В конце книги Беттельхейм обращается к вопросу влияния фашизма на людей, которые жили вне концентрационных лагерей, при этом старались не замечать тех изменений, которые происходили с обыденной жизнью, вроде бы понемногу, по чуть-чуть. Эти изменения касались как обывателей, которым вроде бы ничего не грозило, так и людей, которые были мишенью нацистского государства, – евреев. В качестве примера он разбирает поведение семьи Франков, отца Отто Франка и девочки Анны Франк, подробный дневник которой он анализирует.

Бруно так описывает психологические механизмы, работавшие на невосприятие угрожающей реальности: «Старания уложить в сознании сам феномен концентрационного лагеря чаще всего запускали один из трех очень разных психологических механизмов: а) отрицалось, что человек в принципе способен творить подобное, а зверства приписывались (вопреки очевидным свидетельствам) только кучке психически больных или извращенцев; б) отрицалась правдивость самой информации о концлагерях – на том основании, что это злонамеренная пропаганда. В особенности поощряло эту точку зрения правительство Германии, называвшее все сообщения о царившем в концлагерях терроре Greuelpropaganda – пропагандой ужасов, намеренными измышлениями противников о зверствах; в) информация о концлагерях воспринималась как правдивая, однако сведения о жестокостях следовало как можно скорее вытеснить из сознания. После победы над нацистской Германией можно было наблюдать действие всех трех психологических механизмов».

Книгу Бруно Беттельхейма можно растаскивать на цитаты. Его тексты создают ощущение точных психологических рецептов. Он раскладывает все психические защиты по полочкам, даже не везде называя их. Его текст можно читать как экскурсию по внутрипсихической жизни человека, мы можем слышать следующий ироничный текст, читаемый между строк: «Посмотрите, вот здесь у нас “отрицание”. Узнаете? А вот так выглядит “гиперкомпенсация”. Дальше мы приближаемся к “вытеснению” и “подавлению”. Они часто встречаются парой. Обратите внимание, вот так выглядят “заражение” и “идентификация”, особенно с фигурами, которые внушают страх и зависть. Добавьте к этому встречу с “проекцией” и “идеализацией”. Ну вот, теперь вы тоже любите своего фюрера». Эта книга во второй ее половине становится страшным и необходимым свидетелем того, что и как проживает человеческая психика, когда оказывается в нечеловеческих условиях концлагеря. Хотя Беттельхейм показывает, как люди создают эти условия для себя и других. Он пишет: «Хотите одним махом покончить со всеми своими тревогами и заново обрести безопасность во внутренней и внешней сферах жизни – станьте такими, какими вас желает видеть государство. Тогда внешний мир из опасного и враждебного вмиг превратится в дружелюбный, а твой внутренний мир снова обретет спокойствие и безопасность. Ты сможешь ослабить самозащиту в семейных стенах, снова пользоваться поддержкой родных и тем самым восполнять свою эмоциональную энергию».

Беттельхейм заканчивает книгу пошаговым описанием того, как государство может забрать свободу у своих граждан. Он пишет: «Меня здесь интересует не значение этого процесса в уже почившей государственной системе, а тот факт, что аналогичные тенденции проявляются в любом массовом обществе и их действие мы в определенной степени можем наблюдать в наши дни».

Сначала происходят небольшие ограничения в правах тех групп, которые имеют несколько маргинальный статус в Германии 1930 годов, – это были евреи, цыгане, нацменьшинства и представители некоторых религиозных организаций. И это движение даже вызывает одобрение большинства, так как выглядит направленным на восстановление некоторого чувства справедливости у этого большинства. Далее происходит разгром политической оппозиции – тоже с поддержки упомянутого большинства. А вот дальше это большинство начинает разделятся на подгруппы, каждая из которых все больше должна доказывать свою лояльность фюреру и его режиму. «В целом принятие немцами режима рассматривалось как акт свободной воли со стороны людей, еще располагавших значительными внешними свободами и сохранявших ощущение внутренней независимости». Постепенно террор переходил от уничтожения одной группы инакомыслящих, иначе выглядящих, по-другому изъясняющихся, к следующей. Так что формировалась масса людей, которые бессознательно чувствовали потребность к слиянию, одинаковости внешности и высказываний. Но машина террора и их начинала раздроблять так, чтобы оставшиеся всё плотнее объединялись вокруг системообразующей фигуры. «Концентрационные лагеря и акции против различных групп сеяли в Германии всеобщий страх, заставлявший каждого, кто не имел прочной внутренней защиты, не просто помалкивать, а показывать всем своим поведением, что он не делает и не замышляет ничего такого, что могло бы вызвать недовольство властей. Все обстояло в точности как в концлагере: гражданам Германии надлежало превзойти в своем послушании самого послушного ребенка (которого видишь, но не слышишь) – и стать для властей и незаметными, и безгласными. Режим не только навязывал человеку состояние беспомощной зависимости, режим намеренно раскалывал его личность. Тревога, страх, стремление защитить свою жизнь принуждали человека отказаться от способности, которая дала бы ему наибольший шанс выжить: от способности адекватно реагировать и принимать решения. Этим он из взрослого человека превращал себя в ребенка. При ясном понимании, что выжить удастся, только если он будет сам принимать решения и действовать, он старался спасать свою жизнь бездействием и безгласностью. Это сочетание противоположностей подавляло индивида настолько, что в конце концов он лишался человеческого достоинства и чувства независимости».

С другой стороны этих процессов, разворачивающихся бессознательно в психике каждого гражданина тоталитарного режима, работала машина по созданию обаятельного образа тирании и тирана. Эффектные приветствия, элегантная форма, проживание общности побед и массовых зрелищ, прекрасно в свое время обыгранные и продемонстрированные в фильме Боба Фоса «Кабаре», создают ощущение защищенности и уютности тоталитарного режима. Внутри него так спокойно и свободно дышится и живется, нет никаких раздражающих мыслей, все понятно и предсказуемо. Здесь отсутствуют тревога и страх, ощущаются единство и поддержка сограждан, нет рисков, нет изоляции. Это делает тиранию очень обаятельной и привлекательной.

Последнюю часть своей книги Бруно Беттельхейм назвал «Обнадеживающие слова напоследок». Он видит надежду в том, что «во многом правы те, кто говорит, что покой под гнетом тирании – это не успокоение в человеческой жизни, а упокой смерти». Но жизнь стремится побеждать смерть, таким образом этапы тирании становятся кратковременными в масштабе истории этапами кризиса, из которых человечество выходит более закаленным и более ориентированным на сохранение и улучшение жизни.

Предисловие автора

Мы вечно торопимся заявить о себе миру, но в унылой суете и монотонности дней у многих попросту не находится ничего, что заслуживало бы внимания окружающих.

Никогда еще люди не жили так благополучно: нас больше не пугают болезни и голод, колдовство, таящиеся во тьме ужасы. С нас сняли ярмо изматывающей физической работы, и вскоре машины, заменившие ручной труд, будут обеспечивать нас почти всем, что нам необходимо, и в придачу многим другим, что нам в сущности не так уж нужно. Мы унаследовали свободы, к которым веками шел человек. Нам бы радоваться, что мы стоим на пороге прекрасного будущего. Однако нас томит разочарование, что столь желанные свобода и комфорт не дают нам смысла и цели в жизни.

И нас тем более изумляет, почему мы обладаем всеми благами, к которым так стремились предыдущие поколения, но смысл существования теперь ускользает от нас. Никогда еще мы не были настолько свободны. И никогда еще большинство из нас так не жаждали самореализоваться, но все напрасно – посреди изобилия нас мучает беспокойство. Мы добились свободы и теперь страшимся, что пробудившиеся социальные силы задушат нас: надвигающийся со всех сторон мир сжимается все сильнее.

Утомительное однообразие и неудовлетворенность жизнью достигают такой остроты и силы, что многие уже готовы сами выпустить свободу из рук. Оказывается, она штука мудреная и распоряжаться своей свободой, как и своей судьбой, ох как трудно. И если жизнь обессмыслилась, не хочется нести за это ответственность: легче переложить на общество бремя своих неудач и вины.

Теперь нам еще сложнее хотя бы понять, как реализовать себя, как сохранить свободу, но при этом соблюсти баланс индивидуальных и коллективных интересов. Это серьезнейший вызов современности.

Ниже, при обсуждении проблем нашей цивилизации, я даю некоторые намеки, в какую сторону нам нужно меняться. Если раньше фундаментом нашей безопасности была стабильность, то теперь нам нужно учиться строить свою жизнь при мизерных шансах предвидеть исход наших действий в стремительно меняющемся мире.

Чтобы осилить такой подвиг, надо объединить сердце и разум. Работа и искусство, семья и общество не могут более развиваться по отдельности друг от друга. Пускай наше сердце отважится наводнить разум своим живительным теплом, даже если симметрии разума придется потесниться и дать место любви и пульсациям жизни.

Нам больше нельзя мириться с тем, что наше сердце таит в себе неведомое нашему разуму. Нашим сердцам надлежит знать мир разума, как разуму – руководствоваться просвещенным сердцем. Отсюда и название книги, а остальное она пусть скажет сама за себя.

Посвящается Труде

Глава 1. Примирение противоположностей

Я отразил здесь размышления о жизни человека в современном массовом обществе и о воздействии тоталитарного строя на личность. Отдельные фрагменты текста уже выходили ранее как статьи, но специально для этой книги были существенно доработаны. Основная часть материала публикуется впервые.

На протяжении двадцати лет я тщательно обдумывал изложенные здесь идеи, в нынешнем виде сформулировал их лишь недавно. В научной литературе не принято рассказывать о том, как менялись твои жизненные взгляды. И все же, если твоя работа строится на наблюдении, интроспекции^[1] и тщательном исследовании мотивов, поневоле задумываешься о внутренних нитях, связующих воедино труд всей твоей жизни, когда решаешь, что из написанного тобой нужно переосмыслить или даже кардинально пересмотреть, что по-прежнему актуально, а о чем лучше вообще забыть. Думаю, читателю тоже будет интересно узнать, что мысли в этой книге не просто изложены одним человеком по конкретной теме, а имеют глубокое внутреннее единство. Большую роль здесь играет мой личный опыт, и я решил поделиться несколькими историями из своей жизни. Без них книга могла бы показаться всего лишь очередным пассажем на тему социальной психологии.

Впрочем, есть еще одна гораздо более важная причина. Это – мое убеждение, что противостоять и противодействовать угнетающему воздействию массового общества человек способен, только когда его дело – это продолжение его самого. Выбор дела не может быть случайным, исходить из удобства или соображений выгоды. Он обязан напрямую отвечать нашему стремлению реализовать себя в этом мире. И не менее важно, чтобы результат нашей работы отвечал нашим ценностям. Будучи убежден в этом, я буду говорить о том, что затрагивает меня лично, и начну с рассказа о событиях, в силу которых оказался непосредственно вовлечен в проблемы, обсуждаемые на страницах этой книги.