– Я принимаю это как согласие, Мерве. Я подыщу туристическую компанию для твоей стажировки. Можешь идти.

Я застыла на месте.

– Господин, я не могу пройти стажировку в компании. Отели и все такое хорошо, но… Не рановато ли для компании?

– Мерве, – Ахмет-ходжа поднял на меня глаза, – значит, ты готова извиниться перед Дамлой?

– Хорошо. Компания так компания.

Несмотря на то что это будет очень трудный опыт, похоже, у меня сейчас не было другого выбора. В старшей школе я четыре года стажировалась в отелях, но никогда раньше не практиковалась ни в одной компании. Выйдя из кабинета декана и отправившись на занятия, я все еще ощущала нотки гнева.

Когда занятие подошло к концу и Бушра узнала о наказании, ее реакция оказалась даже хуже моей.

– Что значит стажировка в туристической компании? Ты не настолько опытная. Это жестоко! Они там просто давят стажеров, – говорила Бушра, засовывая учебники в свою фирменную сумку. Краем глаза я бросала враждебные взгляды на Дамлу, сидящую передо мной.

– У меня было два варианта, – прошептала я. – Либо извиниться перед этой идиоткой, чего, как ты прекрасно знаешь, я бы никогда не сделала, либо неделю стажироваться в компании. Я выбрала то, что имело смысл. Кроме того, что может случиться за неделю?

Брови Бушры нахмурились. Она бросила враждебный взгляд на Дамлу, испуская злую ауру.

– Все из-за этой суки, – сказала она сквозь стиснутые зубы. – Что я буду делать без тебя неделю?

– Не преувеличивай. Кроме того, мы не на все занятия ходим вместе. – Я закатила глаза. – Неделя – это небольшой срок. Если потребуется, и месяц буду стажироваться, но не извинюсь перед ней.

Это была я. Аси Мерве Каракую, которая избегала извинений, даже если не права. А если уж я была права, как могла извиниться перед кем-то?

– Меня пугает, когда ты говоришь «компания», – посетовала Бушра. – Там не так комфортно, как в отеле или банке.

– Все в порядке, расслабься.

– Кроме того, у нас небольшой, ничем не отличающийся от поселка город. Фетхие называют прибрежным городом. Компания, о которой говорит Ахмет-ходжа, скорее всего, находится даже за пределами Карачули.

– Мне все равно, – сказала я. Она удивленно посмотрела мне в глаза. – Не смотри на меня так. Всего одна неделя, Бушра…

– Я беспокоюсь за тебя, хочу пойти и задушить Дамлу прямо сейчас, – сказала подруга, повернувшись к ней лицом. – И я ненавижу стажировки.

– Ты так говоришь, будто меня на смерть отправляют, – передразнила ее я.

– Всего неделя, – сказала она, взглянув на меня.

– Да, – прошептала я. – Всего неделя.

Тяжелый день, интенсивность занятий, ссора с Дамлой и полученное наказание превратили меня в развалину. Не пришлось ждать Дефне, потому что у нее были планы с друзьями. Я очень устала. Чувствовала, что теряю сознание и физически, и морально. Шел проливной дождь. Выйдя на улицу быстрыми шагами, подняла голову, чтобы почувствовать большие капли дождя на лице. Это было приятно. Когда телефон в широком кармане плаща зазвонил, вынула его, обругав человека, прервавшего мой краткий момент покоя.

Звонил отец.

Медленно идя под проливным дождем, ответила на звонок и поднесла телефон к уху.

– Да?

– Мерве? – спросил отец. – Почему ты так долго не отвечаешь?

Я пыталась продолжать идти по площади, пустыми глазами исследуя брусчатку. Тяжесть множества вещей давила на грудную клетку.

– Что случилось? – сухо спросила я.

– После ночного ухода я не выдержал и пришел домой в полдень. Мы снова немного поспорили. Твоя мать-паразитка уехала к своим братьям.

Хотя мои шаги становились все тяжелее, лицо все еще оставалось бесстрастным.

– Она снова довела меня, как обычно. Делай что хочешь, но верни ее домой.

Твоя мать-паразитка.

Все мышцы были напряжены, я прищурилась и сделала глубокий вдох. Дождевая вода наполнила горло, и я тяжело сглотнула.

Почему казалось, будто я падала с двадцать шестого этажа здания каждый раз, когда слышала голос этого человека?

– Решайте свои проблемы сами. Я ничего не могу сделать. Это ты с ней поругался. Ты тот, кто должен вернуть ее. Не я.

Почувствовала напряжение на другом конце телефона.

– Такие проблемы могут возникнуть внутри любой семьи.

Мои брови мгновенно сдвинулись вместе.

– Да ладно, ты не собираешься помочь своему папе?

Он отсутствовал каждый раз, когда я нуждалась в отце, и все эти моменты были словно ранами от ножа на сердце. Теперь, когда этот человек напомнил, что приходился мне отцом, раны начали болеть.

Хотелось бросить на него то яростное проклятие, что вертелось на языке, но которое упорно сдерживала, и повесить трубку, но я этого не сделала. Не потому, что боялась. Я просто не могла позволить себе опуститься до такого. Знала, если однажды замок, сдерживающий мой язык, сломается, я произнесу проклятия, которых свет не слышал. Возможно, буду громко кричать, рвать рубашку на груди и царапать кожу. Но сейчас не время.

– Позаботься об этом сам, – категорически заявила я и пошла дальше. – Не впутывай меня.

Улица почти опустела. Кроме меня, продавца национальной лотереи и старого чистильщика обуви, сидевшего на тротуаре, никого не было. Даже птицы покинули электрические провода.

Я услышала раздраженное рычание отца на другом конце телефона.

– Я был бы удивлен, если бы ты мне хоть в чем-то оказалось полезной. – Из динамика послышался смех. – Ты бесполезная тварь. Не смей приходить вечером домой. Не вздумай показываться мне на глаза. Ночуй где хочешь! Если придешь, я переломаю тебе все кости.

И повесил трубку.

Да, этот человек был моим отцом. Нет, я не его дочь. Он не заботился обо мне. И я была не единственным человеком, о котором он не заботился. Отцу было плевать на всех в нашей семье, включая Дефне и мою мать.

Единственное, что его волновало, – он сам.

– Хорошо, – прошептала, не отнимая телефон от уха, хотя он уже повесил трубку. – Я не приду, папа.

Я чувствовала себя мокрым черным котенком, брошенным под дождем в картонной коробке. Но ему повезло гораздо больше, чем мне. Потому что, в отличие от меня, он был милым и мог бы украсть чье-то сердце и завоевать любовь. Смог бы найти себе хозяина. К сожалению, у меня не было такого шанса. Не было владельца. И внезапно я стала бездомной.

Было кое-что, в чем я пыталась признаться себе уже долгое время. Признание этого нанесло бы вред сначала мне самой, а затем и моей гордости, которую я лелеяла у себя внутри. Но, казалось, теперь не осталось шанса уберечься от страданий. Острый кончик ножа прижался к шее и начал надавливать на пульс. Пришло время признаться самой себе.

Я была одинока. Сама выкопала себе эту могилу.

Дождь усилился, пришлось искать место, где можно укрыться. Я не собиралась идти домой. Но поехать к двоюродному дедушке было бы гораздо более неуместно, чем вернуться домой. Мы с ним не ладили. Взгляды на жизнь отличались. Моего младшего дяди не было в городе, и, хотя мы были с ним в хороших отношениях, выехать из города прямо сейчас у меня не было возможности.

Я знала, если поеду к Бушре, она меня не прогонит. Но когда подумала о необходимости объяснить ей ситуацию, исключила эту идею. Нужно было всего лишь пережить одну ночь без происшествий и подумать об остальном утром в университете. Пусть и ненадолго, но недельная стажировка позволила бы мне отложить некоторые проблемы в сторону.

Я гуляла под дождем около часа и надеялась, что мысли из головы стекут на тротуары вместе с дождевой водой и исчезнут. К сожалению, не каждое желание могло быть исполнено. Мысли настолько плотно засели в моем мозгу, что казалось, избавиться от них невозможно. Иногда я так глубоко задумывалась и уже не надеялась выбраться из раздумий живой. И все же каждый раз выплывала из того черного моря мыслей, в котором тонула.

Иногда я так сильно погружалась в размышления, что слова принимали совершенно иные формы. Чувства, смешанные со словами, взрывались, как воздушные шары, внутри меня и окрашивали все в черный цвет. Меня переполняло тьмой.

Наконец, когда ноги ослабли, я нашла укромный уголок, где можно было сесть, потирая руками дрожащее тело. Холод, облизывающий корни мокрых волос, прокалывал голову ледяными иглами. Хотя эта боль не слишком сильно угнетала, она все же доставляла дискомфорт. Мое тело было устойчиво к боли. В детстве при падениях я никогда не плакала, несмотря на разбитые коленки. Колготки, которые носила, прилипали к крови, склеиваясь с кожей. Не дожидаясь, пока мама нанесет на них оливковое масло, я стягивала с себя колготки, из-за чего раны начинали снова кровоточить.

Причиной всего этого была не одержимость властью или стремление проявить себя. Я действительно не умела плакать.

Я начала дрожать от холода. Сидела на дороге в метре от проезжающих машин, на колени летели брызги от их колес. Я не знала, как долго просидела на этом тротуаре, но дождь усилился и наступила темнота. Единственное, что я чувствовала сейчас, – это холод. Положила локти на колени, зажала лицо руками и щурила глаза, наблюдая за проезжающими мимо автомобилями. Было ясно, что сегодня я проведу ночь, слушая звуки гудков и мирный шум дождя.

Капли, попадавшие на ресницы, затуманивали зрение и заставляли часто моргать. Интересно, вернулась ли Дефне домой? Сказал ли ей отец что-нибудь? Кто знает, что делала мать? Кому-нибудь было интересно, что со мной? Если, конечно, кто-то вообще заметил мое отсутствие…

Небо раскалывалось, вокруг ходили люди, а я просто сидела на мокрой брусчатке. Прохожие были настолько беспечны и бесчувственны, что не задавались вопросом, почему молодая девушка сидит на обочине под дождем, как сумасшедшая, и пустыми глазами смотрит на проезжающие мимо машины. Я не хотела, чтобы меня расспрашивали, но, если бы на моем месте была другая девушка, она бы точно подумала, что не расспрашивать и игнорировать – плохо. Для меня невидимость была хорошей штукой. Хотя в тот момент я была котенком, ищущим хозяина…

Когда дождь внезапно перестал бить в лицо, я нахмурилась и подняла голову – меня закрывал от дождя черный зонт. Затем изумленный взгляд упал на руку, держащую его.

Длинные, костистые и сильные пальцы.

Когда к этому добавился сладкий запах, смешанный с горечью, мои темные раскосые глаза распахнулись. Сердце затряслось от шока. Быстро открывающимся и закрывающимся сердечным клапанам было хорошо знакомо лицо человека, держащего зонт.

Каран Чакил.

Это был он. Узкая и идеально выглаженная черная рубашка была мокрой. Темные брюки, слегка влажные черные волосы, длинные черные ресницы, эти глаза, которые напоминали ночь, лишенную звезд и луны, без включенных фонарей… Это действительно был он.

Я застыла. Почему он вообще был здесь? Разве не должен быть похоронен в прошлом, в моем вчера? Что он здесь делал?

– Каран-бей? – Я запнулась.

Он устремил свой жесткий и бездушный взгляд на мое лицо и, ничего не сказав, поделился со мной своим зонтиком. Нет, не поделился. Пока мужчина мок, его зонт защищал меня.

– Что ты делаешь здесь в такой час под таким дождем, Мятежный Камешек?

Камешек.

Пытаясь переварить это, я продолжала молча смотреть на Карана, стараясь не терять самообладание. Он нахмурился. Из-за этого движения капля дождя, пытаясь перетечь со лба к носу, застряла в набухшей сине-зеленой вене.

– Разглядываешь вместо того, чтобы отвечать, да? – спросил он, просто шевеля губами. – Я думал, ты очень разговорчивая девушка. Проглотила язык, малышка?

Я пыталась сосредоточиться, но не смогла.

– Я просто задумалась.

Он посмотрел так, будто у меня открылся третий глаз на лбу.

– Ты решила, что поздний час, дождь и тротуар идеальны для размышлений? – тут же спросил мужчина.

– Почему это вас беспокоит, Каран-бей? – спросила я.

Он посмотрел на меня с дьявольским выражением лица.