Фелисиано Родригес де Санта-Крус, не позабывший о деятельной помощи Тодда в момент, когда его с Паулиной любви угрожала опасность, предложил англичанину денег в долг, чтобы тот смог расплатиться за свою авантюру до последнего сентаво, однако Тодд предпочел оставаться в долгу не перед другом, а перед протестантским капелланом, поскольку его репутация и так уже разрушена. Вскоре ему пришлось распрощаться и с котами, и с пирожками, поскольку английская вдова, у которой он проживал, выгнала его под заунывную песню упреков. Ведь эта славная женщина удвоила свою кухонную активность, чтобы финансировать распространение истинной веры в далеком краю вечной зимы, где днем и ночью воет замогильный ветер, – так в припадке красноречия описал ей Патагонию Джейкоб Тодд. А когда англичанка узнала, что ее накопления оседали в руках фальшивого миссионера, она преисполнилась праведного гнева и указала ему на дверь. На помощь Тодду поспешил Хоакин Андьета – он подыскал товарищу новое жилье, тесную комнатку в одном из скромных портовых кварталов, зато с видом на море. Дом принадлежал семье чилийцев и вовсе не претендовал на то, чтобы выглядеть по-английски; это была старая постройка из беленного известью кирпича с красной черепичной крышей. Дом состоял из прихожей, большой комнаты почти без мебели, служившей и гостиной, и столовой, и родительской спальней, комнаты поменьше и без окон, где спали все дети, и задней комнаты, которую семья сдавала внаем. Хозяин дома работал школьным учителем, а хозяйка пополняла семейный бюджет торговлей свечами, которые изготавливала на кухне. Запах воска пропитал весь дом. Тодд ощущал этот приторный аромат на своих книгах, на одежде, на волосах и даже в собственной душе; он проникал даже под кожу, так что много лет спустя на другом конце света Тодд по-прежнему будет пахнуть свечами. Теперь он ходил только по нижним приморским районам, где никому не было дела до плохой или хорошей репутации рыжеволосого гринго. Тодд обедал в бедняцких тавернах и целые дни проводил среди рыбаков: теперь он чинил сети и лодки. Физический труд шел ему на пользу, и за работой он на некоторое время забывал о своем позоре. Только Хоакин Андьета продолжал к нему приходить. Они запирались в комнате, чтобы поспорить о политике и обменяться книгами французских философов, а по ту сторону двери носились учительские дети и струился жидким золотом свечной воск. Хоакин Андьета ни словом не обмолвился об англиканских деньгах, хотя и не мог не знать о скандале, который неделями обсуждался по всему городу. Когда Тодд попробовал объяснить другу, что вовсе не собирался мошенничать, что все дело в его дурной голове, непригодной для математических вычислений, в его фантастической взбалмошности и в его невезении, Хоакин поднес палец к губам – этот жест на всех языках призывал к молчанию. Пристыженный и растроганный Тодд неловко обнял Хоакина – тот на мгновение прижал англичанина к себе, но тут же резко отстранился, покраснев до самых ушей. Джейкоб Тодд и Хоакин Андьета смущенно отшатнулись друг от друга, не понимая, как это они нарушили элементарные правила приличия, исключающие физический контакт между мужчинами, если речь не идет о битве или о спортивном состязании. В течение следующих месяцев англичанин скатывался все ниже: он перестал заботиться о себе, ходил по улицам с многодневной щетиной, от него разило алкоголем и воском. Перебрав джина, он как одержимый на одном дыхании принимался честить все правительства на свете, английскую королевскую семью, военных и полицию, систему классовых привилегий, которую он сравнивал с индийскими кастами, любую религию вообще и христианство в частности.

– Мистер Тодд, вам нужно уехать, вы здесь сходите с ума, – отважился посоветовать Хоакин Андьета, уводя его с площади, где англичанина чуть было не задержала полиция.

Тодд стал похож на уличного сумасшедшего – именно в таком виде его и встретил капитан Джон Соммерс через несколько недель после прибытия его шхуны в Вальпараисо. Их так сильно потрепало у мыса Горн, что потребовался долгий ремонт. Джон Соммерс провел целый месяц в доме у брата с сестрой. Это подтолкнуло его к решению: снова оказавшись в Англии, он будет искать работу на современном паровом судне, чтобы никогда больше не подвергать себя заключению в этой семейной тюремной клетке. Джон любил и сестру, и брата, но предпочитал испытывать это чувство на расстоянии. До этого месяца Соммерс и думать не хотел о пароходах, потому что не представлял себе морские приключения без борьбы парусов и шторма – ведь именно так проверяется капитанская закалка, – однако в конце концов Джон Соммерс был вынужден признать, что будущее за новыми кораблями, большими, стремительными и безопасными. Когда Джон обнаружил у себя первые признаки облысения, он, естественно, обвинил в этом оседлую жизнь. Вскоре безделье уже тяготило его, как тяжелый доспех, и Джон убегал из дому: ему, как пойманному зверю, не терпелось хотя бы пройтись по порту. Узнав капитана, Джейкоб Тодд пониже натянул шляпу и притворился, что не замечает старого приятеля, чтобы избежать очередного унизительного выговора, но моряк перегородил ему дорогу и приветствовал радушными хлопками по плечам:

– Друг мой, пошли опрокинем по стаканчику! – И Джон потащил знакомца в ближайшую таверну.

Это место славилось среди завсегдатаев отменной выпивкой и единственным, но заслуженно знаменитым блюдом в меню: жареным морским угрем с картошкой и луковым салатом. Тодд, частенько забывавший о еде и вечно ходивший с пустым кошельком, почувствовал манящий аромат и едва не грохнулся в обморок. К глазам подступила волна благодарности и радости. Джон из вежливости отводил взгляд, пока его сотрапезник подбирал с блюда последние кусочки.

– Эта идея с миссионерством среди индейцев никогда мне не нравилась, – высказался Соммерс как раз в тот момент, когда Тодд начал задумываться, слышал ли капитан про скандал с деньгами. – Эти бедолаги не заслуживают такого несчастья, как обращение в христианство. Что вы теперь намерены делать?

– Я вернул все, что лежало на счете, но я до сих пор должен приличную сумму.

– А расплатиться нечем, верно?

– Прямо сейчас нечем, но я…

– Ну так и хватит. Вы дали этим славным христианам повод почувствовать себя добродетельными, а потом подкинули им пищу для хорошего скандала. Развлечение обошлось им дешево. Когда я спросил, что вы намерены делать, я имел в виду ваше будущее, а не ваши долги.

– У меня нет планов.

– Ну так возвращайтесь со мной в Англию. Здесь для вас места нет. Сколько иностранцев живет в этом городе? Полдюжины проходимцев, и все друг с другом знакомы. Верьте моему слову, они вас в покое не оставят. А в Англии, наоборот, вы сумеете затеряться в толпе.

Джейкоб Тодд рассматривал дно своего стакана с таким безнадежным выражением, что капитан не удержался от хохота.

– Только не говорите, что остаетесь здесь из-за моей сестры!

Но это была правда. Тодду было бы легче переносить всеобщее презрение, если бы мисс Роза выказала хоть каплю сочувствия или понимания, но Роза отказала ему от дома, а письма, в которых Тодд пытался очистить свое имя, вернулись к нему нераспечатанными. Джейкоб Тодд так и не узнал, что его послания даже не попали в руки адресата: Джереми Соммерс, в нарушение договора о взаимном уважении между братом и сестрой, решил защитить Розу от порывов ее нежного сердца и не позволить ей совершить новую непоправимую глупость. Капитан тоже этого не знал, но догадывался о предусмотрительности своего брата и даже подумал, что на месте Джереми и сам поступил бы точно так же. Мысль о пылком продавце библий в роли претендента на руку Розы казалась ему чудовищной: впервые в жизни Джон был полностью согласен с Джереми.

– А что, мои намерения относительно мисс Розы были так очевидны? – смутился Тодд.

– Скажем так, мой друг, они не составляли тайны.

– Боюсь, у меня нет ни малейшей надежды, даже в отдаленном будущем…

– И я боюсь того же.

– Капитан, а вы окажете мне эту великую услугу, выступите моим посредником? Если бы мисс Роза согласилась принять меня хотя бы однажды, я сумел бы объяснить…

– Не рассчитывайте на меня в качестве сводника, Тодд. Если бы Роза отвечала вам взаимностью, вы бы уже про это знали. Уверяю вас, моя сестра не из робких. Повторяю, дружище, единственное, что вам остается, – убраться из этого треклятого порта; здесь вы превратитесь в нищеброда. Мое судно отходит через три дня: курс на Гонконг, оттуда в Англию. Путешествие будет долгое, но вам и торопиться некуда. Свежий воздух и тяжкий труд – надежнейшие средства против любовной дурости. Я-то знаю, о чем говорю: я влюбляюсь в каждом порту и исцеляюсь, только снова выходя в море.

– У меня нет денег на билет.

– Вам придется работать матросом, а по вечерам играть со мной в карты. Если вы не позабыли те шулерские уловки, которыми владели по пути в Чили три года назад, ручаюсь, что за время пути вы меня обдерете как липку.

Через несколько дней Джейкоб Тодд поднимался на борт, и был он куда беднее, чем по прибытии в Чили. Провожал его только Хоакин Андьета. Суровый юноша на час отпросился из конторы. Он простился с Джейкобом Тоддом крепким пожатием руки.

– Мы еще увидимся, дружище, – сказал англичанин.

– Вряд ли, – отозвался чилиец, лучше умевший предвидеть будущее.