Синдзабуро передернуло. «И кто их учил отрабатывать возражения, – думал он. – Чешут языками друг с другом, как будто меня нет. Ну все, с меня хватит».

– Знаете, мне конечно жаль, но никакие фонари я покупать не собираюсь. Мне все равно, что вы подумаете, но без постоянного дохода покупать сувениры – неразумное расточительство. Жена мне за такой «сюрприз» разве что скандал закатит. И будет права.

Вкрадчиво, как ползущая змея, Цуюко зашипела:

– Тогда мы на тебя разозлимся, Синдзабуро.

– Ч-что?

– Мы. На тебя. Разозлимся. – Она смерила его цепенящим взглядом.

– Ну не надо, Цуюко, – протянула Ёнэко. – Ни к чему оказывать на господина Хагивару давление. Пусть он сначала попробует, каково это – обладать нашими замечательными фонарями. Не сомневаюсь, они принесут ему много радости. Господин Хагивара, могу я узнать, где у вас в гостиной выключатель?

Синдзабуро перевел глаза на выключатель, и свет, словно повинуясь гостье, померк. Прежде чем он успел изумиться, фонарь на столе наполнился светом и озарил темную комнату.

На противоположной стене в зелено-белом свечении отразились силуэты гостий Синдзабуро. Он вспомнил, как в школьные времена играл с друзьями в похожую игру – ребята светили себе на подбородок фонариками, стараясь напугать друг друга получившейся тенью. Детские воспоминания вернули Синдзабуро самообладание, нарушенное очередным неожиданным поворотом, который бросал вызов разумному ходу вещей. Мягкое сияние фонаря разливалось в его пионовых узорах и наполняло пространство гостиной. Словно инобытие проявилось в материи – прямо у него на глазах. Нижнюю часть тела посетительниц от взгляда Синдзабуро скрывал журнальный столик – казалось, их тела начинались от ребер и свободно парили в воздухе.

– Вы прям как призр… в смысле, не от мира сего.

Синдзабуро скривился, почувствовав, что сказал какую-то ерунду.

– Мы? Призраки? – Губы Ёнэко исказила ухмылка. Похоже, неловкое сравнение Синдзабуро ей даже польстило.

– А что, если мы и в самом деле… не от мира сего? – Цуюко подняла взгляд и всмотрелась ему прямо в глаза. Ее губы блестели – то ли от слюны, то ли от чего-то другого. Не дожидаясь ответа, женщины захихикали.

Фонарь на мгновение погас и засиял снова.

– Видите, как красиво светит? Замечательная вещь, не правда ли? – Ёнэко и Цуюко одновременно улыбнулись.

– Согласен, но мне он незачем, – ответил Синдзабуро.

Женщины переглянулись и решительно кивнули друг другу. Они снова уставились на Синдзабуро – теперь с пугающей серьезностью.

– Синдзабуро, я погибну, если ты не купишь фонарь, – сказала Цуюко.

– Слышали, господин Хагивара? Милая Цуюко погибнет! – добавила Ёнэко.

– Я не уйду, пока Синдзабуро не купит мне торо! Хочу торо! Делайте со мной что хотите! – Голос Цуюко звучал пронзительно как у ребенка, который вот-вот зайдется в истерике.

– Вот-вот, слышали? – вкрадчиво продолжила Ёнэко. – Только представьте, как будет ревновать ваша супруга, увидев здесь Цуюко. А всего-то и надо: купить фонарь, и мы немедленно исчезнем. – Пока ее спутница продолжала увещевания, Цуюко косилась на Синдзабуро.

– Я ясно сказал: не буду ничего покупать, – твердо заявил Синдзабуро. Чем активнее действовали оппонентки, тем легче ему было сохранять спокойствие.

– Ты слышала, моя дорогая Цуюко? Забудь о нем – видишь же, у него гнилое сердце!

– Нет, госпожа Ёнэко. Я верю в моего Синдзабуро. Он добрый человек.

– Господин Хагивара! Вы слышли? Это ужасно… трогательно…

Наблюдая за разворачивающимся фарсом, Синдзабуро не мог не оценить командную работу этой парочки. Ёнэко блестяще отыгрывала роль «доброго полицейского». Без нее Цуюко была бы гораздо менее убедительна. Их тактика шла вразрез с общепринятыми методиками продаж – и нельзя было не признать, что в их поведении было нечто угрожающее. «Видимо, совсем отчаялись», – думал Синдзабуро. Отчаялись, потому что никто ничего не берет. Он даже подумал, не купить ли ему этот чертов фонарь просто из жалости. Но стоило только представить реакцию жены, как соблазн быстро улетучился. Последние пару лет ее предпочтения в интерьере сводились к скандинавскому минимализму, и традиционные японские фонари интересовали ее меньше всего.

Цуюко и Ёнэко продолжали свой шумный маскарад. Синдзабуро вдруг ясно осознал, что ад ждет его при любом раскладе – купит он фонарь или нет.

От этой мысли Синдзабуро громко рассмеялся. Давно уже он не позволял себе от души похохотать вслух. «Если уж совсем прижмет, – думал он, сотрясаясь от смеха, – пойду по домам, как эти двое. На жизнь точно хватит. Хотя, конечно, смотря что считать жизнью. Но так или иначе, правила можно нарушать, и ничего страшного за этим не последует». С этой мыслью Синдзабуро почувствовал прилив жара к голове и стиснул зубы.

Ёнэко и Цуюко не без волнения отметили, как он переменился:

– Ну что, господин Хагивара, передумали?

– Синдзабуро, ты готов пойти мне навстречу?

– Нет, ваши фонари я покупать не буду. Впрочем, спасибо за предложение. – Голос его звучал свободно и с достоинством. Он посмотрел на Цуюко и Ёнэко – те словно зависли в воздухе. В следующее мгновение свет в комнате снова погас – как будто кто-то задул все свечи в фонаре.

Синдзабуро проснулся от чириканья воробьев за окном. Он лежал на полу в гостиной. Приподняв голову, он обнаружил лежавшие рядом четыре торо. Цуюко и Ёнэко нигде не было.

Услышав как ключи поворачиваются в замочной скважине, Синдзабуро быстро поднялся и приготовился отбивать очередное наступление этой парочки. Но в гостиную с громким «Привет! Я дома!» вошла его жена. Она приподняла свой чемодан с покупками на руки, чтобы колесики не чертили по полу. Оглядев царивший в гостиной бардак и растянувшегося на полу Синдзабуро, она нахмурилась и недоверчиво произнесла:

– Да что же это такое!

Синдзабуро отметил про себя, что жесты и мимика у нее мало чем отличались от Цуюко и Ёнэко. И почему все женщины смотрят на него с одним и тем же выражением лица?

– Чем ты здесь занимался? Тебе разве не пора искать работу? А это что за творчество? Что, вместо биржи труда пошел на кружок рукоделия?

Под гневные тирады поднимавшей торо с пола жены Синдзабуро наконец вспомнил про кошелек. Он наверняка похудел на несколько купюр. От этой мысли Синдзабуро поежился. Никакой коммивояжер, разумеется, не вправе брать у клиента деньги без разрешения – так написано во всех методичках. Это уже чистое воровство! И сколько они с меня взяли за эти чертовые фонари? Теперь и правда придется искать работу как можно скорее. Синдзабуро нехотя поднялся на ноги. Сквозь занавески гостиной нежно заглядывало вечернее солнце.

После той встречи Синдзабуро лишь однажды встретил Цуюко и Ёнэко.

Придя домой после ранней смены на новой работе, он готовил обед, когда услышал за окном женские голоса. Сквозь щель между окном и занавеской он увидел ту самую парочку – они стояли возле дверей, где висела табличка с фамилией хозяев дома, и о чем-то с серьезным видом беседовали.

Тогда Синдзабуро вспомнил. Он совсем позабыл: сразу после истории с фонарями его супруга, допытавшись, что же в тот день произошло, купила в хозяйственном наклейку с надписью «Коммивояжерам не беспокоить», и наклеила ее возле именной таблички. С тех пор прошел уже год. Визитки странных посетительниц, которые они передали ему в тот вечер, необъяснимым образом исчезли. Название их компании тоже совершенно вылетело у него из головы – хотя в тот момент он прекрасно его помнил.

– А здесь, смотри, еще одна! Это так жестоко.

– Здесь висит оберег, нам не войти… очень жаль!

– Это жестоко.

– Настоящая жестокость.

На Цуюко и Ёнэко были те же самые костюмы, что и в тот вечер год назад.

Оберег – вот оно что! Синдзабуро ухмыльнулся. Прямо как в фильмах ужасов! Любопытная все-таки парочка… Но в глубине душе Синдзабуро был рад видеть их снова. В следующее мгновение они синхронно повернулись к его окну, и Синдзабуро отпрянул в сторону.

Сверхспособность

«Кумико спрашивает»

Вопрос девятый: так какая же у вас сверхспособность?

Во-первых, у Окон и Оивы было кое-что общее: ужасные отеки на лицах. Вы, конечно, знаете эту легенду. Обе девушки оказались изуродованы: одна – из-за отравления, вторая – по причине болезни. И обе впоследствии стали призраками и мстили тем, кто стал причиной их погибели.

Меня с детства занимало то, как Окон и Оиву изображали в кино и сериалах – жуткого вида чудищами. В таком обличье мы и привыкли их видеть. В конце концов, хоррор на то и хоррор – не так уж важно, где и когда он снят. Если зомби перестанут вставать из могил, а Кэрри не будет утопать в свиной крови – никому будет не интересно. Уоллс должен страдать. Оконные стекла – разлетаться на куски. Все по законам жанра: без насилия и кишок зрителя не заинтересовать.

Но у себя в голове я никогда не представляла Окон и Оиву чудищами. Если кого-то они и пугают – то не больше, чем я сама. Если они чудища, то и я тоже. Я понимала это на уровне инстинктов.

У меня всегда была склонность к аллергии и чувствительная кожа – я с раннего детства мучилась от экземы. Сейчас стало полегче, но в подростковые годы с кожей было совсем плохо. Мама, конечно, переживала из-за этого – водила меня по дерматологам и другим врачам. Анализы показывали, что аллергия у меня буквально на все: рис, пшеницу, яйца, молоко, мясо, сахар. Мне назначили специальный рацион – почти все блюда на основе пшена. Мама шутила, что я питаюсь «как птенчик». Сегодня я иногда заказываю где-нибудь кус-кус, когда меня посещает странная ностальгия по тем временам. Разумеется, магазинные сладости были под строгим запретом. Соблюдать этот запрет было невыносимо. Глядя, как другие дети поглощают по дороге домой шоколадные батончики, я грызла ногти от зависти.

В старшей школе меня отправили на две недели в больницу префектуры Коти – там как нигде умели лечить кожные болезни. Валяясь на койке в бинтах с головы до ног, я чувствовала себя ожившей мумией. Сейчас это кажется забавным, но тогда было ужасно тяжело. Пару лет назад я поделилась этой историей с подругой-редактором, и оказалось, что она подростком тоже проходила лечение в этой клинике. «Какое совпадение», – смеялись мы и дразнили друг друга муми-тролльками. Сама она призналась, что для нее это тоже худшее воспоминание.

Кто-то может сказать: в мире столько страшных болезней – подумаешь, экзема. Но поверьте, жить с ней – настоящее мучение.

Экзема – это постоянный источник физического дискомфорта. Одежду просто так не купишь – приходится избегать любых синтетических тканей. А в нашей школе из полиэстера шилась и повседневная форма, и физкультурная. Маме приходилось просить учителей сделать для меня исключение и разрешить мне носить одежду из натуральных тканей. Ну и если отклоняться от темы – я совершенно не понимаю, почему японская система образования заставляет учеников заниматься физкультурой в коротеньких шортах. Для меня это был сплошной позор. Ладно, это уже другая история.

Женщинам с экземой приходится особенно тщательно подходить к выбору косметики. Замечу не без радости, что сегодня нам доступен широкий выбор органической и гипоаллергенной косметики, а еще большое количество подходящих чувствительной коже тканей вроде хлопка и льна. Эта тенденция безусловно сыграла положительную роль в моей писательской карьере.

Но самое неприятное в экземе, акне и прочие кожных болезнях – ощущение, что все вокруг таращатся на тебя. Люди инстинктивно реагируют на тех, кто от них отличается. Во время обострений взгляды моих одноклассников однозначно давали мне понять: я монстр. Поэтому распухшие лица Оивы и Окон по телевизору навевали на меня такую тоску. За что им все это? Почему каждый считает их чудищами? Их беда ассоциировалась у меня с моей собственной, и я испытывала к ним сострадание.