Я не чувствую ни пулю, которую он всадил мне в плечо ранее, ни ссадин, которые его ремень прорисовал у меня на спине. Я не чувствую жжения шипов, застрявших в сухой траве, не чувствую порезов, которые он оставил на подошвах моих ног своим охотничьим ножом, чтобы «удержать меня в кресле», как он сказал. Я не чувствую ни беспокойства, ни тревоги, ни страха.

Я не чувствую себя беспомощным, загнанным в ловушку.

Я ни хрена не чувствую.

Я подхожу к безжизненному телу моего отца и смотрю вниз на жалкое подобие человека, ради которого зря потратили плоть и кровь.

Моргаю, зрение проясняется, я возвращаюсь в реальность.

Мои глаза все еще прикованы к земле, перемещаются по багровой дорожке, от травы к трещинам на цементной плите… и вверх к его уху и виску, к самому центру между бровями, откуда хлещет кровь.

Идеальный выстрел.

Склоняю голову набок и смотрю в глаза цвета хрусталя, те же самые, которые вижу в зеркале каждое утро.

Человек, которому, как говорят в фильмах, вы должны доверять и которого любить больше всех на свете.

Человек, который показал нам, что никому нельзя доверять. Ни мужчине, ни женщине, если уж на то пошло.

Мой отец.

Жестокий пьяница.

Гребаный алкаш.

Медленная ухмылка расползается по моим губам.

Приглушенные крики пробиваются в мое сознание, и постепенно эхо в ушах затихает, звуки реального времени обрушиваются на меня все и сразу.

Сирены, крики, требования.

– В тебя стреляли…

Мой выстрел был лучше.

– Сынок, все кончено…

Я больше ничей сын.

– Опусти пистолет…

Опущу, когда буду готов.

– Мы здесь, чтобы помочь…

Никто никогда нам не помогал.

Я направляю пистолет в холодное, мертвое сердце моего дорогого папочки и нажимаю на курок.

После этого все погружается во тьму.

* * *

К ТОМУ ВРЕМЕНИ, КОГДА МОЙ РАЗУМ РЕШАЕТ ВЕРНУТЬСЯ В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ, Я ОСОЗНАЮ, что сижу на блестящих кожаных сиденьях в шикарном лимузине, а не прикованный наручниками в грязной полицейской машине или, что еще лучше, на койке в машине «скорой помощи» по пути в психушку. Я чувствую себя так, словно меня сбил грузовик, но потом вспоминаю, что это был не грузовик.

Это был изготовленный на заказ, краденый «Глок» со стальным корпусом, из которого стрелял мой отец. Мой мертвый отец.

Моя сестра!

Тянусь к дверной ручке и шиплю, когда боль пронзает каждый сантиметр моего тела. Прежде чем я успеваю пошевелить хоть одним мускулом, дверь распахивается, и внутрь проскальзывает мужчина. Он здоровенный, сложен как футбольный полузащитник и одет, как будто я вытащил его с собственной свадьбы. На нем костюм. Настоящий деловой костюм с галстуком, блестящие туфли и часы, которые я бы стащил прямо у него с запястья, и он бы даже не заметил, если бы мои конечности не были такими тяжелыми.

– Кто ты, черт возьми, такой и где моя сестра? – рычу я, оглядываясь в поисках какого-нибудь оружия на случай, если снова окажусь в лапах очередного извращенца.

– С ней все будет в порядке. – Он говорит спокойно, как будто только что не сел на заднее сиденье к убийце. – Сейчас с ней врач, который решает, понадобится ли ей операция или нет.

– Я хочу ее увидеть.

– Боюсь, тебе нельзя. Пока нельзя. – Он изучает меня. Он точно не старше моего отца, ему, может быть, чуть за сорок. – Нельзя, пока ты не примешь решение.

Я не понимаю, о чем, черт возьми, он говорит, так что прекращаю болтать и жду, и он не тянет с продолжением.

– Недалеко отсюда есть место для таких, как ты. Они принимают подростков в таком же положении и предлагают им выход.

Мое положение. Ну да. Просто группа чуваков, которые бегают в поисках отбитых неформалов, которые уже стоят на краю, и убивают их, чтобы они с этого края не свалились.

Или, может быть, убийство – это и есть падение?

– Да ладно? – Я наклоняю голову, игнорируя острую боль, которую вызывает это движение. – Похоже на то, что скользкие ублюдки говорят молодым, потерявшимся в жизни девочкам за секунду до того, как воткнуть иглу им в руку и пустить по кругу в каком-нибудь паршивом мотеле с почасовой оплатой – паника вспыхивает в моей груди при этой мысли. – Где моя сестра?

Он смотрит на меня с минуту, а потом говорит:

– Она в безопасности. В больнице, получает весь необходимый уход, но, чем дольше длится наш разговор, тем меньше у меня шансов удерживать социальные службы на расстоянии.

Мои брови сходятся посередине, а мужчина опускает подбородок.

Что ж, ублюдок, ты привлек мое внимание.

Он откидывается на спинку сиденья, всем своим видом так и крича о деньгах и власти, и поправляет рукава своего пиджака. Я никогда даже не примерял такой костюм, не говоря уже о том, чтобы носить.

Он снова начинает:

– У тебя пять минут, чтобы решить, хочешь ли ты выйти из этой машины и позволить парням в форме отвезти тебя в центр города, где какой-нибудь случайный человек с фиксированной зарплатой решит, убийца ты или нет. Все закончится тем, что ты окажешься за решеткой или поедешь в приемную семью. Или можешь расслабиться, и я отвезу тебя в новое место, и все это испарится.

Я недоверчиво щурюсь.

– Куда? Какое место?

– Увидишь, если согласишься, но если поедешь со мной, то у тебя будет работа, постель и еда в месте, свободном от деспотичных взрослых.

Так, хорошо.

Когда никто из нас не произносит ни слова в течение нескольких секунд, я облизываю губы.

– Откуда мне знать, что ты не кинешь меня? – Он определенно кинет меня.

– Ниоткуда.

– Кто ты такой?

– Кто-то, кого ты, возможно, никогда больше не увидишь, независимо от того, что ты выберешь. Три минуты.

Я пристально смотрю на мужчину, пытаясь уловить смысл в его словах, но как, черт возьми, я могу это сделать? Я убил своего отца, а потом вдобавок выстрелил ему прямо в сердце на глазах у черт знает скольких людей, и по какой-то непонятной причине я не в тюремной камере, а на заднем сиденье гребаной шикарной тачки с бокалами для шампанского и светодиодными лампочками на полу.

Я никогда в жизни не видел такой машины, даже близко.

Это трип. Дикий, адский трип. Очень реалистичное дерьмо из потустороннего мира.

В моей голове крутятся тысячи вопросов, но прямо сейчас мне нужен ответ только на два.

Первый.

– Это спасет меня от тюрьмы?

– Спасет.

Второй.

– Моя сестра будет ни при чем, что бы там ни было?

– Будет. – Он кивает, смотрит на часы, затем снова на меня: – Ну, что скажешь, малыш?

– Не называй меня малышом.

Его губы дергаются, и он наклоняет голову, как придурок.

– Как же мне тогда тебя называть?

Несколько мгновений я думаю, затем откидываюсь на сиденье и решаю отказаться от части имени, которое мне дали при рождении, принимая новое.

– Меня зовут Бишоп. Бас Бишоп.

Он кивает.

Я киваю в ответ.

Мы трогаемся с места.

Глава первая

Бас

ВОТ УБЛЮДОК…

Вздохнув, я присаживаюсь на корточки, показывая на голову чувака.

– Если бы я знал, что ты кидала, я бы угнал тачку, чтобы разобраться с тобой. – Мои слова до него не доходят. Он меня не слышит из-за того, что у него в ушах звенит так, как бывает, когда зажимаешь барабанную перепонку карандашом.

Еще как бывает, когда подслушиваешь чужие разговоры.

Глубокий стон срывается с его губ, он переворачивается на спину, его веки дрожат, он открывает глаза и смотрит на меня.

Я медленно ухмыляюсь и наклоняю голову.

– Ты в сознании или все еще на полпути?

Он снова закрывает глаза, и мой друг Хейзи смеется у меня за спиной.

– Он в отключке… – Хейзи запинается, его голос становится тише. – И у нас гости.

Вытирая о футболку кровь с кулаков, я оглядываюсь через плечо и вижу блестящую, греховную мечту каждого парня.

Изгибы, за которые любой отдал бы жизнь – даже убил бы, – и такая малышка летает, как ветер.

«Астон Мартин», выкрашенный на заказ в карамельно-голубой цвет, с офигенной черной решеткой радиатора, отчего малышка становится еще сексуальнее. Двери поднимаются прямо в воздух.

Можно было бы ожидать, что из «астона» вылезет шикарный придурок в сшитом по индивидуальным меркам костюм и бросит в нашу сторону взгляд с отвращением или пренебрежением. Но ожидания – для дураков, и этот факт подтверждается уже секундой позже.

Первое, что бросается в глаза, – острый каблук, почти равный по размеру складному ножу в моем кармане; черный ремешок сзади плотно обхватывает лодыжку с идеально загорелой кожей. Следующая деталь – юбка в складку. Поднимаясь взглядом чуть выше колена, я иду вверх до того места, где юбка заканчивается на резко сужающихся бедрах, под ней исчезает обтягивающий белый топ с длинными рукавами. Большие золотые браслеты закрывают запястья, а маленькие кольца на пальцах сверкают на солнце, когда она протягивает руку и откидывает несколько прядей длинных, густых светлых волос, не давая им упасть на аппетитно-розовые губы, когда порыв ветра касается ее кожи, как будто она сама его вызвала, как какое-то невесомое божество.

– Черт возьми, – стонет Хейзи.

Точно.

Богиня во плоти, и, без сомнения, она это знает.

Она идет медленно и легко – результат многолетней практики.

Она во всех отношениях похожа на принцессу из средней школы, но ее выдает оттенок помады и то, как ее язычок скользит по надутой верхней губе.

Она не принцесса. Она пиранья.

Скользкая, хищная… готовая укусить.

Не из тех обычных старшеклассниц.

Когда она направляется к небольшому зданию позади и немного справа от меня, ее взгляд скользит в нашу сторону и останавливается на туше ублюдка, лежащего на земле у моих ног. Скорее всего, ей ничего не видно, кроме руки и свисающей с нее полоски скотча, может быть, часть его головы, но не более.

Я медленно выпрямляюсь во весь рост, и ее внимание переключается на меня. Она смотрит, пока я поворачиваюсь к ней лицом, готовый вмешаться, если понадобится.

Именно в этот момент мы обычно наблюдаем, как напрягаются мышцы, расширяются зрачки и быстро вспыхивает паника, что заставляет людей убегать от больших злых волков.

Если ее напускная смелость лопнет и она сбежит, я буду всего в шести шагах от нее. Я догоню ее, загоню в угол, где будет ждать Хейз, но этого не происходит.

Как я уже сказал, эта девушка… она не из тех, о ком можно судить с первого взгляда, поэтому не так уж неожиданно, когда вместо этого она прищелкивает языком, проводя рукой по своим длинным волосам, словно желая убедиться, что они все еще идеально уложены.

– Мальчики и их игрушки.

Она еще и дразнит. Интересно…

– Эта уже сломалась.

Ее губы вздрагивают, и она что-то напевает, направляясь к небольшому кирпичному зданию. Я смотрю ей вслед, пока она не исчезает внутри, а потом поворачиваюсь к Хейзи.

– Возьми несколько обезболивающих и запихни ему в глотку, а потом скати его вниз по склону. Он достаточно очухается, чтобы быть в состоянии свалить, как только боль немного утихнет.

Хейзи ничего не говорит и идет к багажнику.

Снова наклоняюсь и опустошаю карманы парня: достаю бумажник, телефон и сломанную зажигалку. Хейзи возвращается как раз в тот момент, когда я поднимаюсь на ноги.

Как всегда, угадывая мои мысли, он передает мне мой мобильник, и я направляюсь к заправочным колонкам, подходя сзади к красотке за двести тысяч долларов, чтобы быстро сфотографировать номера на тот случай, если что-то пойдет не так и девочка окажется не так толерантна к крови и веревкам, как можно подумать на первый взгляд.

В ту секунду, когда я выбрасываю вещи в мусорное ведро, втиснутое между мойкой для окон и насосом, дверь круглосуточного магазина распахивается, и оттуда выходит она, очки с серебряными стеклами теперь надвинуты на глаза.