградке стоял, радио слушал, так передача была как раз о Поскрёбышеве, я, правда, конец застал, но слышал, что диктор, описывая отношения этого человека со Сталиным, жаловался на последнего. Мол, тот хватал секретаря за волосы и бил лицом о стол. Теперь понятно, что это очередная чушь. Лысого Поскрёбышева было сложно хватать за волосы.

Представив себе такую ситуацию, я не смог скрыть улыбку, с большим трудом сдерживая смех. Однако именно такое веселье, что бушевало в душе, позволило мне прийти в себя, так как я нервничал, даже лёгкость мысли появилась. Тем более после школы я был изрядно уставшим. Если в первое время обо мне мало кто знал, то сегодня я стал в школе звездой номер один. Шагу ступить не давали, вопросами забросали. Я встречал это всё с олимпийским спокойствием, отвечая на вопросы, даже на дурацкие. К директору вызывали во время большой перемены, там совет из завуча, директора и секретаря собрался. До самого звонка на следующий урок меня опрашивали. Вопросы те же.

– Извините, – поднял я руку, привлекая к себе всеобщее внимание, однако ко мне оно и так было привлечено, а сейчас стало более явным.

– Да, я слушаю, – посмотрел на меня Поскрёбышев.

– Если можно, хотелось бы уточнить. Как давно у вас эта, скажем так, причёска?

Тот провёл рукой по голове и пожал плечами, явно растерявшись от такого неожиданного для него вопроса. Но ответил:

– Да лет двадцать уже. А что?

– Да нет, – широко улыбнулся я. – Просто интересно.

Негромко насвистывая, я барабанил пальцами по ноге, продолжая осматриваться. Секретарь, изредка бросая на меня взгляды, продолжал работать. В кабинет то входили, то выходили люди. Я уже полчаса сижу – и ничего. Знал бы, сумку с тетрадями и учебниками с собой взял бы, тут уроки сделать. Нужно решить несколько задач, да и по литературе задание было. Слабое моё место.

Работоспособность Сталина и его секретаря, конечно, поражали, ни минуты передыху. Принимали посетителей. Ставили задачи, а судя по красным лицам некоторых, песочили. Как на конвейере работали. Почти все те, кто был в приёмной на момент моего появления, уже побывали в кабинете, так что когда прозвенел звонок и Поскрёбышев взял трубку, то посмотрел на меня и кивнул:

– Александр, проходи.

Встав, я поправил одежду, ладони отчего-то вспотели, так что ещё их вытер незаметно и, спокойно подойдя к двери, потянул створку на себя. Та неожиданно легко открылась. Дверь была с тамбуром, так что, толкнув вторую створку, я оказался в кабинете самого Сталина.

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – от входа поздоровался я.

– Здравствуйте, товарищ Поляков. Проходите, присаживайтесь.

– Как-то больно официально, товарищ Сталин. Зовите Сашей и на «ты», мне так привычнее. Тем более разница в возрасте потворствует этому.

– Хм, хорошо, – улыбнулся тот.

Я даже как-то не ожидал этого. В кабинете моё внимание сразу переключилось на хозяина. Я запоминал лицо и сам вид, не побоюсь этого слова, великого человека, поэтому и впитывал, закрепляя в памяти все его черты и движения. Но он не курил, хотя трубку в стороне я рассмотрел, да и присутствовал остаточный запах табака в кабинете. Похоже, перед моим приходом кабинет проветрили или хозяин кабинета курил очень давно.

– Чай будешь?

– Буду. Если можно с печеньем. Слава о кремлёвских печеньях гремит по всей стране. Хотелось бы изведать. Тем более я и не ел толком сегодня, утром в пять часов, как подняли клоуны, лишь успел перехватить хлеба с молоком.

– А что случилось? – сделав заказ по телефону, спросил хозяин кабинета. Судя по тону вопроса, его действительно заинтересовал этот момент.

– А-а-а, – махнул я рукой. – О моём выступлении на радио, думаю, вы слышали, ну или вам передали?

– Я слушал. С начала выступления слушал. Хорошие песни, и рассказы твои… Тяжело было всё это слушать.

– Самое печальное, что всё, что я рассказал, правда. Да ведь не только вы слушали, все меня слышали. И о золоте, а я его ещё не сдал, в тайнике находится, и о сделанных мной снимках, ну и об оружии. Утром, когда нашли, где я живу, рванули ко мне три машины. Сотрудников НКВД, политуправления и машина из добровольческого коммунистического батальона. Что странно, но, наверное, стечение обстоятельств, нашли они мой дом одновременно и приехали вместе. Что дальше было, я не видел, спал, разбудили. В общем, водители политуправления и наркомата товарища Берии считали, что на трассе они важнее и их нужно пропустить, носы к потолку и друг другу не уступили место.

В результате две разбитые машины и мне палисадник разрушили. Вот я и проснулся от удара, сотрясения дома и мата, что стоял снаружи. Всю улицу подняли, не только моих родных. Дед с берданкой к бою начал готовиться, думал, бандитский штурм. Командиры коммунистического батальона не пострадали, в сторонке стояли и за всем с интересом наблюдали. Сами понимаете, я на нервах был. После бомбёжки только новые стёкла вставил, а тут мне опять ремонтировать, ну я оделся, схватил кол со двора и на улицу. Троим по хребту перепало, остальные шустрые, бегали быстро. Двоим из политуправления перепало и одному сотруднику НКВД. Но тот сам виноват, об водителя стукнулся и упал, грех такой возможностью не воспользоваться. А водители за машины спрятаться успели. Потом ничего, разобрались и делом занялись. Съездили к тайнику, и я по описи передал всё оружие и боеприпасы, как обещал. Вот акт приёма.

Протянув Сталину лист квитанции, я вдруг обнаружил, что тот трясётся, зажмурившись, и внезапно понял, что он смеётся. Не сдержавшись, Сталин засмеялся в полный голос. Именно в этот момент зашёл в кабинет Поскрёбышев, внеся поднос со стаканами, чайником и розеткой с печеньем. Он удивлённо посмотрел на нас, но потом снова принял невозмутимый вид и стал наливать чай. Отсмеявшись, Сталин, мельком посмотрев на своего личного помощника, вдруг спросил:

– Саша, а почему тебя так заинтересовал внешний вид своего тёзки?

– Дополнительно проверял, врали мне или нет. – Положив квитанцию на стол, я взял стакан и осторожно попробовал. Не зря парил, крутой кипяток налили.

– Вот как, и что же тебе рассказывали о Поскрёбышеве?

– Да больше о вас. Говорили, что вы тиран. Скручивали листки бумаги в трубочку, надевали их на пальцы своему секретарю и поджигали, с садисткой улыбкой наблюдая, как тот корчится, но товарищ Поскрёбышев не издавал ни звука. Или как вы хватали его за волосы и били лицом о стол.

Сталин и слушавший нас Поскрёбышев застыли в шоке. Смеха в глазах хозяина кабинета уже не было, там разгоралась лютая ярость, что даже мне стало не по себе, но я невозмутимо продолжал делить печеньки. Сталину и трёх хватит, он их и так каждый день ест, остальное я честно отделил себе и, беря из небольшой кучки, смаковал их с чаем. Реально вкусно, не обманули слухи.

– Кто?! – яростно спросил Сталин, вставая. – Кто посмел распускать такие грязные слухи?!

– Врачи говорят, что нервные клетки не восстанавливаются, а вы такими вспышками себе сердце посадите, а мне бы хотелось, чтобы вы подольше прожили. Сядьте, успокойтесь, чаю попейте. Тем более тому, кто распускает эти слухи, вы всё равно ничего сделать не сможете. С детства пороть надо было, воспитывая дочурку. Самое паршивое, что ведь ей некоторые несознательные личности верят. Как же, ведь дочь самого товарища Сталина!

Хозяин кабинета даже упал на стул, и Поскрёбышев захлопотал вокруг него. Как-то у нас не так разговор прошёл, но всё, что я спланировал, пока мы ехали в машине, выдал. Было ещё кое-что, но это чуть позже. Продолжая попивать чай, я сказал:

– Не думаю, что серьёзные люди таким слухам поверят. Вы ведь, товарищ Сталин, окружаете себя неординарными личностями, Личностями с большой буквы. Кто ж подобное терпеть будет? Так что на всё, что говорит Светлана, люди лишь посмеиваются. Да и почему она всё это делает? Избаловали вы её, вырастили дворянку столбовую. Не было внимания, не было обучения, безотцовщина, вот и выросло непонятно что. Хотя исправить пока ещё можно. Могу дать совет.

Сталин уже успокоился и, иронично посмотрев на меня, сделал глоток чая.