Служащие управы, секретари в форменных одеждах и шапочках, стражники в плоских шлемах стояли, склонившись, по обе стороны от входа в зал суда. Внимание Сун Цзиюя привлек юноша, стоявший с краю, возле благообразного высокого старика. Юнец единственный был одет не по уставу, в невнятного цвета темные обноски, никак не выдававшие род его занятий.

«Все же предупредили, – отметил себе Сун Цзиюй. – Кто-то успел добежать от городских ворот и быстро всех собрать. Похвальная прыть».

– Я Сун Цзиюй. Новый магистрат, – он небрежно поклонился. – Представьтесь, только быстро.

Первым вышел дородный мужчина с аккуратной бородкой. Бородка, как и виски, отливала синевой, как бывает с подкрашенными волосами, но кроме этого ничего примечательного в его облике не было. Этот человек походил скорее на портрет чиновника: все идеально и пристойно, но глазу не за что зацепиться.

– Приветствую магистрата, – глубоким, звучным голосом произнес он, с поклоном протягивая квадратную коробочку. – Я Пань Юань, старший секретарь управы. Мне поручено передать вам судебную печать, господин Сун.

Сун Цзиюй открыл коробку. «Вот и все, – подумал он, глядя на резную яшму. – Поздравляем с новой должностью, господин магистрат. Казни, милуй, доводи до подданных волю императора. Не вспоминай о доме. О Лун-гэ».

Он подавил тяжелый вздох.

Дальше знакомство шло быстрее. Сун Цзиюй привычно запоминал имена и лица, мысленно делал пометки: этот вял, а этот беспокоен, вон тот, собранный, с прямым взглядом – познакомиться поближе, приставить к делу…

Мало-помалу очередь дошла до старика и оборванца.

– Судебный лекарь Сюэ Жугуй, – с достоинством представился старик. – А это мой помощник Хэ Лань.

– Почему он одет не по уставу? – Сун Цзиюй посмотрел на юнца и неожиданно наткнулся на прямой взгляд больших темных глаз, подведенных сурьмой. Не только неаккуратен, но еще и наглец?

– Позвольте ответить, – голос у юноши был низкий, мягкий. – Этот недостойный Хэ собирал для учителя травы в лесу, увидел вас и господина Ху на перекрестке и последовал за вами. Я едва успел предупредить секретаря Паня, что вы не поедете на званый обед. И не успел переодеться. Прошу прощения.

При упоминании господина Ху Сун Цзиюй поморщился.

– Хорошо. Но больше в управе без форменной одежды не показываться.

Хоть немного порядка он сюда привнесет.

Юноша поклонился еще ниже, опустив наконец глаза.

– Слушаюсь!

Комки на ресницах… Велеть ему смыть это с лица? Или это будет уже мелочность?

«Но важнее другое – я ведь его не заметил там, в лесу, – подумал Сун Цзиюй. – А он – не только увидел, но еще и успел донести в управу».

Юнец снова стрельнул глазами, по губам скользнула легкая улыбка. Наглец, но может быть полезным.

– Все дела, которые у нас сейчас есть, должны через одну палочку благовоний^[1] быть у меня на столе. Старший секретарь Пань, приставы Яо и Цао, жду вас в кабинете. Остальным разойтись.

К чести местных служак и писарей, слушались они беспрекословно. Видно, Пань, не терпевший расхлябанности во внешности, не терпел ее и в своей вотчине. Капитан стражи тоже выглядел человеком серьезным. Бывший военный?

Возможно, с этими людьми и получится принести порядок в этот город.

* * *

Провожая лучи заката, он по старой студенческой привычке поднялся на крышу управы, но в этот раз вместо горлянки с вином у него были пилюли для сна – Сун Цзиюй знал, что без них проворочается всю ночь.

Сверху Чжунчэн выглядел лучше: сумерки придали ему таинственность, заколыхался шелковым пологом туман. Фонарики зажглись на реке: одинокие желтые – прогулочные лодки, россыпь алых и розовых – плавучие бордели и рестораны. Неподалеку от порта, через узкий канальчик, – веселая улица, почти у самой воды – нечто плохо различимое между деревьями, сияющее огнями, – пристанище цветов и ив?

Как бы ни был беден Чжунчэн, любовь всегда в цене, не жаль потратиться на фонари.

Сун Цзиюй проследил улицу взглядом… И наткнулся на черную яму посреди освещенных усадебных парков.

Он не сразу понял, что это не яма, а сгоревший дворец прошлой династии. Судя по бумагам, виновные бродяги, решившие погреться и спьяну поджегшие тронный зал, выбраться из пожара не успели. Сун Цзиюй поежился от вечернего холодка, липнущего к коже.

Нищие подожгли дворец… Что за дикость? Расскажи ему кто в столице о таком неуважении, он бы не поверил…

Но столица далеко.

Он спрыгнул с крыши и отправился на жилую половину, надеясь, что усталость и пилюли возьмут свое. Только вот Чжунчэн убивал любые надежды – луна вошла в зенит, а Сун Цзиюй все ворочался на невероятно скрипучей кровати.

Его раздражало все: рассохшийся подголовник, въевшийся, казалось, в стены маслянистый горький запах лекарств. Предыдущий магистрат долго болел…

В голове мысли теснились, как просители в приемной: разобрать дела, прочесать лес, разложить вещи… На Жу Юя можно положиться в том, что касается одежды и мебели, но вот книги, личные мелочи – придется самому… Интересно, тетушка Жу взяла свои настойки? Сейчас бы сливового вина, из тех мелких слив, что растут на дереве у южной стены, самых сладких… Впрочем, отец же давно велел спилить то дерево… Так из чего же то прекрасное вино…

Аромат всплыл в памяти, как туман над водой. Как там в стихах Отшельника: «…мое томленье не унять… каким-то там вином…» Но каким вином? Что там было за слово? Читая, он всегда представлял то вино, которое ему дал попробовать…

– …учитель. Завтра ему собираться в дорогу. Не может же он уехать без меча.

Он улыбнулся, и стражник перед ним замялся, отвел алебарду.

– Не принято вносить оружие…

– Сам наследный принц тебя просит по-хорошему! – вмешался второй караульный. – Хочешь, чтобы он начал по-плохому? Проходите, проходите!

Они не знали, что учителя уже нет во дворце. Никто не знал. Но скоро это будет уже не важно.

В голове стоял туман. Зачем все это? Учитель сказал что-то на прощание, и слова его казались такими разумными… Но в чем был их смысл? «Пока не иссякнет источник». Звучит, как строчка из очередного стиха.

«Сколько стихов написал учитель, – горько усмехнулся он про себя, шагая по сумрачным коридорам. – Сколько чувственных строк. Неужели все это ложь?»

От этой мысли кровь бросилась в лицо, сжались сами собой кулаки.

Жадный мальчишка, когда-то думал, что тебе хватит одного взгляда, а теперь места себе не находишь? Не обманывайся, будто ты дорог ему сильнее, чем…

Пламя в лампах затрепетало, один за другим начали гаснуть огоньки. Служанки, бодрствовавшие у императорских покоев, засуетились, разжигая их снова, – лишь одна преградила ему путь.

– Господин? Его величество изволит…

Клинок описал блестящую дугу, упруго гуднул, рассекая воздух, и девушка молча повалилась на пол.

Вторая служанка обернулась, но взвизгнуть не успела – острие вонзилось ей в грудь, и вместо крика раздался влажный хрип.

Он открыл дверь. Прошел в знакомые покои, и сразу его окружили золотые драконы, тускло мерцающие по стенам в свете ночника. Ширмы с цветущими яблонями и взбирающимися на горные террасы цилинями, а за пологом темнеет покатый, словно курган, бок императора…

Отец был хорош в боевых искусствах. Почувствовал убийственную ауру раньше, чем клинок пал на его шею, и успел подставить руку. Острие прошило ладонь насквозь, немного не достав до кадыка. Быстрее, быстрее вытащить…

– Щенок… Я знал, что это однажды случится!

Мощный удар отшвырнул его в стену.

– Он тебя подговорил?!

От удара все плыло перед глазами. Подговорил? Нет, нет… Учитель сказал: «Пока не иссякнет источник». И это звучало так разумно…

Отец сделал ошибку: замешкался, осматривая рану. Этих мгновений хватило, чтоб вытащить нож из рукава и метнуть ему в горло. Брызнула горячая кровь…

А дальше все было как в тумане. Странная легкость движений, будто во сне. Учитель всегда ругал за неуклюжесть, видел бы он, как ловко его ученик танцует среди отцовских наложниц, и они падают на пол, будто сорванные цветы…

Дети, евнухи… Какие же они все надоедливые и громкие, сколько же людей в этом дворце?

– Сяо Хуа…

Он обернулся и сперва даже не узнал тетушку: никогда прежде не видел ее с распущенными волосами и без косметики.

– Сяо Хуа… Что же ты делаешь?! Зачем?! Прошу тебя, мой милый…

– Тетушка, я и не знал, что вы во дворце.

О чем она его просит? Разве он что-то сделал не так… Ах да, мужчинам ведь нельзя заходить на женскую половину, тем более в гарем. Но сейчас это не важно, потому что учитель велел. Как ей это объяснить?

Но прежде чем он собрался с мыслями, рука сама поднялась, и на тетушкином горле пролегла темная, набухающая кровью полоса.

– Сяо… Хуа…

– Тетушка?

Но как же это?

Он хотел пережать рану, позвать на помощь – и не смог, ноги сами несли дальше.

Гвардейцы, грохоча доспехами, бежали ему навстречу, но он был быстрее.

– Пожалуйста! – он ударил ближайшего гвардейца об стену так, что хрустнули кости. – Пожалуйста! Помогите мне!

Но они все были слишком слабы, чтобы помочь. Они позволили ему дойти до покоев матушки.

Он приник к двери, бессильно царапая позолоченное дерево. Мгновение передышки…

– Сяо Хуа… Мне велели запереться и не выходить. – Матушкин голос был спокойным и ясным. – С тобой что-то случилось? Кто-то обидел тебя?

Он всхлипнул от отчаяния, потому что знал, какая эта дверь ненадежная, на тренировках он разбивал деревяшки и потолще…

– Матушка… Помогите мне… Я не могу…

Он ударил ногой с разворота, и дерево затрещало, посыпалась с косяков штукатурка.

– Я не могу остановиться. Я боюсь сделать вам больно! Пожалуйста…

Еще удар. Вылетели, погнувшись, петли. И в полной тишине он услышал, как, звякнув, падает на пол склянка, как бусинки пилюль скачут по доскам.

– Матушка!

Она улыбнулась ему и осела в кресло.

– Я не могу остановить тебя… Не могу… Но этот грех ты не совершишь. Сяо Хуа, ты не убьешь свою мать… Все хорошо.

Все хорошо…

Меч выпал из его руки, и наступила тьма, гудящая, давящая тьма отчаяния…

* * *

– Нет! – вскрикнул Сун Цзиюй и проснулся, вскочил с постели, не понимая, где он, где одежда и меч. Сердце бешено колотилось, воздуха не хватало. Что-то шевелилось перед ним во тьме, нависло угрожающей тенью… Но, приглядевшись, он понял, что это дверца шкафа качается на сквозняке. Странно, он ведь закрывал…

Сун Цзиюй дрожащими пальцами зажег свечу, схватился за кувшин на столе. Кувшин был пуст.

– Проклятье… Жу Юй…

Но сердиться на слугу не получалось – непривычная боль в груди и слабость в коленях мешали.

Он прихватил кувшин и вышел во двор. Луна заливала все бледным, мертвенным светом, лишь за круглой аркой играл какой-то теплый отсвет, словно там светился фонарь. Белый рукав колыхнулся в полутьме, послышался тихий смешок.

Сун Цзиюй в три шага добежал до арки, ожидая увидеть убийцу, призрака… Но успел заметить лишь, как исчезает за поворотом какой-то стражник в шлеме.

Фонарь, впрочем, принадлежал не ему.

Юноша в небрежно накинутом черном халате поверх белого исподнего поклонился Сун Цзиюю, распущенные волосы скользнули по плечам.

– Магистрат Сун.

Сун Цзиюй сообразил вдруг, что и сам едва одет. Холодный ветер обдал его ледяным дыханием.

– Помощник лекаря. Хэ… Лань?

– Вы запомнили меня. Недостойный слуга польщен.

– Что ты здесь делаешь?

Хэ Лань вдел руки в рукава халата, собрал волосы, закрутив их в жгут и заколов простой деревянной шпилькой. Почему он вообще их распустил…

Мысли метались, будто потревоженные птицы.

– Я пошел отдать караульному ужин… А потом мы услышали какой-то крик и поспешили сюда.

«Врет», – подумал Сун Цзиюй.

Если бы караульный прибежал по тревоге, стал бы так поспешно смываться, даже не поздоровавшись с начальством? Впрочем… Крик они и правда могли слышать. Тот кошмар…

– Я ничего не слышал. Набери мне воды.