Дэвид Гранн: Вейджер. Реальная история о кораблекрушении, мятеже и убийстве

Кире, Закари и Элле

Все мы – герои своих романов.

Мэри Маккарти

Может, зверь этот и есть…

Может, это мы сами^[1].

Уильям Голдинг «Повелитель мух»

David Grann

The Wager: A Tale of Shipwreck, Mutiny and Murder

© 2023 by David Grann

Published by arrangement with The Robbins Office, Inc.

International Rights Management: Susanna Lea Associates and The Van Lear Agency

© Мордашев Е.А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

От автора

Должен признаться, я не был свидетелем того, как корабль ударился о скалы, а команда связала капитана. И не видел своими глазами те обманы и убийства. И все же я провел годы, изучая архивы – вылинявшие бортовые журналы, рассыпающиеся в труху письма, полуправдивую прессу, уцелевшие протоколы смущающего военного трибунала. Критичнее всего я изучил рассказы участников – не просто свидетелей, но творцов событий. Я попытался собрать все возможные факты, чтобы понять, что же произошло. Однако показания участников и очевидцев разнятся. Поэтому я решил не сглаживать нестыковки, утаивая те или иные свидетельства, но представить все имевшие место точки зрения. Я оставляю за вами вынесение окончательного вердикта – приговора истории.

Пролог

Единственным беспристрастным свидетелем было солнце. Несколько дней оно наблюдало, как в океане качается на волнах странный предмет^[2]. То был корабль. Пару раз он чуть не врезался в риф, и это означало бы конец нашей истории. Однако – по воле судьбы или же по глупой случайности – судно попало в бухту возле юго-восточного побережья Бразилии. Там его заметили местные жители.

Судно это имело поистине странный вид. Больше пятнадцати метров в длину и трех метров в ширину, оно казалось наспех сколоченным и обмотанным тряпьем. Паруса были разорваны, гик, к которому эти лоскутья крепились, расколот, а корпус пропускал воду. От судна исходило страшное зловоние. На борту теснилось тридцать, казалось, живых мертвецов. Полуистлевшая одежда, заросшие лица, спутанные, задубевшие от соленой воды волосы, тонкие, словно у скелетов, руки…

Пришельцы ослабли настолько, что не держались на ногах. Один вскоре испустил последний вздох и умер. Однако тот, кто, казалось, был главным, необычайным усилием воли поднялся и объявил, что они с затонувшего британского военного корабля «Вейджер».

Когда новость дошла до Великобритании, ее встретили с недоверием. В сентябре 1740 года в ходе конфликта Британской империи с Испанией «Вейджер», имея на борту 250 офицеров и матросов, в составе эскадры вышел из Портсмута с секретным заданием: захватить богатый испанский галеон, известный как «трофей всех морей». У мыса Горн, оконечности Южной Америки, эскадра попала в шторм, и считалось, что «Вейджер» со всем экипажем затонул. Однако спустя 283 дня после того, как корабль видели в последний раз, он чудесным образом появился в Бразилии.

«Вейджер» сел на мель на необитаемом острове у берегов Патагонии. Большинство офицеров и матросов погибло, но 81 человек выжил. Эти счастливцы собрали из обломков галеона некое подобие корабля и отправились искать спасение. Им едва хватило места на борту. Грозные штормы, высокие волны, снег и ветер унесли жизни еще полусотни человек. Наконец три с половиной месяца спустя немногие выжившие достигли Бразилии, преодолев почти пять тысяч километров. Это было одно из самых длинных из когда-либо зафиксированных плаваний после кораблекрушения. Команду «Вейджера» превозносили за смекалку и храбрость. А старшему группы спасшихся до сих пор не верилось, что «человеческая природа способна выдержать перенесенные нами невзгоды»^[3].

* * *

Полгода спустя, на этот раз в снежную бурю, у юго-западного побережья Чили на берег выбросило еще одно судно. Деревянная долбленка под парусом, сшитым из лоскутов одеял, оказалась еще меньше своей предшественницы. На борту находилось еще трое выживших в крайне удручающем состоянии. Полуголые и истощенные, облепленные насекомыми, они с трудом понимали, где они и кто. Один был в таком бреду, «настолько впал в забытье», что, по выражению его товарища, «не помнил ни наших… ни даже собственного имени»^[4].

Поправившись и вернувшись в Британию, эти люди выдвинули шокирующие обвинения против своих товарищей. Те, кто был на останках «Вейджера», не герои, а мятежники. В последовавшей полемике выяснилось, что, после того как корабль сел на мель на острове, офицеры и команда «Вейджера» изо всех сил пытались не только выжить, но и сохранить какой-никакой порядок. Однако по мере ухудшения ситуации офицеры и команда «Вейджера» – должные быть апостолами Просвещения – впали в гоббсовское распущенное состояние безвластия^[5]. Люди опустились до уровня зверей, если не хуже: предательства, мародерство, убийства и даже каннибализм стали чем-то обыденным.

Британское Адмиралтейство привлекло «зачинщиков» к военно-морскому трибуналу. Суд, впрочем, грозил разоблачить не только обвиняемых, но и саму империю, чьей самопровозглашенной миссией было распространение цивилизации.

Несколько обвиняемых опубликовали сенсационные и крайне противоречивые повествования о том, что один из них назвал «темным и запутанным» делом^[6]. Рассказы об экспедиции оказали влияние на философов Жан-Жака Руссо, Вольтера и Шарля Луи де Монтескьё, а позднее – на натуралиста Чарльза Дарвина и двух великих писателей-маринистов, Германа Мелвилла и Патрика О’Брайана. Обвиняемые хотели воздействовать на Адмиралтейство и общественность. Выживший из одной группы написал то, что назвал «правдивым повествованием»^[7], утверждая, что «я скрупулезно проследил за тем, чтобы не допустить ни единого слова неправды: всякая ложь была бы в высшей степени абсурдной в произведении, предназначенном для спасения репутации автора»^[8]. Хроникер другой стороны заявил, что его враги представили «неполное повествование»^[9] и «возвели на нас страшный поклеп»^[10]. Он торжественно заявил: «Нам не поможет ничто, кроме правды. Мы или победим с правдой, или погибнем»^[11].

* * *

Все мы придаем некую складность – некий смысл – хаотичным событиям нашего существования. Мы перебираем наши воспоминания и каждый раз слегка их изменяем, подчищаем. Что-то и вовсе стираем из памяти. Герои своих собственных романов, мы дозволяем себе жить с совершёнными – или с несовершёнными – поступками.

Эти же люди считали, что сама их жизнь зависит от рассказываемых ими историй. Если история у них выйдет неубедительной, их вздернут на рее.

Часть первая
Деревянный мир

Глава первая
Первый лейтенант

На борту эскадры у всех, кроме рундука – ящика для хранения личных вещей экипажа, – имелась тягостная история. Любовная рана, или сокрытый тюремный срок, или оставленная в слезах на берегу беременная жена. Кто-то жаждал богатства или славы, кто-то страшился наказания или смерти. Не был исключением и первый лейтенант флагмана эскадры «Центуриона» Дэвид Чип^[12]. Крепко сбитый шотландец чуть за сорок, с длинным носом и пронзительным взглядом, он пустился в бега – подальше от ссор с братом за наследство, а также долгов, из-за которых не мог найти подходящую невесту. На берегу Чип казался обреченным, неспособным справиться с коварным течением жизни^[13]. Однако, всходя в треуголке и с подзорной трубой на помост-квартердек бороздящего бескрайние океаны британского военного корабля, он излучал уверенность – и даже, как сказали бы некоторые, надменность. Деревянный мир корабля – схваченный узами суровых уставов военно-морского флота и морских законов, а в первую очередь крепкого мужского братства – давал ему убежище. Чип ощущал кристально ясный порядок, наконец четко видел цели. И новое задание, несмотря на всевозможные риски (от опасности заболеть или пойти на дно до вражеского артиллерийского огня), дарило ему надежду и, что важнее, шанс овладеть настоящим богатством – стать капитаном собственного корабля, владыкой моря.

Проблема лишь в том, чтобы отчалить от этой проклятой земли. Чип оказался в ловушке – воистину окаянной – на портсмутской верфи вдоль Ла-Манша, в лихорадочной тщете стараясь подготовить к отплытию «Центурион». Его массивный деревянный корпус, сорок четыре метра длиной и двенадцать шириной, был пришвартован к стапелю^[14]. Плотники, конопатчики, такелажники и столяры сновали на палубах, как крысы (коих тоже хватало). Какофония молотков и пил. Мощеные улочки за верфью были запружены громыхающими тачками и запряженными лошадьми повозками, носильщиками, коробейниками, карманниками, матросами и проститутками. Периодически боцман давал леденящий душу свисток, и из кабаков, пошатываясь, выходили матросы, прощались с давними или новыми возлюбленными и спешили – насколько это возможно – к кораблям.

Это был январь 1740 года, и Британская империя спешно мобилизовалась на войну против своего имперского соперника – Испании. А решением, внезапно открывшим Чипу перспективы, стало присвоение Адмиралтейством Джорджу Ансону, капитану, под началом которого он служил на «Центурионе», звания коммодора и назначение командующим снаряжаемой против испанцев эскадры из пяти военных кораблей^[15]. Повышение было неожиданным. Ансон, сын безвестного деревенского чиновника-сквайра, не имел высокого покровителя^[16], лапы – или, деликатнее выражаясь, «руки», – тащившей многих офицеров вместе с их подчиненными по служебной лестнице^[17]. Ансон, которому исполнилось сорок два года, поступил на флот в четырнадцатилетнем возрасте и прослужил почти три десятилетия, ни разу не удостоившись командования крупной военной кампанией и не заполучив ни одного богатого трофея.