Я хочу кинуться ему на шею и умолять не выпускать демона на свободу, но знаю, что это бесполезно. Он сделал свой выбор.

– Хорошо, – отвечаю я. – И убери мои номера из розыска! Это ненормально. Ты ведёшь себя как маньяк!

Такой же маньяк, как и его лучший друг. Смотрю ему в спину секунду и кричу ему:

– Миш, и ещё. У меня есть условие!

Миша возвращается ко мне, и мы обсуждаем детали, к которым вы ещё не готовы. Я подведу вас к ним медленно, аккуратно, любящей рукой.

Сажусь за руль. Сижу так вечность, уставившись в бело-голубую эмблему. Я понимаю, что хеппи-энда не будет. Интуиция. Компиляция. И коррупция, безусловно. Очередная итерация на петле трагической бесконечности, в которой мы все застряли. Глупо было предполагать, что всё это рассосётся волшебным образом. Раковая опухоль продолжает расти, если вместо лечения бегать от неприятных эмоций, которые вызывает диагноз. Если ты не лечишься, а игнорируешь симптомы, болезнь продолжает тихо разрастаться, а потом… убивает тебя. Исцеление – только твоя зона ответственности. Уничтожение тебя – зона ответственности болезни. Каждый добросовестно выполняет свою задачу.

Отвечаю Роме: «Не могу сегодня. Пригласи какую-нибудь девку)».

Он отвечает: «Тогда не приезжай ко мне сегодня!»

И я пишу ему с улыбкой: «А ты не давай ей мою футболку!»

Вместо SPA я еду в квартиру, которую уже нельзя называть моей. Я не была здесь около трёх месяцев, с того самого вечера, когда окончательно поняла, что должна бояться. Поспешно засовываю свои вещи в коробки, заглядываю в гостиную, в которой до сих пор пылится кровавая инсталляция. Это осколки моей любви, покрытые пылью и кровью, которые символично лежат здесь с ночи, когда мне открылась правда. Точнее, она всегда была открыта для меня, нигде не пряталась, но я прозрела именно в ту ночь. Это было больно. Среди кровавых осколков моей души валяется кольцо с бриллиантом. Кидаю кольцо в коробку с вещами, а осколки собираю в мусорный пакет. Уверена, вам очень интересно, что произошло в ту ночь, но я её не помню. Помню события, начиная с трёх часов ночи. Я уже спала, точнее, это сложно назвать сном, скорее я лежала без сознания, когда услышала звук поворота ключа в дверном замке. Я в панике вскочила, не зная, что делать. Будто все детские страхи про чудовищ под кроватью, бабу Ягу и дядек милиционеров ожили в эту секунду. Последний страх оказался реальным. Дядька милиционер пришёл ко мне в три часа ночи, потому что я очень – очень плохо себя вела. Я поспешно выхожу из гостиной и возвращаюсь в спальню.

На прикроватной тумбочке лежит запылившийся учебник по пенитенциарной психологии. За два года заключения осуждённый прошёл адаптацию в новой среде. Он принял правила игры, получил свою кличку и распределение в новой иерархии. Того Димы, которого так рьяно бросается спасать клон, больше не существует. Кого бы он ни вытащил из тюрьмы, это будет не тот Дима, который туда сел два года назад. Я свидетельствовала его перерождение по письмам, которые он отправлял мне. Возможно, он отправляет их до сих пор, но я давно не открывала почтовый ящик. И если вдаваться в подробности, он и до тюрьмы не был тем, кого стоило спасать, но я не буду забегать вперёд. Точнее, назад.

Несмотря на произошедшие утром события и внесение коррективов в моё настоящее, планы на вечер, хоть и сменили окрас и теперь больше похожи не на элемент свободы, а на вновь приваренный железный прут к моей клетке – не отменяются. Собираюсь.

***

Я оказалась права, ещё вчера окрылявшие планы на сегодняшний вечер быстро разбились о реальность. Призрак Димы, как всегда, бесцеремонно влез и навёл в моей жизни свои порядки. Я расскажу эту историю чуть позже, когда мы дойдём до неё в хронологически верном изложении и когда вы будете морально к ней готовы. Присаживайтесь удобнее, вас ждут американские горки из подземелья в небеса и обратно. Из прошлого в настоящее и снова в прошлое. Если вы рассчитываете что-то здесь понять, мне вас заранее жаль. Разочарование, которое вы испытаете, придаёт реальности горьковатый вкус.

Возвращаюсь в квартиру Димы Лизиного, дёргаю ногой и качаюсь из стороны в сторону, закусив губу. Ещё немного и слёзы брызнут из моих глаз от отчаяния. Ненавижу слёзы. Способность Димы влиять на мою жизнь даже из тюрьмы бросает меня в состояние беспомощности. Сначала его призрак таскался за мной мягким тёплым облаком, придавая сил, но вскоре трансформировался в чёрный ядовитый туман, выжигающий всё на своём пути. Стоило мне почувствовать свободу, он появился вновь. Как он это делает?

Тревожно ищу какой-нибудь нудный фильм, чтобы скорее уснуть под него. Говорят, что режиссерский дебют Мела Гибсона «Апокалипсис» вполне подходит на роль транквилизатора. Нахожу пиратскую версию и включаю. Слово “apocalypto” в одном из множества вариантов переводится как «показывать новое начало». В масштабах бесконечности начало и конец практически неразделимы. Когда одна история заканчивается, начинается другая. Если оставаться в тематике этого фильма, то для европейцев новым началом стало уничтожение майя. Для майя новым началом было уничтожение лесных индейцев.

Получается, созидание нового и уничтожение старого неразделимы. Вместе с этим, уничтожение противоречит созиданию. Я запуталась в собственных мыслях. Глубокий вдох. Через свёрнутую в трубочку пятитысячную купюру. Смотрю на своё отражение в чёрном экране телевизора, пока мужской голос говорит мне из динамиков: «Великую цивилизацию нельзя завоевать извне, пока она не разрушит себя изнутри». Стоило промелькнуть одной мысли о символичности этой цитаты в союзе с моим отражением, как чёрный фон на экране сменяется зелёными кустами. Я падаю на подушки и наблюдаю, как тапир, охваченный страхом, пытается спастись от голожопых размалёванных индейцев. Надеюсь, я смогу уснуть.

Индейцы только что поймали тапира и вырезали ему сердце. Как только в кадре появляется пульсирующий орган, я вскакиваю от перебоя собственного. На секунду мне показалось, что оно остановилось. Я впиваюсь рукой в область своего сердца, контролируя его биение. Точнее, находясь в иллюзии, что я его контролирую. Продолжаю смотреть эту жестокую сцену потрошения муляжа тапира, но уже чуть дальше от телевизора. Отхожу к окну и закуриваю сигарету. Смотрю, как индейцы прикалываются над своим братом, предлагая съесть яйца своей добычи. Он берёт их в руки, затем рвёт зубами. Я втягиваю в себя дым, стараясь остановить подкатывающий кошмар. Перевожу взгляд на открытое окно. Делаю круговые движения головой, чтобы расслабить шею и плечи. Мне кажется, что кто-то трогает входную дверь снаружи. Индейцы раскатисто смеются. Они смеются, пока я тихо крадусь в коридор. Пока я поднимаю крышку глазка и всматриваюсь в слабо освещённую площадку.

Когда клон открывал дверь своим ключом, я ещё не успела до конца очнуться и понять, кто я и где нахожусь. Я подумала, что это Дима, ведь это его квартира. И первое, что я почувствовала, подумав, что это он – страх.

Не радость.

Не любовь.

Страх.

Я бегала как тапир из телевизора по квартире. Нас с этим тапиром объединяло одно: каждый из нас был уверен, что его сейчас убьют.

Всё дело в его письмах. Всё дело в том, что я узнала про него. Всё дело в том, кто он есть на самом деле. И кто на самом деле я? Вопрос открыт.

Индейцы в спальне снова смеются. Моё сердце снова останавливается, а затем заводится и бьётся с бешеной скоростью. Паника разливается горячими волнами от макушки до кончиков пальцев. Я надеваю кеды на голые ноги, хватаю ключ от BMW и выбегаю на лестничную клетку прямо в пижамных штанах и майке, закрыв руками уши. Вызываю лифт и спускаюсь на парковку. Оглядываясь, бегу до машины и быстро сажусь в неё, тут же закрывшись изнутри. Индейцы продолжают смеяться в моей голове, я включаю музыку на полную громкость и выезжаю с парковки резким рывком.

Чёрная пустынная набережная. Вода в Неве. Оранжевые отблески фонарей. Мой животный страх.

Я подъезжаю к двадцатиэтажному зданию и паркуюсь рядом с синей AUDI А5. Поднимаюсь на одиннадцатый этаж и иду по длинному тёмному коридору. Нажимаю на звонок. Ожидаемый суетливый шум у двери с той стороны. Щелчок крышки глазка. Я подставляю своё лицо в стеклянный кружок, чтобы меня проще было идентифицировать в два часа ночи. Звук открытия замка.

Заспанный парень в трусах смотрит на меня с недоумением одним открытым глазом. Я трясусь от холода и ужаса.

– Я должна проверить, не дал ли ты ей мою футболку! Покажи её мне!

– Лиза, ты больная! Тебе говорил это кто-то?

– Да, постоянно! Показывай!

– Да нет никого, я один. Заходи, – он зевает и делает насильственно – вынужденный пригласительный жест.

Мы с Ромой были бы ужасной парой. Как же нам повезло, что никому из нас никогда не приходила в голову такая идиотская мысль. Яростный уличный пёс и кошка, безучастно растекающаяся у самой тёплой батареи. Он – Скорпион. Я – Лев. Без вариантов. Молодые. Одинокие. Раненые.

Я немного опасаюсь того момента, когда он найдёт себе постоянную девушку. Я не смогу приезжать к нему посреди ночи и смотреть телевизор пока он спит. И он отдаст ей мою любимую футболку! На самом деле наша с ним дружба закончится гораздо раньше и совершенно по другому поводу.

– Что с тобой?

– Паническую атаку словила, – я машу рукой.

– Пойдём подлечимся, – он натягивает на себя чёрные шорты, пытаясь широко раскрыть свои опухшие глаза. Хлопает резинкой шортов по нижнему ряду чётко прорисованных кубиков на его прессе, и я вздрагиваю, поднимая взгляд на его лицо.

Рома выходит на балкон из спальни. Берёт бутылку с прожённой дыркой в боку. Кивает мне через окно, приглашая. Наполняет бутылку дымом. Скручивает крышку у моих губ. Я втягиваю в себя весь дым, который тут же схватывает горло и грудь. Жду, пока кашель не подкатывает.

– Так лучше? – подмигивает он.

– Да, доктор, – говорю я на выдохе, ненадолго теряясь в клубах дыма, и улыбаюсь.

Мы возвращаемся в спальню. Он кидает мне мою любимую футболку с надписью fuck them all, и я натягиваю её сверху пижамной майки, в которой припёрлась к нему в два часа ночи. Иногда я сама не верю в то, что вытворяю. Этот поступок – детский лепет по сравнению с тем, почему дядька милиционер приезжал ко мне ночью. И по сравнению с тем, что случилось потом.

– Посмотрим что-нибудь? – Рома терпеливо стоит с пультом в руке и смотрит на загорающийся экран домашнего кинотеатра.

– Да. Апокалипсис.

Я лежу поперёк кровати на боку и смотрю «Апокалипсис» в перевёрнутом положении. Снова чёрный экран, но сейчас я вижу в нём только отражение своего друга. Рома сидит на кровати, облокотившись на подушки. Мужской голос настойчиво повторяет мне цитату Уилла Дюранта: «Великую цивилизацию нельзя завоевать извне, пока она не разрушит себя изнутри». Яркая зелёная летняя листва. Камера наплывает в чащу зарослей. Три. Два. Один. Тапир бежит в уготованную ему ловушку. Страх гонит его к смерти. Ловушка захлопывается. Бам. Несколько деревянных штырей пронизывают его тело.

«Они гниют изнутри от страха. Страх – это болезнь. Влезет в душу каждого, кто подхватит его. Он уже смутил твой покой».

Мой телефон лежит на полу у кровати, так, что я могу достать до него, свесив руку. Экран загорается, и я вижу, что мне пришло сообщение с номера телефона не из списка контактов. Сердце застучало сильнее. Тупое сердце. Тупая душа. Тупая история. Я не хочу всё это чувствовать. Я ничего не хочу чувствовать. Хватаю телефон и подношу ближе к расслабленным глазным мышцам. Привстаю на локтях и глаза лениво фокусируются на номере отправителя. Немного прищуриваюсь.

Плюс семь. Девять. Один. Один.

Служба спасателей.

Я поворачиваюсь на Рому. Он продолжает вникать в глубинный смысл «Апокалипсиса», потом переводит взгляд на меня:

– Может пожрём, а?

Я улыбаюсь и открываю длинное сообщение:

«Поганое ощущение от встречи с тобой, Лиза».