Девушка молчала и сосредоточенно колупала пальцем обивку сиденья. Сайвар посмотрел на Эльму, затем записал телефонные номера парочки и велел им идти домой отогреваться.

Эльма проводила их уезжающую машину взглядом:

– Не стоило бы подержать их подольше, на случай если они как-то замешаны в этом деле? Или это маловероятно?

– Та женщина наполовину погрузилась в воду, – ответил Сайвар. – А на них обоих одежда совершенно сухая. Не думаю, что пока есть какие-то причины задерживать их дольше.

Эльма кивнула.

– Тело на самой дальней оконечности мыса, и, чтобы туда подобраться, придется карабкаться, – сказал Сайвар. Эльма последовала за ним. Она едва не потеряла равновесие на скользких камнях и непроизвольно ухватилась за Сайвара.

Когда она подошла ближе, то заметила, что Хёрд стоит чуть поодаль, засунув руки глубоко в карманы, и следит за работой технического отдела. Они все были одеты в голубые защитные комбинезоны. А один держал светодиодный фонарь и освещал место. При обычных обстоятельствах фонарь можно было бы укрепить на треноге, но Эльма сомневалась, что на неровной поверхности это возможно. А еще тогда фонарь за считаные секунды снесло бы ветром.

Труп лежал в самом низу у утесов, застряв между двух камней. Техотдел не предпринял никаких попыток укрыть его пластиком или полотнищем, ведь он был почти не виден, кроме как с самого края утеса. Эльма не увидела лица, но волосы женщины были распущены и тихо покачивались на волнах. Она была в черном пальто, а ноги были в воде. Эльма так сосредоточилась на разглядывании трупа, что вздрогнула, когда на плечо ей легла рука.

– Прости, не хотел тебя пугать, – сказал Хёрд. – Не нравится мне, как это выглядит. Судя по всему, нам предстоит ужасно много работы, – добавил он.

– Есть подозрение, что произошло что-то криминальное? – спросила Эльма, пытаясь не обращать внимания на холод. От тонкого пальто проку было мало, а волосы трепетали на ветру, как она ни пыталась прижимать их. Она с завистью смотрела на меховую шапку Хёрда, плотно прижимавшую его волосы.

– Похоже, что да, – ответил Хёрд. – Если, конечно, она сама так сильно не побилась, сорвавшись с обрыва.

Труп перевернули, и их глазам предстало раздувшееся лицо. Глаза были закрыты, кожа светлая – если не считать голубоватых пятен на лице и шее. Эльма перевидала достаточно мертвых тел, чтобы знать, что пятна на лице женщины – это трупные пятна, а значит, она уже некоторое время пролежала мертвой. Один сотрудник техотдела откинул с лица женщины темную прядь, и на ее шее стали видны хорошо заметные следы.

– Непохоже, чтобы она сама сорвалась, – тихонько проговорила Эльма.

– Судя по состоянию тела, вряд ли она долго пробыла в воде, – сказал Хёрд. – В этих местах рачки-бокоплавы жутко прожорливые.

– Интересно, есть ли здесь какие-нибудь следы преступления? – Эльма окинула взглядом мокрые скалы вокруг.

– Здесь было бы непросто что-нибудь найти. Я опасаюсь, что такое местоположение отнюдь не облегчает нашему техотделу работу, – сказал Хёрд.

– Надо поскорее перенести тело. – Один сотрудник техотдела поднялся к ним, когда они уже некоторое время простояли там, наблюдая за работой. – Смысла нет пытаться получше рассмотреть его здесь, его надо оттуда убрать, пока прилив не начался.

Несколько человек уже держали наготове мешок для трупов и помогали друг другу осторожно положить тело в него. Потом они с трудом понесли мешок по скользким скалам к машине «скорой помощи». Хёрд, Эльма и Сайвар последовали за ними. Светодиодный фонарь передвинули, и среди утесов вдруг воцарился кромешный мрак.

– Вы можете на данном этапе сказать что-нибудь еще? – спросил Хёрд одного сотрудника техотдела, пока они осторожно пробирались к парковке.

– Я бы предположил, что она пролежала там недолго, вероятно, какую-то часть этого времени ее скрывали от глаз морская вода и камни. Из-за холода тело быстро окоченело, а окоченение сохраняется долго, поэтому я бы сказал: где-то сутки. На лице и шее у нее трупные пятна, и их расположение показывает, что она все время лежала лицом вниз. Мне кажется, ее не уносило в море дальше того места, где ее нашли. Надо будет попросить судмедэксперта установить причину смерти, – но этот след на шее ясно говорит, что она уже была мертва до того, как оказалась в море. Во всяком случае, причиной было не утопление.

– А еще следы на ее теле были? – спросила Эльма.

– Левая нога сломана – это сто процентов. К тому же на голове справа порез: это указывает либо на то, что она упала, либо на то, что ее ударили по голове – на данный момент сложно сказать, что это именно или что послужило окончательной причиной смерти, – ответил сотрудник.

– А документы при ней были? – поинтересовался Хёрд.

– Нет, мы не нашли ничего, что давало бы понять, кто она такая, – сказал сотрудник. – И в утесах мы ничего примечательного не нашли – но тут еще вопрос, какого размера территорию осматривать. Совершенно ясно, что многое указывает на то, что смерть наступила не в результате естественных причин, а значит, нам надо огородить еще большую территорию.

Они остановились перед новым маяком, и сотрудник окинул местность взглядом. Судя по его выражению лица, он не очень горел желанием браться за предстоящую ему работу.

– Мы здесь еще ненадолго останемся, – добавил он, вытирая лоб голубым рукавом. – Я вызову еще людей с участка на Винландслейд, без этого не обойтись.

– А это могла быть туристка? – спросила Эльма, наблюдая, как сотрудники техотдела сели в одну машину, припаркованную неподалеку. – Поскольку вам она оказалась незнакома.

– Может быть… – Сайвар задумчиво посмотрел вокруг. – И все же мне кажется маловероятным, что это туристка-иностранка, – сам не знаю, почему. Не могу ручаться. Но не похожа она на иностранную туристку.

– Наверняка утверждать, видимо, невозможно, но она точно не из Акранеса. Иначе я бы ее узнал, – сказал Хёрд.

Все посмотрели наверх, когда порыв ветра взвихрил волны и дождевые капли стали крупнее и многочисленнее.

– По-моему, скоро ливень хлынет. Наверное, мы здесь больше ничего делать не будем, давай пойдем в машину, пока ветер не стал еще сильнее. – Хёрд огляделся по сторонам. Техотдел все еще обследовал местность, и Эльма видела, что кое-кто работает и в старом маяке. «Скорая помощь» тронулась с места, и они проводили ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Эльма уже давно оставила все попытки прижать волосы, чтобы не разлетались, а ее пальто насквозь промокло.

– Встретимся в управлении, – крикнул им Хёрд, садясь в большой внедорожник. Эльма села в родительскую машину, которую ей дали на время, и включила зажигание. Она потерла руки и включила печку на полную. По ее лицу струилась влага, а порывы ветра сотрясали машину. Сиденье вскоре нагрелось, но Эльма ощутила, что из тела холод уйдет не скоро. Был уже десятый час. Темнота была черной. Она смотрела вдаль, на утесы, где стоял старый маяк. Место, где обнаружили женщину, уже скрылось под водами прилива, и косматые волны смывали все, что не было закреплено.

Акранес 1989

Когда учеба заканчивалась и впереди предстояли выходные, у Элисабет начинал болеть живот. Порой боли были такими сильными, что ей приходилось прятаться в туалете. Учителю она никогда об этом не рассказывала. Он ей не очень нравился. Он был строгим и обычно не хотел разговаривать ни о чем, кроме содержания учебников. Однако Элисабет в школе было интересно. Ей нравились уроки чтения, и она уже начала читать книжки более толстые, чем большинство других ребят. Такие, в которых картинок было меньше, а букв больше. Читая их, она забывала все на свете и даже не слышала, когда учитель что-нибудь говорил или когда звенел звонок.

Однако больше всего ей нравилось играть с Сарой. С первого дня в школе они сделались лучшими подругами. Раньше у Элисабет не было подруг, и она каждый день летела в школу как на крыльях, чтобы только повидаться с Сарой.

Иногда, если везло, она проводила выходные так, что ее в основном не трогали. Мама бывала или дома, или на улице, и она шла через улицу к Солле, которая кормила ее ужином или даже давала печенье, если вежливо попросить. Она играла на берегу моря или на детской площадке с Сарой. Иногда она проводила выходные в своей комнате, а тем временем люди на нижнем этаже пили свое мерзкое вино. Тогда она не решалась спускаться вниз. Ей не нравилось, как эти люди выглядели и что делали. Иногда они шумели, иногда хохотали, и некоторые лежали на полу, а другие на диване. И мама тоже запрещала ей спускаться вниз, велела тихо сидеть в комнате.

Но одна женщина, часто бывавшая там на выходных, постоянно поднималась к ней наверх, лезла обниматься и говорила разные вещи, – и Элисабет сомневалась, что понимает их. Но ей это казалось нормальным. А иногда, когда она спускалась вниз, те люди затаскивали ее к себе, просили посидеть вместе с ними и смеялись, когда она говорила что-нибудь, а она ведь даже не пыталась шутить. Но когда внизу начинали разбиваться вещи, а голоса становились громче, она вовсе не спускалась, а ждала в своей комнате, пока люди замолчат, чтобы можно было убедиться, что они уснули.

Однажды ночью она проснулась от скрипа двери. Когда она подняла глаза, то увидела незнакомое лицо. Тот человек уселся на ее кровать и осторожно погладил одеяло. От него исходил кислый запах, и глаза, пристально смотревшие на нее в темноте, были огромными. Когда она проснулась утром, ее ногти были обкусаны до мяса, а на подушке кровавые полосы.

После этого она больше не засыпала по выходным в своей кровати. Она перетаскивала подушку и одеяло в шкаф под скатом крыши и спала там, закрывшись. В шкафу странно пахло, и она была уверена, что там водятся насекомые, но там она чувствовала себя в безопасности. Там, внутри, ее никто не достанет.

В некоторые дни Эйрик чувствовал себя отцом-одиночкой. Те утра, когда Беты не было, почти полностью тратились на то, чтобы разбудить мальчиков, накормить, одеть и собрать, пока не пришел школьный автобус. У него редко оставалось время самому что-нибудь перехватить на завтрак, пока он намазывал им бутерброды в школу, вынимал одежду и собирал на стол.

Эртниру и Фьялару было соответственно шесть и восемь лет. И разбудить их по утрам было сущим кошмаром. Они вели себя хуже, чем самые ужасные подростки – и если начало было таким, то их подросткового возраста он ждал со страхом. Обычно, когда он зажигал свет по утрам, они натягивали одеяло на голову и отвечали ему нечленораздельным мычанием. Когда они наконец выползали из постелей, это было все равно что смотреть кино в замедленном воспроизведении. Ему на каждом шагу приходилось их подгонять и так часто повторять одно и то же, что часто ему самому надоедало слушать себя. И лишь когда мальчики выходили из дому с перегруженными портфелями на спине, а он смотрел им вслед из окна гостиной, он чувствовал, что наконец может спокойно вздохнуть.