А прямо сейчас я не говорю Хейзи о том, чего ему знать не нужно, и он это понимает. Стрёмно привлекать кого-то другого к своей работе – даешь ему часть своих денег, и, если он облажается, расплачиваться мне. Я бы не стал рисковать своим местом и безопасностью сестры, взяв в дело какого-нибудь придурка.

Хейз был моим соседом до того, как я устроился здесь. Он слышал и видел больше, чем я бы хотел, но это работает на нас обоих. Я не всегда жил в приюте, а он не всегда слонялся по наркопритонам. Его ситуация хуже, и именно поэтому я часто оставляю ему свою машину. Гребаное старое ведро ломается каждые две недели, но там есть заднее сиденье, которое при необходимости может служить кроватью. Это больше, чем он когда-либо просил или ожидал. Никто не знает, когда ему понадобится по-быстрому исчезнуть – или когда, возможно, исчезнуть придется мне.

У Хейза нет никого, кроме меня, но я не принимаю преданность с его стороны как должное. Просто мы связаны, и всё. И куда бы я ни намылился, он будет рядом со мной.

Суетня занимает больше времени, чем мне бы хотелось, но мы наконец-то начинаем четвертый – последний – бой. Парень-зазывала в центре ринга кричит в мегафон, что ставки открыты, а затем отпускает шуточки в адрес соперников. Мой падает на девятнадцатилетнего засранца по имени Грег Мойер. Знаю, что у него проблемы с наркотой, которые привели его к некоторым дерьмовым решениям. Парень получил по заднице на прошлой неделе, но снова вернулся – на что не пойдешь ради дозы, ага?

Гребаный хорек.

Стоя на ящике, записываю имена и деньги; проходит всего несколько минут, и очередь сокращается. Почувствовав на себе чей-то взгляд, смотрю на темноволосого чувака, который уже подходил ко мне во время прошлых боев. Когда наши взгляды встречаются, он засовывает руки в карманы куртки и разговаривает с парнем – его я тоже видел раньше.

– Бишоп, я ставлю десятку на Мойера.

Ко мне подходит один из постоянных посетителей; этот парнишка из нашего приюта видел такое дерьмо, от которого заплакали бы бывшие зэки.

– Эй, откуда у тебя двадцатка? – Я приподнимаю бровь, принимая купюру, и возвращаю ему сдачу. По крайней мере, он не будет на мели, после того как проиграет.

Его ухмылка такая же кривая, как и зубы.

– Проколол шину какой-то цыпочке в продуктовом магазине, подождал, пока она выйдет, и предложил поменять за определенную плату.

Посмеиваясь, качаю головой, но моя улыбка сдувается, когда его оттесняет чувак в зеленой куртке.

Парень ухмыляется, вытаскивая пачку банкнот.

– Триста пятьдесят на Томаса.

Втянув дым в легкие, выдыхаю его в лицо чуваку, стараясь запомнить имя, которое он называет.

Мэтт Джонс.

Ну да, мать твою.

С таким же успехом он мог бы назвать имя любого известного актера. Но он выбрал самое простое гребаное имя, какое только смог придумать его маленький мозг. Тупица. Тем не менее принимаю у него наличку и фиксирую ставку.

Через несколько шагов передо мной оказывается темноволосый парень. Он протягивает мне две купюры, зажатые между пальцами. Я смотрю на него долгую секунду и спрыгиваю с ящика. Кто опоздал, расходятся, зная правила. Ставки больше не принимаются, когда мои ноги касаются земли, но я выхватываю деньги у него из пальцев, проходя мимо.

Подхожу к краю ринга, Хейз устраивается напротив меня с противоположной стороны. Он шевелит пальцами, как будто желает сомкнуть их вокруг чего-нибудь, а у меня в груди бьется адреналин, но я не даю ему выхода.

Никакого движения. Никаких эмоций. Никаких слов.

Толпа сходит с ума, когда двое начинают драку, нанося удар за ударом. Изо рта Томаса льется кровь, у Мойера рана над глазом. За несколько секунд до того, как первый раунд подходит к концу, бой заканчивается: Томас ловит Мойера точным ударом в челюсть, и парень обрушивается на пол.

Теперь мы знаем наверняка, чем все это закончится. Одни подбадривают, другие свистят, а я поднимаю глаза на Хейза, потом наклоняюсь, проскальзываю под веревкой и оказываюсь рядом с Томасом. Хлопаю его по плечу, расплачиваюсь с ним и отправляю победителя в компанию его цыпочек.

Потом я поворачиваюсь к Мойеру.

Он пожимает плечами, пытаясь отдышаться.

– Черт возьми, возможно, ты был прав, Бишоп. Мне следовало подождать еще неделю, восстановиться.

Я киваю, оглядывая толпу, хватаю его за голову и бью о свое колено, потом пинаю под зад. Мойер плашмя падает на спину, его голова с громким стуком ударяется о землю, сквозь треснувшую губу торчат нижние зубы. Он закатывает глаза, теряя сознание, и все вокруг замолкают.

Резко оборачиваюсь, останавливая взгляд на парне в зеленой куртке, и его зрачки расширяются. Я знаю, что будет дальше. Все, кто смотрит на него, знают.

Зеленая куртка пытается удрать. Он поворачивается… прямо к Хейзи, и его горло обхватывает огромная рука.

Хейз смотрит на зеленую куртку снизу вверх, его глаза мертвы и холодны, он встает так, чтобы мухлевщик оказался ко мне лицом, вынужденный смотреть.

Я наклоняюсь, достаю из кармана нож и срезаю защитную ленту с рук Мойера. Поднимаю взгляд на Дженнингса, еще одного парня, который здесь работает, и вздергиваю подбородок.

Дженнингс выливает ведро воды Мойеру на голову, и этот ублюдок, задыхаясь, приходит в себя.

Ему требуется мгновение, чтобы вспомнить, где он находится, и на его лице вспыхивает паника.

Он знает, что все было так же, как и на прошлой неделе, и что я знаю парня в зеленой куртке, подъехавшего на черной машине… с Грегом Мойером на переднем сиденье.

Его глаза увеличиваются в размере, затем он кричит, дергаясь в моих руках, когда я оттягиваю его мизинец назад, пока костяшка не прижимается к тыльной стороне ладони. То же самое я проделываю со средним пальцем и, наконец, с большим. Он не сопротивляется, не спрашивает, почему я это делаю. Он просто дергается и плачет, как сучка, принимая наказание. Знает же, что могло быть гораздо хуже… что будет хуже, если он мне ответит.

Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть, что Хейзи делает с зеленой курткой, но уверен, это похуже того, что я сделал с Мойером.

Так и надо подонку.

Змея не может проскользнуть в логово волка и выбраться оттуда целой и невредимой. Мы все равно разнюхаем. О прощении речи не идет – причина номер один, по которой моя мать исчезла без следа; она сбежала из города, не сказав ни слова о том, куда отправилась.

Держу пари, ей это очень нравится – никогда больше не посмотреть в глаза сыну, которого раз за разом скармливала дьяволу. Где бы она ни была сейчас, она, должно быть, уже построила новую жизнь. Работает в какой-нибудь забегаловке и каждый вечер возвращается в дерьмовую, но чистую квартирку, ни о чем не заботясь. Ни мужа с похмелья, за которым нужно ухаживать, ни детей, которые не давали ей уснуть своими криками о помощи, зная, что она все равно не придет.

Я найду тебя, дорогая мамочка.

Расправляю плечи, отгоняя от себя эти мысли. Сегодняшний вечер не о прошлом. Энергия бурлит внутри, умоляя выпустить ее наружу, дать ей волю. Я почти жалею, что Мойер не дал сдачи, но сука есть сука, так что я сразу знал, что он этого не сделает. Моя работа закончена, но я еще не закончил.

Киваю парням и выскальзываю через дыру в воротах. Надеваю наушники, засовываю руки в карманы куртки и ухожу.

Кажется, кому-то придется меня подвезти, но ничего страшного. Выберу приличную тачку с кучей модного дерьма под капотом, и, если ночь пройдет хорошо, я, возможно, даже подожгу ее на рассвете, а владелец получит в качестве компенсации небольшой страховой чек.

Да, так я и сделаю.

Готова ты или нет, богатая девочка, я иду…

Глава шестая

Роклин

ГАРАЖ НА ПЕРВОМ УРОВНЕ СЕЙЧАС СОВЕРШЕННО ПУСТОЙ. Но мы спускаемся ниже и въезжаем на подземную стоянку.

Вижу волну блестящих каштановых волос… и идеально подобранный галстук-бабочку. Когда мы с Дельтой выходим, девушка выпрямляется. Ее зовут Вэлли, она одна из претенденток на вступление в Общество Грейсон, это общество мы создали, чтобы держать под контролем Академию. Наша сообщница нервно покусывает губу, и ее плечи расслабляются, когда я медленно киваю.

Дельта вздыхает, как гордая мать, и тут же переключается, увидев своих парней, Эндера и Альто. Они вместе идут к лифту, а я оборачиваюсь к Вэлли и говорю:

– Задний левый карман.

Она хмурит брови, я в ответ приподнимаю одну из своих, на ее лице проскальзывает понимание, и она поспешно лезет в задний карман.

Ее зрачки удивленно расширяются, когда она достает блестящую карточку-ключ, свой личный билет в «Дивайн Лаундж» – это здесь же, в «Энтерпрайзе». На ее лице появляется недоверчивая улыбка.

– Ты это заслужила, – киваю я. – Продолжай в том же духе.

Вэлли знает, что каждый, кому предоставлена возможность присоединиться к нам, получает свое вознаграждение. Мы даем, когда это заслуженно, но можем и отнять, если кто-то не оправдал доверия. Это нормально. Наша власть пошатнулась бы, если б мы этого не делали.

Мы заходим в лифт. Когда он останавливается, я жестом предлагаю Вэлли выйти первой. Она радостно визжит, и я не могу сдержать тихий смешок. В последнюю секунду она робеет:

– Ой, я не могу…

Ухмыльнувшись, беру ее под руку, и мы выходим вместе.

Вэлли восторженно смотрит по сторонам, открыв рот:

– Это просто… вау.

– Да ничего такого.

Слева от нас появляется Бронкс, ее вьющиеся волосы теперь рассыпаны по спине. Она подмигивает, хватая Вэлли за запястье. Черт знает, как она добралась сюда быстрее нас.

– Ну же, девочка. И давай-ка снимем с тебя этот костюм пингвина. У нас тут есть во что переодеться. Гардеробная – чистый оргазм.

Вэлли следует за ней, горя предвкушением, а я направляясь в свои апартаменты, чтобы тоже переодеться.

– Встретимся в «Дивайне» через тридцать минут! – кричит Бронкс, и они исчезают за углом.

«Дивайн Лаундж», это круто. Он очень похож на зал для вечеринок в нашем поместье, но чуть скромнее и открыт не только для членов клана, но и для подающих надежды студиозов, которых мы тестируем и которые уже прошли проверку. Сюда стремится попасть каждый, потому что, да, – иногда единственное, что имеет значение для избалованных богатых детей, – это частные вечеринки «для своих».

Учиться в Академии – значит присоединиться к элите, но завоевать доверие у нас – значит быть элитой. Почувствуйте разницу.

Я улыбаюсь, чувствуя легкость в ногах; знакомое покалывание пробегает вдоль позвоночника. Ночь всегда бывает хорошей, когда наши планы осуществляются.

Иду по длинному коридору, предвкушая нечто грандиозное, и… замедляю шаг. Мягкий голубой свет индикатора показывает, что внутри моего номера кто-то есть.

Во всем мире только два человека могут войти сюда: я и мой отец.

Отец уехал по делам, и можно предположить, что это…

Что это моя сестра, у которой все еще есть доступ в семейные апартаменты в «Энтерпрайзе».

Щеки вспыхивают, я бросаюсь вперед, моя рука взлетает, чтобы опуститься на сканер, но чьи-то пальцы обхватывают мое запястье.

Щурюсь при виде белокурых волос:

– Ты мог бы сломать мне руку, Дам!

– А ты бы могла ворваться к ней и свернуть ей шею.

– И что? Если я правильно помню, мы оба признали, что это нужно было сделать три месяца и семь дней назад, когда она сбежала.

– Приятно осознавать, что ты уже не так зацикливаешься на том дне, как раньше. Во всяком случае, уже можешь говорить об этом относительно ровным тоном. И на всякий случай уточню – убить свою сестру ты не можешь. А тот разговор был, чтобы ты успокоилась.

Оттолкнув Дама, я разворачиваюсь и открываю дверь. Дам снова хватает меня за руку, когда мы входим. Мои комнаты справа, комнаты сестры чуть дальше.

– Сбавь обороты, Роклин, – говорит Дам.

– Оставь меня в покое.

– Боюсь, это сложно. – Его губы прижимаются к моим волосам, что еще больше распаляет закипающий во мне гнев. Почувствовав это, Дамиано отступает. – Я слышал, новенькая хорошо поработала, – бормочет он. – Келвин сказал, что за весь вечер она ни с кем не встретилась взглядом.