– Вы забыли шляпу.

Пегги вопросительно склонила голову к плечу.

– А зачем мне шляпа?

Щеки Авы покрылись краской.

– Чтобы вас… не приняли… за… – Пегги приподняла брови, приглашая закончить фразу, – …проститутку, – шепотом закончила Ава, перед этим оглянувшись и убедившись, что никто ее не услышит.

К ее огромному удивлению, Пегги разразилась хохотом.

– Дайте угадаю – вы читали руководство УСС по поведению в Лиссабоне?

Ава гордо выпрямилась.

– Конечно.

– Ну, с тех пор как написали это пуританское руководство, многое изменилось. – Все еще посмеиваясь, Пегги взмахнула рукой, приглашая Аву следовать за собой. – Поехали, вам надо обустроиться на новом месте.

До площади Росиу они добрались за несколько минут: идти пешком вроде бы далеко, а на машине – бессмысленно близко. Пегги не гнала, как мистер Симс, поэтому у Авы появилась возможность рассмотреть выложенные на тротуарах и площадях узоры, которые назывались calçada, – традиция, которая, по слухам, восходила еще к Месопотамии. Блоки из известняка и базальта могли складываться в определенную картину или были просто разбросаны в хаотичной мозаике. Но Ава, прочитав все, что успела, о Лиссабоне, надеялась увидеть именно площадь Росиу – и не сдержала восхищенного вздоха, когда впереди показались черно-белые волны вулканической и осадочной пород.

– Площадь Росиу, – подтвердила Пегги, указывая на изгибы узора и статую короля Педро VI, возвышавшуюся в центре. – Не знаю, как они называют эту мостовую, но выглядит чудесно, правда?

– Mar Lago, – ответила Ава. – Открытое море.

Пегги сложила губы бантиком, задумавшись.

– Подходящее название. Но имей в виду, намокнув, они становятся скользкими, как мыло. А откуда ты вообще знаешь про это море?

– Я же библиотекарь, – гордо объяснила Ава. – Люблю узнавать новое.

– Ты однозначно создана для этой работы. И не вздумай слушать мистера Симса, если он начнет уверять тебя в обратном.

Пегги направила машину в объезд площади, и внимание Авы переключилось с calçada на толпы людей. Столики и стулья усыпали тротуары перед многочисленными кафе так плотно, что временами невозможно было понять, где проходит граница между разными заведениями.

Согласно тому, что Ава узнала из инструкции УСС и различных книг, португалки не являлись завсегдатаями кафе. Однако десятки женщин сидели в непринужденных позах на деревянных и металлических стульях и курили, элегантно выдыхая клубы дыма. Ни на одной не было чулок, перчаток и уж тем более шляп.

– С появлением беженцев здесь многое изменилось, – обронила Пегги, сворачивая на улицу под названием Руа-де-Санта-Жушта и останавливая машину. – Пусть тебя не обманывает их беспечность – они в отчаянном положении, и поэтому им наплевать на чулки и шляпы. Они катаются на бесконечной адской карусели виз на въезд, на выезд и бог знает каких еще виз, и им нужно как-то убивать время.

– И те люди перед посольством тоже, – мгновенно посерьезнела Ава, вспомнив недавно увиденную очередь.

– Точно. – Пегги тоже нахмурилась. – И даже если им повезет получить визу, нужно еще купить билет на пароход – а он может и не прийти, и тогда это безумие начнется по новой. Ты сама увидишь.

Она выскользнула их машины, взяла один из чемоданов (Ава предусмотрительно схватила тот, что тяжелее), и они поднялись на один пролет лестницы, остановившись у двери с номером сто один. Пегги вынула связку ключей и открыла замок.

– Места маловато, но у других и этого нет – отели и частный сектор забиты под завязку. Тебе повезло – эта квартира освободилась прямо перед твоим приездом.

Ава переступила порог и обнаружила единственную, довольно узкую комнату, которая служила гостиной, кухней и столовой одновременно. Дверь с одной стороны вела в спальню, а еще одна – в собственную ванную, и с такой роскошью Ава сталкивалась впервые.

– Чудесная квартира, – сказала она, опуская чемодан на пол. – Я из Вашингтона, так что для меня это просто дворец.

– Тогда добро пожаловать! – Пегги вручила ей ключи и толстый конверт. – Здесь эскудо, местная валюта, довольно приличная сумма. Сегодня отдыхай, а завтра с утра раздобудь как можно больше прессы – газетный киоск располагается дальше по улице. К полудню за тобой кто-нибудь заедет, чтобы отвезти в посольство.

Ава взяла конверт.

– И это все мои обязанности? Покупать газеты?

Пегги пожала плечами и направилась к выходу.

– Ты разберешься. Я же говорю – ты создана для этой работы.

Дверь в квартиру захлопнулась, и Ава осталась наедине с чемоданами и ощущением крайней изможденности.

В Вашингтоне она была на своем месте, она могла назвать автора любой картины и скульптуры в библиотеке, она знала историю каждой половицы, каждой трещинки в потолке. Она изучила как свои пять пальцев и каталог, и своих коллег, и этикет, обязательный к соблюдению в приглушенном великолепии залов. К встрече с Лиссабоном она готовилась как студент, очнувшийся за неделю до экзаменов, у нее не было времени выучить язык, а то, что она узнала о местной культуре, оказалось неправдой.

Все считали, что она рождена для этой работы, – кроме нее самой.

* * *

Той ночью Ава засыпала мучительно долго – и с трудом заставила себя встать в восемь утра, еще не перестроившись на местное время. Распаковав чемоданы, она отгладила вещи с помощью старого утюга, найденного в кладовке, и аккуратно расставила книги на полках в главной комнате. Исключение составили «Маленькие женщины» Луизы Олкотт, которые Ава всегда держала на прикроватной тумбочке в любом доме, где ей приходилось жить.

Когда мама была жива, они частенько читали одну и ту же книгу параллельно. Все началось с «Энн из Зеленых Крыш» – Аве тогда было восемь, и она с таким воодушевлением рассказывала о книге, что мама решила прочитать ее. После этого они много часов провели за оживленными обсуждениями, восхищаясь остроумными замечаниями Энн и негодуя на подлый нрав мерзкой Джози Пай. После этого они всегда читали одну и ту же книгу параллельно – пока спустя пять лет мама не погибла.

«Маленьких женщин» мама прочитала первой, как всегда делала, если опасалась, что книга будет не по возрасту двенадцатилетней Аве. Но этот роман она сочла не просто подходящим для девочки, а настоящим шедевром. Ава дочитывала его, пока родители путешествовали, и ее переполняли эмоции, которыми она жаждала поделиться. Зная, что мама должна вернуться на следующее утро, она оставила книгу на прикроватной тумбочке, чтобы, проснувшись, первым делом схватить ее.

Но только самолет, на котором родители возвращались из Франции, попал в ужасный шторм и рухнул в море. И утром, когда Ава выбежала из спальни, ее встретили не мама и папа, а няня, заплаканная и всхлипывающая.

Конечно, экземпляр «Маленьких женщин» рядом с кроватью не значил, что Ава ждет возвращения матери, нет, – он служил напоминанием об их общей любви к книгам, которая каким-то образом до сих пор связывала их.

И каким-то образом этот маленький осколок детства, любимый томик, в котором Ава знала каждую букву и потертость, подарил немного домашнего уюта незнакомому жилищу. Ава и не понимала, как нуждается в этом ощущении, которое окутало ее теплым объятием и придало решимости выполнить свое задание.

Пусть она и не была полиглотом, но владела французским и немецким, а также немного испанским и рассчитывала, что и с португальским дело у нее пойдет. К тому же у нее оставалось время до полудня, когда за ней приедут из посольства. Интересно, насколько тяжко ей придется в первый день?

Собираясь на улицу, Ава едва не забыла шляпку, но вовремя спохватилась, приколов ее к своим кудрям, надела новые туфли, гармонирующие с юбкой, и розовый свитер.

Открыв дверь, она оказалась лицом к лицу с соседом из квартиры напротив, который тоже собирался уходить. Его волосы на висках покрылись серебром, под глазами, выдавая усталость, набрякли мешки. Он кинул на Аву один только взгляд и удивленно вскинул брови.

– Вы американка. – Ава нахмурилась – неужели это так очевидно? – У вас не найдется американских журналов? – В его английском сквозил непонятный акцент. – Возможно, «Тайм»?

– Вообще-то найдется, – медленно ответила Ава. Журнал она купила в аэропорту, повинуясь порыву, в надежде отвлечься от предстоящего полета. Затея не сработала, Ава даже не открыла его, и он теперь лежал на столе в гостиной.

– Вы можете мне его отдать? – продолжал сосед.

Он даже не попробовал предварить столь прямолинейную просьбу светским разговором, и Ава растерялась настолько, что согласно кивнула, прежде чем поняла, что делает; вернулась назад, взяла журнал – идеально глянцевый и блестящий, – и вышла обратно.

Лицо соседа озарила такая радость, словно Ава вручила ему Библию Гуттенберга.

– Благодарю вас, – сказал он и, прежде чем Ава успела что-то ответить, скрылся в своей квартире.

Оставив эту странную встречу позади, Ава спустилась по лестнице, вышла из здания и решила свернуть налево, куда стекался людской поток, но не успела сделать несколько шагов, как ее каблук поехал по скользкому тротуару. Она восстановила равновесие прежде, чем кто-то успел заметить ее неловкость, и стала внимательнее смотреть под ноги. Каменная мозаика, которой Ава так восхищалась накануне, местами вспучивалась, а местами проваливалась, и эти застывшие волны исключительно коварно подстерегали ноги в туфельках. Но вместо того чтобы вернуться и переобуться в более подходящую пару, Ава осторожно направилась к киоску и стойкам, к которым кнопками были пришпилены газеты.

Одну полку занимала «Дэйли мэйл», датированная двумя неделями тому назад, 8 апреля 1943 года, ее заголовок гласил: «Роммель бежит, союзники смыкают кольцо».

Рядом располагалась «Дас Райх» без малейшего упоминания о разгроме упомянутого генерала. «Ле нувелист» – кажется, лионская газета, – тоже хранила молчание. Ава протянула к ней руку, чтобы ознакомиться подробнее, когда с ее пальцами столкнулись другие, мужские.

Они отдернули руки и взглянули друг на друга. Перед Авой возвышался мужчина с небрежно откинутыми назад светлыми волосами и глазами лазурными, как чистое весеннее небо. Он широко улыбнулся, сверкнув ямочкой на правой щеке.

Так, наверное, выглядел Адонис. По крайней мере, Ава теперь могла сказать, что видела воплощенными свои представления о божестве. Не то чтобы она могла потерять голову от одной красивой внешности, но эта ямочка могла зажечь в самом стойком женском сердце романтические чаяния.

– Извините, – произнес незнакомец с легким баварским акцентом.

Аву как будто обдало ледяной водой, и дыхание перехватило уже не от восторга, а от шока.

– Вы немец.

– Австриец, – поправил он.

– Нацист, – не сдержавшись, ядовито зашипела она. И тут же пожалела о своей поспешной реакции. Но звук немецкого языка всегда вызывал у нее теплые воспоминания об отце, чьи дед и бабушка эмигрировали в Америку из Кельна (его мать и сестры родились уже по другую сторону Атлантики). Язык являлся одним из семейных сокровищ, и отец так вдохновенно изучал его, что Ава не могла не проникнуться той же страстью. А теперь нацисты осквернили язык их предков.

– Беженец, – снова поправил мужчина. – Я приехал сюда пять лет назад, чтобы не попасть в аншлюс.

Щеки Авы словно обдало кипятком – не стоило ей так поспешно бросаться обвинениями. Пусть американские газеты только и пишут, что о немецкой агрессии, нужно учиться сдерживать свои порывы.

Правда, в спешке собирая куцые факты о Лиссабоне, она не смогла выудить информации о беженцах, прибывших раньше 1940 года, но все-таки имела представление об аншлюсе – насильственном присоединении Австрии к нацистской Германии.

– Ясно, – пристыженно ответила она. – Приношу свои извинения.

Он скривился и показал на свое горло.