– Здравствуй, мама, – сказал он в пустоту и сам удивился тому, как приятно произнести эти слова. Но ему никто не ответил. И никогда уже не ответит, понял он; сердце его сжалось. – Как ты меня подставила, а? Я-то думал, что буду только управлять отелем и клиентами да еще спонсировать железнорогих, а ты взвалила на меня этот канал. А заодно судьбу империи. Хоть бы предупредила меня как-нибудь, подготовила. Мы же виделись всего пару месяцев назад. Шепнула бы хоть словечко.

Демир боролся со своими мыслями, чувствуя, как они тянут его то в одну, то в другую сторону. Его слова были несправедливыми, и он знал это.

– Прости, что меня не было здесь, когда все случилось. Я повел себя как глупый эгоист, я треть жизни прятался от самого себя, такого, каким ты меня вырастила.

Он резко отвернулся, отошел к лестнице, постоял там несколько минут и лишь после этого смог вернуться к праху.

– Я так ненавидел тебя после Холикана, – снова заговорил он и услышал в своем голосе гнев. – Ненавидел то, как ты меня воспитывала: всех этих репетиторов, расписания и возложенные на меня ожидания. Злился из-за того, что мое детство оказалось куда короче, чем у моих друзей, потому что ты видела мои способности и стремилась развить их. Я был вундеркиндом, но твое давление сделало меня внутренне хрупким. Я не был готов к такой катастрофе, как Холикан. Конечно, виноват я, я несу ответственность за это, но и ты тоже. Что ж, больше я не могу тебя винить. Ты делала все это, желая мне добра. Я знаю, как сильно ты любила меня. В семьях-гильдиях не хватает любви, и мне жаль, что я не сказал тебе об этом, не отвечал на твою любовь, когда ты была жива. Мне жаль, что тогда я так и не простил тебя. – Он умолк, уставившись на пустой пьедестал. – Я прощаю тебя, мама. Ты ошибалась, но ты вложила в меня много хорошего. Научила меня заботиться о людях и стремиться к идеалам, а не только к годгласу и деньгам. Сделала так, что я спасаю дурацкую птицу из зоны боевых действий просто из жалости. Ты сделала меня непохожим на остальных членов семей-гильдий, и если во мне есть что-то хорошее, это благодаря тебе. Я не могу обещать, что ты непременно будешь гордиться мной. Но я постараюсь.

Он опустился на колени, коротко приложился к урне и посмотрел направо, на другой пьедестал. Там стоял бюст молодого мужчины с волевым подбородком, высоким лбом и ушами, плотно прижатыми к голове. Казалось, что между ним и Демиром нет никакого сходства, – но только до тех пор, пока зритель не заглядывал ему в глаза. Даже в мраморе можно было различить умный взгляд, а дерзкая улыбка, искривлявшая губы мужчины, была точь-в-точь такой же, как у Демира, словно тот послужил моделью для скульптора.

Демир провел рукой по знакомым очертаниям отцовского лица, как делал сотни раз в детстве.

– Позаботься о ней, папа, – сказал он, затем повернулся и вышел из склепа.

Было уже за полдень. Демир смотрел в небо, собираясь с силами, но вот боль в груди начала отступать, и он глубоко вздохнул. Он почувствовал себя… легким. Будто сделал шаг и только потом понял, насколько он был необходим. Демир выбросил из головы эти мысли и заставил себя вернуться в большой мир.

Но ком в горле стоял по-прежнему. Что ему теперь делать? Искать Тессу? И пусть она создаст канал феникса? Или приниматься за свои новые обязанности? В записке матери сказано, что о канале нельзя сообщать даже Бринену. Неужели придется делать все в одиночку?

Вдруг ему показалось, что где-то внутри отеля кричат. Он наклонил голову, подождал – крик повторился. Кто-то во всю глотку выкрикивал его имя, и Демир сразу узнал этот голос. Он со всех ног бросился к выходу из сада и опомнился, только когда уже летел по коридору.

– Демир! – настойчиво требовал вошедший. – Где Демир?

Шагая вверх по лестнице, Демир увидел того, чей голос услышал еще в саду. Это был здоровяк ростом в шесть с половиной футов и шириной примерно в три, белый, как все жители Северных провинций. Цвету его кожи соответствовал сильный акцент. Красивый расшитый камзол здоровяка переливался такими сочными оттенками малинового и фиолетового, что рядом с ними весь гардероб Демира выглядел бы как куча унылых тряпок. Лицо у него было огромным и круглым, как донышко бочонка, а глазки и рот торчали из складок плоти, как чернослив из поднявшегося теста. Каштановые волосы были собраны в конский хвост, спускавшийся на лопатки.

Демиру пришло в голову, что он может с легкостью определить всех новых служащих отеля по тому благоговейному ужасу, с которым те взирали на нового гостя. Это был сам Малыш Монтего – чемпион мира по палочному бою, один из тех немногих людей, которых боялись даже гласдансеры.

– Малыш! – крикнул Демир, затем в три прыжка перелетел через оставшиеся ступеньки и бегом бросился через вестибюль.

– Демир, что ты… Не надо!

Но Демир с разбегу прыгнул в объятия великана, обвил руками его толстую шею и сжал так сильно, как только мог. Монтего страдальчески вздохнул, и Демир почувствовал нерешительное похлопывание по спине. Он встал на ноги, сделал шаг назад и одарил своего лучшего друга долгим задумчивым взглядом:

– Малыш, ты и впрямь растолстел, стекло тебя покорябай.

– Я ломал более сильных мужчин за меньшие оскорбления, – проворчал Монтего.

– Тогда перестань выглядеть как жирный младенец-переросток, – заявил Демир. Повернувшись, он крикнул в сторону кабинета консьержа: – Бринен, распорядись, чтобы для Монтего приготовили номер рядом с моим! И проследи, чтобы он не испытывал ни в чем нехватки!

– Я здесь из-за твоей матери, – ответил Монтего и сунул газету под нос Демиру. – Нечего со мной нянчиться.

– Ладно, не буду просить нашего плотника соорудить тебе огромную детскую кроватку. Расскажи, как ты сумел так быстро добраться.

– Моя яхта только вошла в порт, когда принесли известие от Каприка. Я скупил всех свежих лошадей и все экипажи между Оссой и Явли, чтобы ехать без остановок. Говори, Демир! Рассказывай, что случилось.

– Наедине.

Демир схватил Монтего за рукав и потащил его к лестнице. Вскоре они оказались в кабинете. Демир закрыл дверь и рухнул на диван. Впервые за два дня он почувствовал, что маски, которые он носил на публике, слетели и он снова стал самим собой, ранимым и беззащитным, оказавшись рядом с другим человеком. И тогда он решил рассказать Монтего все. Плевать на предупреждение матери. Если нельзя доверять Монтего, остается только повеситься.

Великан, стоя у двери, внимательно поглядел на Демира и вынес свой вердикт:

– Ты выглядишь ужасно.

– Спасибо.

– Я не шучу, Демир. Я не видел тебя таким после Холикана. Дело не только в смерти твоей матери. Случилось что-то еще. Расскажи мне, что именно.

– Мама умерла. Я вернулся. Теперь я должен спасти одну молодую женщину, которая поможет мне спасти мир.

– А теперь подробнее, пожалуйста.

Демир глубоко вздохнул, борясь с желанием выпить стакан виски и закусить дейзгласом.

– Что ж, слушай.

Он стал подробно рассказывать о событиях последних двух дней, ничего не пропуская, пока у него не пересохло в горле и не застучало в висках. Монтего сидел на диване напротив него, опершись на трость с серебряным набалдашником, с сосредоточенным выражением на комично широком лице. При виде Монтего люди обычно забывали обо всем, кроме его габаритов и впечатляющего списка побед в палочных боях, но Демир знал, что за этим массивным лбом скрывается ум, мало чем отличающийся от его собственного. Монтего мог быть задумчивым или общительным, но соображал он всегда блестяще.

Демир закончил, вздохнул и развел руками:

– Это чересчур для меня, Малыш. У меня не получится.

– Погоди-ка, – прервал его Монтего, подняв массивную длань. – Так ты не доверяешь результатам расследования Ассамблеи?

– Конечно нет.

– Значит, ты правильно сделал, что поручил это дело Киззи. Я рад.

– Тебе не будет неловко?

– Твоя мать убита, – серьезно ответил Монтего. – Она оплатила мой первый бой. Она усыновила меня. Я хочу, чтобы Киззи нашла ее убийц. Никакой неловкости.

– Хорошо сказано.

Монтего задумчиво похмыкал:

– Пусть поработает над этим. Ты веришь словам Касторы насчет зольных песков?

– Нет причин не верить.

– Я уже много лет не ношу годгласа, – фыркнул Монтего. – От него чешутся ноги. Но другим, наверное, без него придется туго. – Он поморщился. – Его отсутствие приведет… к катастрофе.

Демир усмехнулся:

– Твой талант к преуменьшению никогда не перестанет меня удивлять.

– А меня – твой талант впадать в отчаяние. Не притворяйся, я все вижу по твоему лицу. У тебя был такой же вид, когда ты убедил себя, что влюблен в ту насуудскую принцессу.

– А ты, конечно, считаешь, что у меня нет причин для отчаяния? Кастора ясно дал понять одно: без этой девушки, Тессы, мы не восстановим его канал, а она исчезла.

Демир не удержался, встал с дивана, подошел к бару, плеснул немного виски в два бокала, протянул один Монтего и взял другой. Тот самый, что он разбил на днях, когда ему почудился кто-то в окне. Любой гласдансер может собрать осколки стекла воедино, но он сделал это небрежно, и бокал остался кривым.

Монтего отхлебнул виски и покачал головой:

– Нет, я не думаю, что тебе следует отчаиваться. Очевидно, что есть враги, которых нужно уничтожить. Очевидно, что на горизонте маячит экономическая катастрофа. Ясно… Посмотри на меня. Демир, посмотри на меня!

Демир заставил себя заглянуть в его глаза-бусинки.

– Да, – продолжил Монтего, – придется нелегко. Но ты – Демир Граппо. А я – Малыш Монтего. Я вернулся и не уйду до тех пор, пока мир снова не станет таким, как прежде. Клянусь тебе.

Демир с трудом сглотнул и понял, что ком в горле исчез. Настала головокружительная легкость; темнота, которая окутывала его мысли, рассеялась под взглядом Монтего.

– Твой оптимизм, – сказал он срывающимся голосом, – безрассуден.

– А твое отчаяние бессмысленно. Нам надо работать, Демир. Ты – гласдансер и самый выдающийся ум нашего поколения. Ты стал губернатором провинции в четырнадцать лет! И заключил крупномасштабное торговое соглашение между насуудами и балкани, положившее конец многовековой вражде, так что провинция разбогатела на этой сделке!

Уголок рта Демира дрогнул и пополз вверх.

– Я был выдающимся умом нашего поколения.

– И продолжаешь быть им, я в это верю. Просто у тебя давно не было практики.

Демиру захотелось побить Монтего. Все в нем до последней клеточки восставало против его собственных незаурядных способностей, задача казалась невыполнимой. Почва уходила из-под ног, и нервы были на пределе – вот сейчас он сорвется, и снова все пойдет под откос, как тогда, в Холикане. Но в тот страшный день рядом с ним не было Монтего. Друг детства служил прочной опорой для его разума, уверенный оптимизм Монтего развеивал самые мучительные сомнения Демира.

Он судорожно вздохнул, взял себя в руки и вновь надел маску, которую носил на людях, чтобы служащие отеля не увидели, как он взволнован и напуган.

– Отлично. Мы сделаем все, как ты говоришь, большой, тупой оптимист. Но когда я потерплю неудачу, виноват тоже будешь ты.

Монтего хлопнул себя по ляжкам и расхохотался:

– Ха! Я знал, что приведу тебя в чувство. Помни, Демир, никто не может победить своих врагов, пока не победит самого себя.

– Мамины слова, – сказал Демир, приподняв бровь. Этот призрак, присутствие которого он ощущал прошлой ночью, – мучительное, нерешительное воспоминание о себе прежнем, – казалось, бродил где-то в глубине его сознания, и вот теперь Монтего явился и выпустил его. А что, если все получится? Он закрыл глаза, встряхнул головой, прогоняя сумятицу в мыслях, и сосредоточился на ближайшей задаче. – Хорошо. Мы займемся этим. Бринен позаботится об отеле. Каприк поможет мне заключить ряд деловых сделок, чтобы пополнить казну Граппо. На мне все еще лежат обязанности патриарха, но мы должны раскинуть нашу сеть шире, если хотим найти Тессу.

– Где будем искать в первую очередь?

Демир всю ночь задавал себе тот же вопрос.

– Она могла пойти либо на север, либо на юг от Грента, чтобы обогнуть зону боев.

– Я сам отправлюсь на поиски, – предложил Монтего.

– Разве ты не устал с дороги?