Всем весом я навалилась на тяжелую деревянную дверь и подергала ее – один, два, три раза, – и, когда она наконец распахнулась, я рухнула на пол. По рукам и ногам тут же пробежала жуткая боль, но я поднялась и ринулась по коридору. Никто не схватил меня холодными руками, никто не прошептал предупреждений бархатистым голосом.

Они отпустили меня.

«Нет!»

Я тут же отбросила непрошеную мысль, поднимаясь все быстрее по лестнице, и с каждым шагом на душе становилось все легче.

«Нет, я сбежала. Я сбежала из той каюты, и теперь нужно сбежать с корабля…»

Я распахнула еще одну дверь и оказалась на палубе. Внутри у меня все сжалось от холода.

Лунный свет мерцал на воде.

Передо мной простиралось бескрайнее море, и лишь при взгляде на запад можно было увидеть огоньки вдали.

«Цезарин», – с тоской и страхом подумала я.

Мы отплыли уже так далеко, а значит… В горле у меня встал ком, и стало трудно дышать.

Мои друзья никогда не найдут меня.

«Нет!»

Я метнулась к палубе, где слаженно работали моряки. Удивительно ритмично они управлялись с парусами и штурвалом, тянули канаты, завязывали узлы и скребли пол. В отличие от Михала и Одиссы видно было, что труд сказывался на них, – они краснели и потели от усилий, но в глазах стоял мертвый блеск.

– Месье, прошу вас. – Я схватила за рукав ближайшего матроса. – Меня похитили, и мне нужна помощь! – пронзительно воскликнула я, но мужчина прошел мимо меня, словно не видя. Я оглянулась на двустворчатые двери и снова схватила его. – Пожалуйста! На корабле есть шлюпка? Мне совершенно необходимо вернуться в Цезарин…

Он без труда вырвался из моей хватки и пошел дальше, не замечая меня. Я посмотрела на него, чувствуя, как нарастает ужас.

– Месье? – обратилась я к другому моряку.

Мужчина сидел на трехногом табурете и вырезал из дерева фигурку лебедя… во всяком случае, так было сначала. Он снова и снова бездумно строгал по дереву, сточив фигурку до острия. Возможно, я поступила опрометчиво, но я выхватила у него нож, чтобы привлечь внимание. Моряк даже не остановил меня. Он так же двигал рукой, словно все еще точил фигурку.

– Месье, вы… меня слышите?

Я помахала ножом у мужчины перед носом, но он даже не моргнул.

Что-то здесь творилось неладное.

Чуть оттянув ему шарф, я пощупала его шею. Жилка пульсировала. Он был жив. На душе тут же стало легче, вот только…

Я сорвала шарф у него с шеи и отшатнулась, выронив нож.

У горла виднелись две ранки.

Из них все еще капала кровь.

– О боже! Вы ранены, месье. Позвольте мне…

Я прижала шарф к ранкам моряка, чтобы остановить кровотечение, и он забормотал что-то неразборчивое. Бросив еще один взгляд на двери, я наклонилась к нему.

– Всегда молитесь перед сном и ночью крепко спите, – невнятно пробормотал он и, закрыв глаза, начал медленно и ритмично покачивать головой. – Всегда сребряный крест на шею надевайте и парами ходите.

Где-то в глубине души всколыхнулся ужас.

Я узнала стишок! Я помнила его так же явственно, как помнила упрямое выражения лица Пиппы и мелодичный голос нянюшки.

«Господи… Господи, Господи!»

Я отняла руку от его шеи, и он распахнул глаза. Взгляд его уже не был пустым. В его глазах ярким пламенем горел ужас. Моряк с силой ухватил меня за руку. Его затрясло.

– Б-беги, – с усилием выдавил он. – Беги.

Вырвавшись из его хватки, я отшатнулась с судорожным вздохом, а он рухнул на пол, словно поломанная кукла. Однако в следующую же секунду он поднялся как ни в чем не бывало и принялся за бездумное строгание деревянной фигурки, а взгляд его снова стал пустым. Кровь все так же капала из ранок.

Кап-кап.

Кап-кап.

В отчаянии я закрутила головой, ища спасательную шлюпку, но теперь, узнав о ранках, понимала, что мне не сбежать. Куда бы я ни посмотрела, я видела отвратительные отметины на шеях моряков: какие-то были еще свежие и кровоточили, другие уже засохли или воспалились. Это явно не было совпадением. На этих моряков наверняка напали – как на Бабетту и несчастных убитых, как и на меня, – и ранки у горла были тому доказательством. Содрогнувшись, я прижала руку к шее и бросилась к борту корабля. Нас приговорили к смерти, всех нас.

Я лучше брошусь в воду и утону, чем покорюсь той же участи, что постигла этих бедняг.

Едва дыша, я подошла к краю, вглядываясь в черные воды. Море сегодня было неспокойно. Волны бились о корабль, словно пророча возмездие любому, кому хватит глупости выйти в море. Вероятно, я была глупа. Я сбежала из Башни и отчаянно надеялась, что смогу решить загадку, которую не удалось разрешить Жан-Люку и Лу. Я снова оглянулась на двери, но, кажется, мои похитители не спешили преследовать меня. Да и зачем? Они и так знали, что я никуда не сбегу.

Мне стало немного обидно, и я еще сильнее преисполнилась решимости.

Я не слишком хорошо плавала, но все же у меня была надежда, хоть и слабая, что я переживу гнев моря и доплыву по течению до Цезарина. Я была знакома с морской богиней, да и многих мелузин считала друзьями. Возможно, они помогут мне.

Не дав себе передумать, я вскарабкалась на заграждение и про себя горячо взмолилась Небесам. Внезапно кто-то ухватил меня холодными пальцами за запястье и затащил обратно в ад.

– Куда-то собралась? – прошептал Михал.

Я всхлипнула:

– О-оставьте меня.

Я попытался вырваться из его хватки, но все мои усилия оказались тщетны; его рука была словно оковы. Я поскользнулась, потеряла равновесие и полетела за борт. Пронзительно закричав, я вцепилась в его руку, которая только и удерживала меня от падения, и повисла над ледяными волнами. Михал без труда держал меня. Наклонив голову, он смотрел, как я билась в воздухе.

– Признаюсь честно, мне даже любопытно. – Он изогнул бровь. – Что теперь, лапочка? Ты решила доплыть до Цезарина?

– Поднимите меня! – крикнула я с мольбой в голосе, отчаянно пытаясь нащупать ногами опору. – Пожалуйста!

В ответ Михал чуть ослабил хватку, и я, снова закричав, соскользнула на дюйм вниз. Бушевал ветер, трепавший мои волосы и платье, продувая тонкую ткань и обжигая кожу льдом. И вся моя решимость растаяла. Мне вдруг отчаянно захотелось жить. Я терзала его руку, пытаясь взобраться наверх, подальше от неминуемой смерти.

Лучше я все-таки буду жить.

– О, прошу… – Он выпустил мою руку еще на дюйм. – Не буду тебя задерживать. Только знай, что через семь минут в воде ты замерзнешь насмерть. Семь, – холодно повторил Михал, лицо его было совершенно спокойно. – Ты хорошо плаваешь, Козетта Монвуазен?

Когда поднялась волна и лизнула мне ноги, я вцепилась ногтями в рукав его кожаного плаща и оцарапала его.

– Н-нет…

– Нет? Как жаль.

Из горла у меня вырвался новый крик – другая волна намочила мне подол, – но я наконец оперлась ногами о борт и начала карабкаться вверх. Михал не отпускал меня – наоборот, обхватил меня за талию другой рукой и плавно поднял на борт, потом осторожно поставил меня на палубу, но взгляд его оставался ледяным. Скривившись от отвращения, он отошел.

У меня подкосились ноги, но Михал не сдвинулся с места, и я рухнула на палубу. Меня била страшная дрожь, и я обхватила себя руками. Подол моего платья тут же заледенел на холодном ветру. Ткань прилипла к телу, и ноги начали коченеть.

Ненавижу Михала. Ненавижу его всей душой!

– Давайте же.

Я взглянула на него, но не стала обнажать шею, не стала искать глазами, куда он мог спрятать тонкие, как иглы, клинки. Он может отнять у меня жизнь, но он не отнимет у меня достоинство.

– Пронзите мне шею. Пролейте мою кровь. Используйте ее для своих грязных целей – вам ведь только это и нужно.

Все так же глядя на меня с отвращением, он присел рядом со мной, закрыв меня от моряков.

«Это уже совершенно неважно», – с горечью подумала я.

Матросы продолжали двигаться, словно марионетки на ниточках. Никто на нас так и не взглянул.

Михал пристально на меня смотрел. Его лицо ничего не выражало.

– Впервые я встречаю того, кто так жаждет смерти.

Я ничего не сказала, и он покачал головой:

– Не бойся. Какой же из меня джентльмен, если я откажу в просьбе леди?

«Леди».

Меня словно обожгло, и я резко села, едва снова не ударив его по носу. Я не люблю насилие. Терпеть не могу вида крови, но, когда фарфоровая куколка разбивается, после нее остаются острые осколки. Где-то в глубине души мне хочется причинить ему боль. Хочется пустить ему кровь.

– Давайте же, – процедила сквозь стиснутые зубы, отбросив прочь злые помыслы. – Чего вы ждете?

Михал улыбнулся, но в глазах его по-прежнему стоял лед.

– Терпение – добродетель, лапочка.

Он сидел совсем рядом, но от него не исходило никакого запаха – словно от снега, или мрамора, или яда в вине, – и это выбивало меня из колеи.

– Я вам не лапочка! – бросила я и даже не узнала свой голос. – И не надо делать вид, что вам знакома добродетель, месье. Вы вовсе не джентльмен.

Михал глухо хмыкнул или – я недоверчиво сощурилась – засмеялся? Он смеялся надо мной?

– Просвети меня тогда. Что делает мужчину джентльменом?

– Что за снисходительный тон?

– Я просто задал вопрос.

Когда я вскочила на ноги, в его черных глазах промелькнуло веселье, которое разгорелось еще сильнее, когда я споткнулась и ухватилась за его плечи. Я тут же отдернула руки. Мне было дурно от ярости и унижения. Я не та, кто ему нужен. Меня даже жалко было убивать.

Михал все еще сидел на корточках, и я решила проскочить мимо него, но снова – за одно короткое мгновение – он оказался передо мной и загородил мне путь. Я взглянула на двустворчатые двери.

Попыталась еще раз.

Он снова возник передо мной.

– Я могу предположить, что ты хочешь найти мою кузину и воззвать к ее сочувствию, может, материнскому состраданию, – безразлично произнес Михал, сцепив руки за спиной. – Позволь мне сразу избавить тебя от разочарования. У Одиссы нет сострадания. Даже если бы она вдруг посочувствовала тебе, то все равно бы не помогла. Она подчиняется мне, – мрачно улыбнулся мужчина и кивнул на матросов. – Они все подчиняются мне.

Бешеный стук сердца отдавался у меня в висках. Я пристально смотрела на него.

Одну секунду.

Две.

Когда я бросилась в сторону, Михал возник прямо передо мной, и я резко остановилась, чтобы не налететь на него. Он посмотрел мне прямо в глазах и помрачнел.

– Раз уж тебя так мало волнует собственная жизнь, позволь мне помочь тебе.

Он взмахнул рукой, и все моряки тут же остановились, выпрямились и зашагали к борту корабля. Не медля и не говоря ни слова, они взобрались на ограждение и стали ждать указаний. Ветер поднимался все сильнее. С ужасом я смотрела на моряков. Они были похожи на оловянных солдатиков, и внезапно в их пустых лицах я увидела свое собственное.

Однажды Моргана сделала и меня такой же безвольной. Магией она заставила меня и Бо сражаться друг с другом, причинять друг другу боль, чтобы донести послание до своей дочери. Я вонзила меч в грудь Бо, но не могла противиться этому, и тогда я думала, что с таким злом я больше никогда не столкнусь. Не встречу подобное чудовище.

Когда один из моряков покачнулся и едва не соскользнул, я обернулась к Михалу, чувствуя, как снова преисполняюсь решимости:

– Прекратите! Сейчас же перестаньте!

– Не тебе мне указывать, лапочка. Если ты попробуешь спрыгнуть и поплыть к Цезарину, моряки последуют за тобой и, к сожалению, тоже замерзнут насмерть. – Его взгляд стал совсем чужим и пугающим, каким-то свирепым. Он накрутил на палец прядь моих волос. – Вот только из-за малокровия они замерзнут раньше. Если повезет, то минуты через четыре. Придется тебе смотреть, как они гибнут. – Он помолчал. – Понимаешь?

«Малокровие?»