Мой скептицизм улетучивается, и я как сухая губка впитываю советы старика. Страх сменяется отчаянием, а после злостью, и так по нескончаемому кругу эта ядерная смесь пульсирует по венам, прожигая меня изнутри. Я не боюсь боли, но неизвестность пугает. И лишь один вопрос мучает меня больше всего: кто такой этот Зверь…

***

Раздеваюсь, прохожу в знаменитую «фотозону», мне дают в руки номер, и ослепительные вспышки от фотоаппарата ослепляют уставшие глаза. Дальше все как по сценарию: снятие отпечатков пальцев, изъятие всех имеющихся при мне вещей, вплоть до сигарет, денег и телефона. Следующий этап – выдача легендарной оранжевой формы, к которой прилагаются белые носки и сланцы. Да они, сука, эстеты. Затем визит в изолятор, где я переодеваюсь, и меня даже кормят завтраком. Правда, есть его невозможно. Водянистая каша, без соли и сахара, без всего. Кушайте, блядь, на здоровье.

Следом, не церемонясь, надзиратель ведет меня в камеру, и тут начинается жесть. Пока шагаю по коридору, отморозки высовывают ублюдские рожи сквозь решетку и шипят как гиены:

– У-у-у-у, какая сладкая блондиночка к нам пожаловала…

– Малыш, твоя попка такая же сладенькая, как лицо…

– Сегодня я трахну тебя, белая сучка…

Меня словно поглощает вакуум небытия. Мозг абстрагируется от здешней реальности, и я больше никого не слышу, только звон в ушах как при контузии. А потом меня заталкивают в камеру и хлопком закрывают за спиной решетку. Вот она новая жизнь, Явор, будь как дома. Тягостные мысли заполняют пока еще незамутненный разум, но скоро его не будет. Я точно это знаю, иначе мне не выжить.

В полдень дверь моей камеры открывается.

– Спускайся на обед, белобрысый, – небрежно бросает надзиратель и уходит.

Непроизвольный вздох вырывается из груди. Перед выходом цепляюсь и висну на решетке, ловко раскачиваясь, отрываю руки от трубы и приземляюсь уже в коридоре. Отряхиваю кисти, нервно разминаю шею и направляюсь в столовую. Драться мне не впервой, но чувствую, сегодня может быть моя самая кровавая битва.

В столовой беру поднос и подхожу к раздаче. Передо мной возникает миска с неприятным содержимым… бобы вперемешку с сельдью. От одного запаха блевать охота, но если хочу выжить, я должен есть. Нужно воспринимать это как топливо. Беру кусок несвежего хлеба и чашку с жидкостью, которая отдаленно напоминает компот.

Пока ищу свободное место, ловлю на себе презрительные взгляды шакалов. В окружающей атмосфере ощущается напряжение, сдавливающее меня в невидимые тиски. Я должен забыть, что такое страх. Но отчуждение не позволяет мне расслабиться. Я чужой. А чужаков нигде не любят.

– Иди сюда, Чуб, – окликает меня уже знакомый хриплый голос. Нахожу глазами того самого старикашку. – Иди сюда, парень, – машет рукой.

Не раздумывая, пикирую к нему как истребитель. А когда присаживаюсь за стол, мне становится немного легче.

– Спасибо, – сипло срывается с пересохших губ, и я тут же припадаю к компоту из сухофруктов.

Однако жидкость застревает в горле, когда на плечо опускается грубая рука, пригвождая меня к месту. По лицу седого соседа понимаю, что ничего хорошего это не предвещает. А еще я ненавижу, когда меня трогают без моего согласия. Как он там сказал? Бить первым?

Ловко перехватываю волосатую конечность и протыкаю насквозь вилкой, прибивая прямо к столу, прежде чем на поверхность брызгает вонючая кровь.

– А-а-а, сукин ты сын! – пронзает со спины разъяренный рев, и в то же мгновение меня рывком скидывают со скамейки.

21

Глазами судорожно рыскаю по помещению, оценивая всю тяжесть ситуации. Упырь, которому я поранил руку, летит в мою сторону и одним ударом укладывает на боковую. По габаритам он шире меня в плечах и выше на голову. Но это не мешает мне занять доминирующую позицию. Заламывая мясистую руку шакала, выворачиваю ему пыльцы в противоположную сторону. До упора. До мерзкого, режущего слух, хруста.

– А-а-а, – издает очередной вой его гнилой рот, но сломать ему челюсть не удается.

Неожиданно мне заламывают руки за спину, а после грубым рывком снимают с окровавленной туши и швыряют в толпу. Не успеваю сориентироваться в пространстве, как облаченный в кастет кулак рассекает мою щеку, отчего я окончательно теряюсь и болезненно падаю на спину.

Обжигающая струя крови мгновенно растекается по лицу, приводя меня в боевую готовность. Сейчас я не испытываю ничего, кроме ярости.

Приподнимаюсь, облокачиваясь на колени. Зло вытираю рукавом кровищу и лениво стряхиваю ее на пол. Сердце бьется с такой силой, словно костолом собрался выломать мне ребра. Я раздраженно сплевываю в сторону и обвожу окружающих пристальным взглядом. Пусть, суки, видят, что не боюсь их.

– Вставай, белобрысый ублюдок! – брызжа слюной, рычит перекаченный афроамериканец, чем-то напоминающий Кинг-Конга. Его черная как ночь кожа должна бы вселять ужас. Но все. Процесс запущен. Прожигающий мои вены адреналин полностью отключил функцию самосохранения. – Твой персональный ад начнется с меня, блондиночка, а затем каждый день тебя будут трахать в задницу все желающие. Я лично прослежу за этим. – Небрежно сплевывает под ноги и поднимает меня за грудки, но не успевает нанести удар, потому что я впиваюсь ему зубами в ухо и, несмотря на утробный рев, отгрызаю кусок. Из-за резкой боли его хватка слабеет, и он отталкивает меня, судорожно сжимая поврежденный орган, напоминающий окровавленный слуховой аппарат. – Пидор-р-р… – прерывая сдавленные стоны, орет негр, и вновь из его рта вырывается надрывной рык.

Я демонстративно выплевываю окровавленный кусок уха на белый пол и вульгарно сплевываю еще сгусток крови. Вот только гориллу это приводит в ярость, и он рывком бросается в мою сторону. В секунду сносит с ног и укладывает на лопатки. Его ноздри яростно расширяются, пока он обездвиживает меня, коленями прижимая мои руки к полу. Гневно заносит трясущийся кулак для удара, но внезапно возвышающаяся над нами громадина резко выворачивает его руку в другую сторону, вынуждая моего противника разразиться душераздиращим воплем, после чего давящая на меня тяжесть исчезает, позволяя пошевелиться. Медленно приподнимаюсь на локти и замираю.

– Кто начал? – искаженный хрипотой голос словно прибивает к земле, и я устремляю взгляд на мужика, от которого за версту веет опасностью.

Воздух сжимается и не проходит в легкие, словно его выкачали из помещения, а исходящая агрессивная энергетика парализует все тело. Надо мной нависает бритоголовая скала из мышц, покрытая татуировками, а лицо скрыто железной маской. Взгляд угольно-черных глаз устрашает своей дикостью. Желтая форма и оглушающая вокруг тишина указывают на одно – передо мной стоит Зверь.

– Так кто это сделал? – повторяет и пинает кусок уха в мою сторону. Поднимаюсь на ноги и смотрю ему прямо в глаза. Я привык провоцировать опасность, и сейчас делаю это на автомате. – Поприветствуйте новичка, – дает приказ своим шавкам, отстраняясь назад.

Толпа из местных дикарей окружает и теснит меня. Ни слова не говоря, бугай резким выпадом впечатывает в мое лицо костлявый кулак. Я не замечаю, как оказываюсь на полу. Мне начинают прилетать беспощадные удары, взрываясь по всему телу острой болью. Я стараюсь прикрыть голову руками, но по онемевшим вискам понимаю, что это бесполезно. От очередного пинка поясницу пронзает резью. Глухой сдавленный звук вырывается из моего окровавленного рта, пока я пытаюсь поставить блок, но не успеваю, и что-то тяжелое разбивается о колено, пронзая его тупой болью.

– Хватит, – спокойно, как ни в чем не бывало, басит Зверь, и все моментально расступаются. – Встань, – новый приказ, на этот раз мне. Конечности парализованы нервной судорогой, но стиснув зубы, присаживаюсь, опираюсь на одно колено и медленно поднимаюсь. Зверь делает шаг навстречу и кладет руку на мое плечо, крепко сжимая его. – Вот теперь, парень, твоя задница в моей банде. Ты явно из желтых рядов. Белый Тайсон, – усмехаясь, главарь упырей небрежно взъерошивает копну моих волос. Его злорадный смех прорывается сквозь намордник гулким эхом. А в сумасшедшем взгляде читается азарт. – Идем, подлатаем тебя, – хлопает по спине и подталкивает вперед.

Толчок болезненно отзывается во всем теле, отчего я оступаюсь и неудачно подворачиваю правую ногу. Режущая боль стрелой пронзает колено. Но дискомфорт отходит на второй план, когда он обнимает меня рукой, сжимая плечо мертвой хваткой.

– За что ты сидишь? – Перекатываю во рту сгусток крови и сплевываю его.

– Тебе лучше не знать, – чеканит зверюга. В нем чувствуется стержень. В каждом движении читается уверенность и господство над всеми. – А ты отчаянный малый, мне нравятся такие. Теперь тебя никто не тронет. Хотя после твоего зверского нападения на нигерское ухо, ты бы и без моей помощи продержался среди этих гондонов.

– Давно сидишь?

Боль в колене мешает нормально передвигаться, но мне приходится идти. Покоящаяся на моем плече рука зверя не позволяет остановиться.

– Давно ли я сижу? Дай-ка подумать, – он открывает дверь в светлую комнату, и я не спеша прохожу внутрь, – десять лет. Можно сказать юбилейный экземпляр.

– Сколько осталось?

– Слишком много пиздишь, юнец. – Заваливается в стоящее в углу кресло. – Пожизненное у меня. Располагайся, – указывает мне на кушетку.

– За что на тебя намордник натянули? – Пропускаю его угрозу мимо ушей. Больно интересный персонаж.

– Кусаюсь я. Сильно. Перегрыз глотки минимум десяти надзирателям. В прямом смысле, Белый. – И я ни капли не сомневаюсь в его словах. Мощные руки Зверя готовы переломать любые кости. А огромные мышцы словно выточены из стали. – Хорош пялиться, Белоснежка, – усмехается. – И ты подкачаешься, срок-то не маленький дали.

Нас прерывает вошедшая женщина. Ее медные волосы выделяются на фоне белого халата, длина которого слишком консервативна.

– Снова издеваешься над молодыми? – шутливо подмигивает Зверю и, соблазнительно покачивая бедрами, надевает перчатки.

– Сама знаешь, воспитываю, – ехидно выдает Зверь.

Она ловко осматривает меня умелыми ручками, параллельно делая записи в карточке.

– Ну что, боец, – подводит итог, заполняя журнал, – как минимум два сломанных ребра. Точнее покажет рентген. Сильный ушиб колена, завтра выпишу тебе мазь. На рассеченную щеку необходимо наложить шов. Ну и по предварительным данным, сотрясение, скорее всего средней тяжести. Об это свидетельствует заторможенная реакция зрачков.

Откладывает тетрадь с ручкой в сторону и приступает к моей починке. Через полчаса экзекуций рыжая кокетка отстраняется и снимает с себя окровавленные перчатки, выбрасывая их в урну. Пока она копошится в шкафу, я пытаюсь прийти в себя, сидя на кушетке. Щеку неприятно стягивает шов, а мутная голова начинает гудеть от боли. Мне явно требуется отдых.

– Выпей, – протягивает в стаканчиках лекарства и воду. Я недоверчиво окидываю ее взглядом. – Тебе надо снять напряжение и боль. Будешь спать как младенец, – улыбается накрашенными губками.

Скала поднимается с кресла.

– Пей, тебе говорят.

Тон Зверя не требует возражений, и я закидываю таблетки в рот, делая вид, что глотаю. Мне нужно сохранять ясное сознание. Доверия у меня нет ни к кому. Гостеприимство Зверя тоже напрягает. Нужно быть начеку, предательством я сыт по горло, и удар от шакалов больше не пропущу.

Он подходит к медичке со спины и по-хозяйски запускает ручищи ей под халат. Сучка моментально льнет к нему, прикрывая глаза, а после срываясь на прерывистое дыхание.

– Можешь идти, Белоснежка, я отблагодарю твою спасительницу.

Зверь обхватывает шею рыжухи широкой ладонью и сдавливает. С приоткрытых алых губ тут же вылетает хрип и, почувствовав себя третьим лишним, я спрыгиваю с кушетки. Болезненно приземляюсь на ноги, отчего колено начинает ритмично пульсировать. Сморщив лицо от дискомфорта, направляюсь обратно в камеру и по пути выплевываю таблетки.