Михаил Ланцов: Сын Петра. Том 1. Бесенок

* * *

Пролог

Наши дни

Мужчина сидел на диване и смотрел в окно на полную луну, что ярко светилась в эту безоблачную ночь. Ему не спалось.

Всю свою жизнь он служил.

Честно, насколько это было возможно.

В разных структурах.

Не забывал о себе, так как идеалистом или дураком не был, но и о Родине помнил крепко, стараясь жить так, чтобы их интересы не расходились. Это и привело к катастрофе… Всю его семью зачистили. Демонстративно. Чтобы иных устрашить. А теперь оставалось лишь поставить точку в этой публичной порке…

Рядом на журнальном столике перед ним стояло три ноутбука, на экраны которых были выведены изображения с камер наблюдения. На них мужчина прекрасно видел, как неизвестные осторожно обложили его дачу, как проникли на территорию, как вскрыли дверной замок… Хотя какие же они неизвестные?..

За спиной раздался скрип обуви и шелест одежды.

– Вас тоже бессонница мучает? – спросил мужчина незваных гостей, высоко подняв руку, в которой был зажат небольшой пульт с нажатой кнопкой, отчетливо видный в свете полной луны.

– Зараза… – донесся знакомый голос из-за спины.

– Заминирован дом, периметр и наиболее удобные позиции для снайперов.

– Ты же знаешь. У них приказ. Не трогай ребят. Дай отойти.

– Ты же знаешь, что это измена. А измена по приказу – это измена вдвойне.

С этими словами мужчина расслабил пальцы, отпуская кнопку.

Мгновение.

Слепящая вспышка.

И почти сразу сменившая ее Тьма, поглотившая даже не успевшую появиться боль…

– Аллилуйя! – ударило его по ушам, и все вокруг залил яркий свет.

Мужчина заморгал и замотал головой, пытаясь скинуть с себя это наваждение. Уж что-что, а такого варианта он не мог даже представить, полагая, что отправится прямиком в ад, если тот существует. Но нет. Песнопение никуда не делось, как и свет, который, впрочем, на деле был не таким и ярким, скорее даже тусклым. Просто на контрасте с полной тьмой…

Зрение вернулось.

Черты окружающего пространства проступили, оформились и приобрели резкость. И он едва не воскликнул от удивления, так как осознал, что находится в незнакомом храме. Более того, его кто-то поддерживает под руки. А если точнее – он на этих руках висит.

Тело слушалось вяло и было каким-то… маленьким. По сравнению с окружающими. Однако, собрав волю в кулак, мужчина встал на ноги и оттолкнул тех, кто его поддерживал.

– Отошел, – буркнул кто-то рядом. – А то сомлел, сомлел…

– Мал еще службу всю стоять, – заметил другой голос.

– Как ты, Ляксей Петрович? – ласково спросил смутно знакомый бородач, разодетый как актер какого-то театра. Пышно и в меха, которые, впрочем, не казались искусственными или дешевыми.

– Душно, – односложно ответил он, подивившись своему странному выговору и детскому голосу.

И тут ему вновь стало плохо. Нахлынули воспоминания какого-то мальца. Он покачнулся, но удержался на ногах. Отпустило, впрочем, быстро. Лишь слабость и сильная пульсирующая головная боль говорили о недавнем приступе, да воспоминания целой жизни… очень, надо сказать небольшой, оставшиеся у него в голове в дополнение к его старым. Впрочем, до самого окончания службы он так и простоял, покачиваясь на грани беспамятства.

Правда, по другой причине.

Воспоминания мальца говорили ему, что он находится в Успенском соборе. На дворе стоял 1696 год от Рождества Христова^[1], 11 марта. А он сам теперь шестилетний Алексей Петрович Романов, печально известный сын своего буйного родителя^[2]…

Часть 1. Новая новь

– Не задавай лишних вопросов и не услышишь вранья.

к/ф «Рок-н-рольщик»

Глава 1

1696 год, март, 11. Москва

Алексей как в тумане вышел из храма и направился в свои покои. Сам. Хотя рядом были люди, готовые помочь. Однако шагал он вполне уверенно, разве что вид имел крайне растерянный.

Добрался.

Вошел к себе.

Хотел уже было погрузиться в рефлексию и обдумывание ситуации, как следом в помещение ворвалась мама.

– Позор-то какой! Боже! Боже! При всем честном народе сомлел! Что же теперь люди скажут?!

Она металась по помещению и причитала, даже толком и не глядя на сына. Погруженная в свои мысли. Изредка обращалась к нему, но тоже больше риторически. Видимо, таким образом она хотела мальчика усовестить.

– Может, хватит? – максимально громко произнес Алексей, когда у него от этого жужжания и без того болящая голова начала едва ли не раскалываться. И ему просто физически стало больно ее слушать.

Царица замерла.

Сын никогда так ей не говорил.

– Ты в себе ли, мама? – спросил царевич, раздраженно глядя ей в глаза. Без малейшего смущения. – Родному сыну стало плохо. А ты что творишь? Причитаешь о том, что люди скажут? А как там дела у сына, даже не спросила. Тебе не стыдно? Родной сын мог и умереть. Ай-ай-ай… как нехорошо выходит. Не думаешь о том, что слуги о твоем бессердечном поведении уже вечером всей Москве разболтают?

Она от удивления даже попыталась протереть глаза, подумав, что перед ней наваждение какое-то. Поморгала. Но нет. Сын стоял напротив и, распрямив плечи, смотрел нагло, не отводя взора. И не моргая.

Для царицы такое поведение сына оказалось чем-то шокирующим. Настолько, что, попытавшись что-то ответить, она не смогла подобрать слов. Просто ртом как рыба шевелила – открывая и закрывая. Молча. Или с какими-то нечленораздельными звуками.

– Что с тобой, мама? Совесть душит?

– Ты… ты…

– Мама, мне сейчас все еще плохо. Голова болит. Пожалуйста, перестань морочить голову. И дай мне возможность немного передохнуть.

– Как ты с матерью разговариваешь?! – наконец нашлась Евдокия Федоровна.

– Сообразно поступкам.

– Яйца курицу не учат!

– Ну если ты считаешь себя курицей, – пожал плечами Алексей. – Хотя не советую. Ведь всем известно, курица – это самая глупая птица. Настолько, что, если ей голову отрубить, она долго бегает без нее. Злые языки даже поговаривают, что, если ей рану перевязать и кормить по тростинке, вполне сможет без мозгов дальше жить. Их там все равно было не богато.

Мать отвечать не стала.

Покраснела лицом. Потом побледнела. Пятнами. Снова покраснела. И раздраженно вылетела из помещения, хлопнув дверью.

– Баба с возу, кобыла в курсе, – безразлично произнес Алексей и отправился к ближайшему месту, где смог бы занять горизонтальное положение.

В ногах правды, как известно, нет. В спине и заднице ее тоже не хранится. Но сейчас он считал, что, если сесть, а лучше лечь, ноги хотя бы гудеть не будут. Что уже если не правда, то приятный бонус к ее поиску. Да и голова, если ей не двигать, болела меньше.

Слушать продолжительные нотации или еще как-то морочить себе голову Алексей сейчас не хотел. Это было не его тело, не его имя, не его жизнь и даже, черт побери, не его эпоха. И требовалось уложить в голове многое. Слишком многое…

Скрипнула дверь.

Вошел его духовник Яков Игнатьев.

– Мама прислала? – равнодушно спросил царевич.

– Мама, – честно признался тот. – Зачем ты с ней так?

– Мне плохо. Голова раскалывается. А она мне ее морочить вздумала. Мне сейчас даже слушать и говорить тяжело. Но ей плевать. Трандычит и трандычит. И что примечательно – ни слова о том, как я там… почему… отчего… вот я и вспылил.

– Но она мама.

– Иной раз она о том забывает.

– Ну что ты такое говоришь? Она всегда о тебе думает. Молится. Переживает.

– Только я о том узнаю лишь от тебя, – покачал головой Алексей.

Немного помолчали.

Духовник тоже был явно шокирован нетипичной речью царевича. Еще утром он говорил совсем иначе. И вел себя по-другому.

– А с самочувствием что? – наконец нашелся Яков. – Ты не жаловался же намедни.

– Слабость. Уже который день. И головная боль. Голова прям трещит, словно вот-вот лопнет. Вот в храме и сомлел. Да и сейчас тяжко. А что не жаловался, так зачем? Чай, не девица. Но тут прям уже мочи терпеть нет…

Чуть погодя духовник вышел к ждущим его царице и хмурым богато одетым людям.

– Нездоровится ему.

– Он… такой странный, – будто бы не слыша его, произнесла Евдокия Федоровна.

– Я его умыл святой водой. Дал к кресту приложиться. «Отче наш» вместе прочли. Но дальше он уже заснул.

– Заснул?

– Говорю же – нездоровится ему. Слабость. Голова болит. Он все эти дни терпел, а тут не сдюжил. Вообще странно, что он сам достоял службу. Лекаря бы ему. Но попозже. Пущай поспит.

– А от чего так? Неужто захворал? – обеспокоилась Евдокия Федоровна. Только сейчас, после того как ей несколько раз сказали, она не только услышала, но и осознала эти слова. Оттого и занервничала.

Разговорились.

Первичное раздражение царицы прошло. В ее сознание проникло понимание – сыну плохо. Действительно плохо. А в эти годы с дурным самочувствием не шутили. Тем более не в ее положении. Как-никак мать наследника престола. И если его не станет, то и она точно потеряет если не все, то многое, учитывая свои отношения с мужем…

Послали за лекарем.

Алексей тем временем думал, имитируя сон и пользуясь выигранным временем, дабы осознать произошедшее и выработать стратегию поведения. А то, судя по всему, он что-то стал увлекаться…

Первая мысль после того, как все ушли и наступила тишина: «Как? Как, черт возьми, это возможно?».

Взрывчатки в доме должно было хватить с большим запасом для надежного уничтожения всех живых. Чтобы быстро. Чтобы наверняка.

Он не мог выжить.

Вообще.

Никак.

Тогда что это?

Как все это понимать?

Научно-технического объяснения не получалось придумать.

Взрыв был такой, что его мозг не смог бы сохранить целостность. А значит, какие-либо манипуляции с ним можно предпринять, только отскоблив его от обломков дома. Что разом перечеркивало всякие версии, связанные с этим направлением.

Предварительное копирование сознания тоже исключалось, так как он помнил все до самого конца. С чрезвычайной натяжкой можно было бы предположить наличие в его доме оборудования для бесконтактного взаимодействия. Но это тоже было нереальным. С одной стороны, ничего подобного смонтировать у него на даче никто бы не смог. Скрытно. Из-за перекрестной системы контроля. С другой стороны, еще два-три дня назад ничего не было решено. У него имелось несколько точек для встречи. И то, что все именно на даче будет происходить, не знал никто. С третьей стороны, а как? По роду деятельности он пусть и косвенно, но отслеживал всякие перспективные разработки. И ни о чем даже приближенном не слышал.

И так далее, и тому подобное. Перебирая варианты, он их отбрасывал как нереальные и невыполнимые. Пока наконец не перебрал все версии, даже самые идиотские. И пришел к выводу, что никаких здравых объяснений найти не получилось.

«Может, это какие инопланетяне шалят?» – залетела ему в голову шальная мысль. Но он от нее отмахнулся. Ни о каких достоверных фактах о контактах с инопланетными формами жизни он не даже не слышал. А опираться на мнения всяких любителей конспирологии не желал. Так ведь можно и до рептилоидов каких-нибудь договориться или кого хуже.

И что оставалось?

По сути, только мистика.

Но к ней он относился столь же скептично, как и к конспирологии. Каким-то людям она облегчала жизнь. Да. Но ему в работе только мешала. И если он как-то эти аспекты обычно и учитывал, то исключительно как мотивацию отдельных личностей. Да и то не всегда, а когда удавалось точно установить, что человек всем этим не прикрывается для сокрытия истинных мотивов и целей.

Алексей прекратил внутренний монолог.