– Как это понимать? – шепчу я, ошеломленная его поведением.

Глеб наклоняет голову набок, все еще выглядя слишком спокойным, тогда как я едва могу дышать.

– Я хочу предложить тебе сделку, – произносит он ровным тоном, будто не понимает, в чем дело. – Ты расскажешь мне всю правду обо мне, а я дам тебе защиту.

Я нервно сглатываю.

– О какой правде ты говоришь? – Быстро облизываю губы. – По всей видимости, это ты от меня что-то скрываешь.

– Мне нечего скрывать только потому, что я помню лишь тридцать процентов из своей жизни. – Мое сердце дергается, будто в него только что выстрелили. – И тебя нет в этих процентах, но я знаю, ты единственная, кто может рассказать мне о моей семье…

Он говорит что-то еще, но я не могу разобрать слов из-за гула в собственной голове. Я делаю два прерывистых вздоха, а потом встаю из-за стола и собираюсь уйти, но тут же возвращаюсь на место.

– Хочешь сказать, ты не помнишь меня? – слова такие тихие, что я не надеюсь быть услышанной, но он слышит.

– Нет, – сухой ответ выскабливает мою душу, точно скальпель.

Из-за скорости и силы моего сердцебиения мне требуется длинная секунда, после которой с губ срывается:

– Как… Как это возможно?

Глеб качает головой.

– Это так не работают, Лена, – тихо предупреждает он. – Сначала согласись на мои условия.

– Ты… шантажируешь меня? – ошеломленно выдыхаю я.

– Просто хочу, чтобы ты была заинтересована в честности со мной.

От обиды и злости у меня перехватывает дыхание, и я чувствую, как высоко вздымается грудь. Горечь сковывает горло, и мне требуется время, прежде чем я нахожу в себе силы заговорить.

– После всего, через что я прошла, ты смеешь заявляться ко мне и ставить какие-то условия? – шиплю я, не контролируя, как дрожь охватывает тело. – Я… Как ты… Господи…

Я резко выдыхаю и снова поднимаюсь из-за стола, нуждаясь в свежем глотке воздуха.

– Кто ты такой? – шепчу я сквозь боль в горле. – Почему ты такой чужой? Я так… я так долго тебя искала, – предательский скрип вырывается из горла, но я не останавливаюсь. – Я до последнего не теряла надежды, искала вопреки всему, пока мне не швырнули твою смерть в лицо, а теперь ты вернулся, и я должна поверить, что ты потерял память?!

– Зачем ты искала меня? – прилетает холодный вопрос, будто я секунду назад не выложила ему всю свою боль.

– Я… – Мотаю головой. – Нет. Я так не могу… извини… – Начинаю судорожно собираться, хватаю сумку и задвигаю кресло на место. – Передай своему юристу, что мы будем решать вопрос по объекту через суд.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но мне в спину прилетает словесный булыжник:

– Если ты сейчас уйдешь, ваши с сыном жизни окажутся под угрозой.

Я медленно оборачиваюсь.

– Что ты сказал?

– Откажись от этого дела, Лена. Иначе последствия для тебя могут быть печальными.

Я не контролирую себя, когда срываюсь с места, не контролирую, когда заношу руку и отвешиваю Глебу такую пощечину, что его голова дергается в сторону.

– Не смей угрожать моему ребенку, – мой голос дрожит, и я гневно тыкаю в Глеба пальцем. – Не смей.

С этими словами я разворачиваюсь и буквально вылетаю из ресторана. Слезы жгут глаза, я хватаю ртом воздух, но он лишь разжигает пламя внутри. Боль. Столько боли тяжелым клубами обволакивает мое сердце. Боже…

Дрожащими от эмоций руками открываю машину, бросаю сумку и сажусь. Я всхлипываю и запрокидываю голову, чтобы сдержать слезы, но в следующее мгновение вздрагиваю от звука открывшейся с пассажирской стороны двери.

Смахнув непослушную слезу, я встречаюсь с его темным взглядом, ощущая, как сердце переполняют эмоции и что-то острое врезается под самые ребра, подавляя возможность заговорить.

Я в каком-то оцепенении смотрю, как Глеб устраивается на пассажирском сиденье, поправляя лацканы пиджака, а потом хлопо́к дверцы приводит меня в чувство.

– Я искренне заинтригован, – говорит он спокойно, сверля меня пристальным взглядом. – Между нами что-то было?

– С чего ты это взял? – решаю пойти другим путем, хотя сейчас все, чего мне хочется, так это чтобы Глеб вышел из машины, и я смогла остыть от собственных эмоций и принять ситуацию с холодной головой.

– Сам пока не пойму. – Глеб прикусывает край нижней губы, контролируя взглядом каждый мой неровный вдох. – Почему-то твое фото странно на меня повлияло.

– Ты следил за мной?

– Нет. Как я могу следить за тем, кого не помню? – усмехается он без веселья. – Но я хочу понять, почему принял решение приехать в этот город и лично разобраться с одним адвокатом, который встал поперек горла у серьезных людей. Они не любят, когда их планы нарушают. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?

– И что? – я теряю терпение. – Эти серьезные люди не могли тебе собрать досье и заполнить пробелы в твоей памяти?! Судя по всему, о моем ребенке они тоже тебе доложили? Это ты их навел на мою семью?

– Ты сама навела их на свою семью, Лена, – холодно осекает он меня. – Я лишь собрал нужную информацию в общую картину, прежде чем вернуться в город, который когда-то лишил меня свободы. Но что-то не сходится в моей голове. – Он проводит длинными пальцами по своему подбородку. – Я хочу кое-что понять, а может, даже проверить, и для этого мне нужно пообщаться лично с тем, кто меня знал.

Я тяжело дышу.

– И ты выбрал меня?!

Глеб неопределенно кивает.

– Так вышло.

Я стараюсь не принимать его слова близко к сердцу, но это просто невозможно. Глеб специально дразнит меня своими загадками. А я очень люблю их разгадывать. Даже если эти загадки обмотаны колючей проволокой.

– В какую игру ты играешь? – спрашиваю я, искренне не понимая его.

– Никаких игр. Я предельно серьезен.

– Почему я должна верить во все это? – Я вскидываю руки от беспомощности. – Почему?

Его глаза вспыхивают, а рот искажает ленивая ухмылка. Он не собирается отвечать. Я тоже, пока не пойму, что происходит. Напряжение между нами буквально трещит в воздухе. Но он по-прежнему остается холодным и собранным, в отличие от меня.

– Как ты вышел из тюрьмы? Как потерял память? – снова бросаю бомбу вслепую, надеясь, что она попадает в него, но Глеб с легкостью уворачивается.

– Скажи мне правду. И я дам тебе все, в чем ты нуждаешься.

Чертов камень с каменным сердцем.

– Я не скажу ни грамма правды, пока не поверю тебе, – цежу сквозь зубы.

– Тебе придется поверить мне, Лена.

– Как я могу тебе поверить? Как?! – эмоционально кричу я, взмахивая руками. – В моей голове сейчас такой бардак, что я вообще ничего не понимаю!

– Я не знаю, что в твоей голове, но собираюсь это выяснить. А пока дам тебе почву для размышлений. Я очень хорошо изучил твое досье, Лена. Ты хороший адвокат, но это не тот случай, где ты можешь попытаться выиграть. Поверь мне. Я знаю, о чем говорю. – Глеб чуть подается в мою сторону, и его тяжелый взгляд на мгновение опускается на мои губы, прежде чем он теряет к ним интерес и возвращает внимание моему лицу, понижая голос до тихого предупреждения: – Если бы я не вмешался, ты была бы уже мертва. – Мое сердце спотыкается о животное чувство страха, выросшее, как преграда на пути. – Переспи с этой мыслью. Я буду в городе до конца недели. Номер ты знаешь. Звони. Я готов обсудить с тобой условия нашей сделки в любое время.

Вот так просто он бросает в меня короткие бесчувственные фразы, выходит из машины и оставляет одну с информацией, которая, подобно ледяному лезвию, впилась под кожу.

Что. Это. Было.

Гнев. Боль и тоска сжирают меня в адском круговороте.

Я хочу довериться ему, хочу найти любой предлог, чтобы открыться, но какая-то острая обида сбивает меня с толку.

Он отказался от нас в тот день. Принял решение за всех нас, не имея на это никакого права. Потому что за теми бездушными стенами его ждали мы, его семья, и мы никогда бы его не оставили. Даже если он так не думал. Но Глеб решил все за всех нас и просто исчез.

После экстренных родов я походила на раненое животное, но, как только нас с Мишей выписали, сразу пустилась на поиски Глеба, пока еще по горячим следам. Я пыталась выяснить, куда его перевели после СИЗО, но все мои попытки каждый раз приводили меня в тупик.

Мне было больно физически и морально, на нервной почве у меня пропало молоко, я не могла нормально двигаться, нуждаясь в помощи, но, превозмогая боль и кровотечения, которые несколько раз открывались из-за разошедшихся швов, выходила из дома и снова принималась искать Глеба, как гребаная ищейка, потерявшая своего хозяина.

Я не могла есть, не могла спать, я не могла даже порадоваться своему долгожданному материнству, потому что сходила с ума из-за того, что Глеб оттолкнул меня, и срывалась на собственного ребенка, когда снова и снова мои попытки найти Глеба приводили к провалу. Я чувствовала вину из-за того, что забирала время у своего сына на безуспешные поиски, из-за того, что не смогла защитить его отца, а ведь он пострадал из-за меня.

Первые месяцы жизни собственного ребенка мне вспоминаются адом, и сейчас какая-то часть моей души ненавидит за это Глеба.

Мы могли бы попробовать пережить этот тяжелый период, могли бы попытаться побороться за нас, но он сдался, зато я не смогла, пока однажды благодаря связям Стаса мы не узнали о смерти Глеба.

Еще с минуту я сижу неподвижно, прислушиваясь к неровным ударам глупого сердца, ненавидя его за то, что оно дрожало от одного только из множества воспоминаний, которые я несколько лет держала на расстоянии от себя. Эти воспоминания можно сравнить с флакончиком яда, и сегодня я неосторожно открыла крышку, позволив ядовитым парам разлиться по венам.

Я чувствую себя такой обессиленной, как и тогда, когда мне сообщили, что Глеба больше нет. Я чувствую себя такой же истощенной, как и после тех бестолковых поисков.

И это странно – испытывать все эти беспомощные чувства, ведь Глеб вернулся живой, хотя при этом и совершенно чужой. Почему-то постепенно я позволяю своему сердцу поверить в версию с амнезией Глеба. Или я так утешаю себя? Ведь если причина его холодной отчужденности в другом, мне будет в разы больнее.

Усталый вздох вздымает мою грудь, и я поворачиваюсь назад, чтобы достать из сумки телефон.

Мне нужно с кем-то поговорить.

Сглотнув, откидываю челку назад и подрагивающими пальцами нахожу контакт Стаса.

Длинные гудки нервируют еще больше. Одной рукой держа телефон у уха, второй я сжимаю и разжимаю руль.

А когда наконец слышу на другом конце провода дыхание абонента, начинаю первая:

– Ты не поверишь, что со мной произошло… – Я глотаю свои эмоции. – Он жив…

– О чем ты говоришь?

– Господи, Стас! Глеб! Глеб живой! Ты представляешь? – В каком-то неверии я нервно усмехаюсь. – Мы ошиблись! Он жив! И он в городе. Боже, я даже не знаю, как тебе…

– Дыши, – командует он, и я делаю вдох и выдох. – А теперь расскажи мне, как человек, обладающий членораздельной речью.

Я тяжело сглатываю.

– Да, конечно, извини. Просто… – Втягиваю носом воздух. – Я же говорила тебе про дом пожилой пары, который хотят снести под строительство. Так вот, сегодня хозяйка позвонила мне вся в панике, мол пришли какие-то люди и попросили подписать документы. Я пулей рванула туда. Захожу, а там он. Я не узнала его сначала. Он стоял лицом к окну. Но когда услышала его голос… – Я качаю головой. – Ты представляешь, что со мной было?

– Догадываюсь, – ответ Стаса сухой, и я понимаю почему.

Но я решаю проигнорировать вредность друга.