Мы несёмся по до боли знакомой дороге от моего дома к дому Димы. Я смотрю на Мишу, чтобы не поймать галлюцинацию из прошлого. Как сильно они похожи! Даже внешне, как братья. Только этот не пахнет эйфорией. Но я всё равно её чувствую, пока мои пресинаптические мембраны не могут захватить нейромедиаторы и они копятся с каждым прохождением нервного импульса в синаптических щелях.

Миша останавливается рядом с моей BMW, странно припаркованной на улице. Будто её бросили сюда сверху на сугроб. Он, заметив, что я смотрю на машину, говорит:

– Её эвакуировали с Московского, отвезли на штрафстоянку. Я её оттуда забрал на эвакуаторе. В паркинг было не загнать, – он слегка пожимает плечами, – я из канистры её заправил. Следи за бензином, – он говорит со мной мягко или я стала менее восприимчивой после обезболивания? – Посиди, я перегоню её.

Миша берёт ключ от Диминой машины и направляется к ней, а я всматриваюсь в эту размазанную картину удаляющейся от меня чёрной фигуры в сторону BMW с номером «ХАМ». Как же они похожи! Невыносимо. Со спины их можно перепутать, хоть Миша и выше Димы на пол головы.

Через долю секунды он резко открывает водительскую дверь своей машины, и я вздрагиваю, не ожидая, что он вернётся так быстро. Последнее, что я помню, это тёмную фигуру, медленно удаляющуюся в сторону чёрной машины с номером «ХАМ». Я поворачиваю голову. Сейчас там нет ни фигуры, ни машины. Как мираж.

– Пойдём, – говорит Миша, заглушив свою машину. – Я припарковал тачку на его месте «ноль ноль семь», запомни.

Я помню, потому что мы всегда шутили, что у него место Джеймса Бонда. Мы заходим в подъезд, и мой взгляд тут же падает на открытый почтовый ящик с номером шесть шесть. Когда я впервые оказалась здесь, Дима подошёл к этому ящику и захлопнул его. Затем он повернулся ко мне с улыбкой и сказал, что ему никто не пишет письма и поэтому он даже не знает, где ключ от этого ящика. Я тогда робко пошутила, что если ему это принципиально важно, то я могу писать ему письма. Он ответил, что предпочитает другой способ коммуникации со мной. Да, да, он так и сказал, заглянув своими чёрными глазами в мои серо-голубые:

– Я предпочитаю другой способ коммуникации с тобой, – улыбнулся, взял меня за руку и потянул к лифту.

Теперь он пишет мне письма. В этот почтовый ящик. Шесть шесть. И другого способа коммуникации у нас больше нет. Больше нет места выбору и предпочтениям. Ограничение свободы.

Лифт поднимает нас на девятый этаж, и мы подходим к двери квартиры. Чёрная деревянная дверь с глазком выломана. Замок сломан, а сверху наклеена бумажка с надписью: «ОПЕЧАТАНО МВД» и печатью. Я хватаюсь за шею. Миша рутинно срывает бумажку и открывает дверь. Мы заходим внутрь. Я перемещаю руку с шеи на сердце. Период полувыведения составляет около шестидесяти минут. Постепенно начинаю чувствовать. Здесь всё разрушено. Ящики открыты, вещи валяются на полу. В квартире не было обнаружено ничего подозрительного. Я закрываю лицо руками, а Миша хлопает меня по спине рукой:

– Всё будет в порядке. Сейчас тяжело, да. Тяжело, – он произносит «тяжело» полушёпотом, осматривая квартиру своего друга.

Они выпотрошили её так же, как и мою сумку.

– Вызовем клининг. Ничего, ничего, – он продолжает хлопать меня по спине, уже непонятно кого успокаивая, себя или меня, – со всем разберёмся.

Дима произнёс эту фразу за три секунды до того, как его отняли у

меня. Он ни с чем не разобрался! Я отпрыгиваю от Миши и раздражённо говорю повышенным тоном:

– С чем ты разберёшься? Разобрался уже!

– Лиза, успокойся, – Миша поднимает ладони кверху, будто разговаривает с психопатом, затем медленно тянется к своему заднему карману. – Сейчас надо просто пережить. Пережить.

Мы проходим на кухню прямо в обуви. Пинаем валяющиеся вещи, расчищая себе путь. Пока Миша вызывает слесарей по телефону, я осматриваюсь. Это не похоже на мой дом. Они всё выпотрошили. Не оставили ничего на своём месте. Я присаживаюсь на стул, а Миша отсыпает немного обезболивающего прямо передо мной, продолжая разговаривать с диспетчерской службой. На этой кухне, за этим самым столом, у нас с Димой состоялся разговор на эту тему в первую же ночь, как я оказалась здесь. Чуть позже его объявления о предпочтении другого способа коммуникации со мной. Он тогда поставил мне ультиматум. Так началась предварительная подготовка бриллианта, чтобы он впоследствии смог стать кольцом от Тиффани. Я невротично проворачиваю его на похудевшем безымянном пальце. Первый день нашей любви.

Миша протягивает мне пятитысячную трубочку. Глубокий вдох, чтобы снова перестать чувствовать. Это похоже на ситуацию, когда несостоятельный родитель, которому ребёнок в тягость, включает ему мультики. Миша сейчас включает мне мультики, чтобы со мной было проще.

Через какое-то время, я не могу сказать точно, потому что залипла в своём внутреннем кинотеатре на очередном фантастическом мультфильме о себе и своей любви, так вот, через какое-то неустановленное время, слесари поставили новую дверь, а Миша торжественно вручил мне ключ от моей квартиры. Затем сказал:

– Дай мне свой номер. И мой запиши, вдруг что.

– У меня нет телефона.

– Как это «нет телефона»? – он недоумённо уставился на меня.

– Я его выбросила в Неву.

Пожимаю плечами и перевожу взгляд на стол. Он закатывает глаза и улыбается:

– Слушай, в этом даже что-то есть! Ты правда ненормальная! Димон так и говорил. Поехали, я куплю тебе телефон и, кажется, тебе надо поесть.

– Что он говорил? – Теперь любое его слово, хранящееся в воспоминаниях других людей, приобрело для меня особый вес. Его можно измерять в каратах.

– Ну, – замялся Миша, – что ты странная, ну, в хорошем смысле… Что ты не такая, как другие его… ну…

– Не такая, как другие его тёлки? – Я медленно встаю, опираясь на стол. Для меня это не новость.

– Я не так собирался сказать, – он улыбается.

– Да забей, – равнодушно отвечаю я.

Когда обезболивающее всасывается в системный кровоток, мне не приходится делать усилий, чтобы заставить себя совершить какое-то физическое действие. Я могу существовать вне пространства. Могу сидеть или стоять. Поехать за телефоном или остаться здесь. Разговаривать с Мишей или с кем-либо ещё. Реальность перестаёт иметь значение, когда становится неспособной причинять мне боль.

Мы в салоне связи, я стою как маленькая девочка, которой папа выбирает телефон. Только в таком случае девочка должна быть рада, а мне всё равно. Мне не нужен этот телефон. Даже звонить некому.

Миша обращается к менеджеру магазина:

– Давай последний «Айфон» и «симку».

Меня всегда поражала манера Димы сразу разговаривать с людьми на «ты». Миша делает так же. Невоспитанные. Хамы.

– У нас представлены IPhone в цветах Space Grey и белый. Вам какой?

Миша поворачивается ко мне:

– Чёрный или белый?

Я тихо шепчу себе под нос:

– Всё равно.

Миша поворачивается к продавцу:

– Давай чёрный. И поставь симку сразу, – он вытаскивает из кармана паспорт и пачку пятитысячных купюр, и одна из них, та, что свёрнута в трубочку, выпадает на пол.

Продавец пристально смотрит на нас. Я опускаю взгляд и тихо хихикаю. Миша наклоняется за трубочкой и шёпотом говорит «упс», чтобы услышала только я.

Через три минуты я возвращена в зону доступа. Миша протягивает мне мой новый «Айфон» и говорит:

– Будь на связи, ладно? Я записал свой номер тебе в контакты. Если нужна будет помощь, обращайся. Пошли поедим? – Он кладёт руку мне на плечо, подталкивая и направляя движение.

Господи, как он похож на него! Не могу отделаться от этого сравнения. Будто призрак ожил. Я хочу провести пальцами по его щеке, но это будет очень странно. Неуместно.

Мы сидим за столиком друг напротив друга. Я фокусирую взгляд на предметах декора за Мишей, чтобы сам Миша размазался в периферическом зрении, и представляю, что это Дима. Миша выбирает еду в меню, а я ничего не хочу. Никаких желаний.

К нам подходит официант и с ожиданием заглядывает мне в глаза. Я говорю:

– Принесите мне апельсиновый сок, пожалуйста, – пока я говорю это, слёзы брызгают из моих глаз, и официант растерянно переводит взгляд на Мишу. Я сама не ожидала, если честно.

Миша, нисколько не смутившись от моих слёз и не придавая им никакого значения, обращается ко мне:

– Лиза, мы не уйдём отсюда, пока ты не поешь! Можешь ныть здесь сколько угодно!

Я опускаю взгляд на свои колени и вытираю салфеткой слёзы. Не успела уловить момент, когда я снова превратилась в ребёнка. Или я всегда им и оставалась? Пытаюсь собраться. Глубокий вдох.

– Принесите что угодно, только не мясо.

Официант качает головой:

– Ну… У нас очень разнообразное меню… Может, Вы озвучите свои предпочтения?

Миша нетерпеливо перебивает его:

– Принеси суп какой-нибудь овощной, без мяса и рыбу типа сибаса. И два американо.

Я ставлю локти на стол и упираюсь пальцами в виски:

– Только без кабачков!

Официант кивает и уходит, а Миша продолжает листать меню и, не отрываясь от него, спрашивает:

– Аллергия?

Я не отвечаю и смотрю на него в упор. Высокий брюнет с карими глазами. Он правда похож на Диму, но у него не такие чёрные глаза. Просто коричневые. Обычные. Нормальные, не знаю. У него очень длинные ресницы. Он выше Димы сантиметров на десять. И он свободен. Физически. По поводу его внутренней свободы не уверена. Возможно, он, так же, как и я, отбывает наказание в своей внутренней тюрьме. Я заглядываю в его глаза в надежде на продление временного освобождения.

– Нет, Лиз, ну правда, перебор уже. Тебе надо поесть нормально, а то перекроешься, меня Димон убьёт потом. Кстати, это наш секрет, окей? – Он подмигивает мне.

Я закрываю глаза, тру переносицу и киваю.

Через полтора часа флэшбеков из детства, когда всеми правдами и неправдами, угрозами и обещаниями, кнутами и пряниками меня уговаривали съесть хоть пол тарелки супа, Миша подвозит меня к дому Димы… К моему дому.

– Береги себя, Лиза. Будь на связи.

– Спасибо. Спасибо за всё, Миш, – я заглядываю в его глаза с благодарностью за временное спасение. Он привёл меня в чувства, дал мне письмо Димы, хоть немного восстановил моё физическое состояние этим супом. И кое-чем ещё.

Я впервые поднимаюсь в эту квартиру одна. Мне придётся привыкнуть к этому состоянию. Я. Одна. Надолго. Медленно открываю новую дверь и присаживаюсь на тумбу в коридоре. Привычным нажатием включаю свет. Смотрю на себя в зеркало. Разрушение старого – это начало нового. Даже если «старое» разрушается не по твоей воле, всё равно это начало нового. И всегда есть шанс, что в конечном итоге всё сложится неплохо. Мне остаётся только надеяться на это.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Стадия №1. Безграничная любовь.

Привет. Очень скучаю по тебе. Напиши мне. Почему не отвечаешь? Ты переехала в нашу квартиру? Расскажи, как ты.

Следи за машиной, хорошо? Не забывай заправлять. Если будет нужна помощь – сразу звони Мише.

Напиши мне, Лиза.

Я люблю тебя.

Я читаю его письмо, качаясь из стороны в сторону, сидя на кровати с коричневым изголовьем. Мне плохо. Разрывает от чувств, присущих осужденному на первой стадии отбывания наказания. Я осуждена вместе с ним. Живу в тюрьме с самым жестоким тюремщиком, ведь я не допускаю даже малейшей возможности освобождения. Я не могу позволить себе жить нормальной и свободной жизнью. Даже мысль о том, что я могла бы наслаждаться своей молодостью, свободой и комфортом, пока он там, вызывает во мне удушающее чувство вины. Предательство. Отвержение. Всё то, чего так сильно боялась я, всё то, что пережила вместе с ним и осталась. Это именно та боль, которую я хотела причинить ему всё это время, думая, что это исцелит меня. И вот сейчас, когда я могу произвести контрольный выстрел, могу заставить почувствовать его ту боль, что чувствовала я… Я чувствую только любовь. Я больше не хочу его наказывать. И я больше не хочу страдать по той девочке на бетонном полу. Она умерла, а я осталась. Я и моя безграничная любовь. Я и моё несогласие с правдой.