Я выращиваю горох и возвела изгородь от зверей. Засолила 53 яйца, malgré^[65] у нас осталось всего 4 курицы. Миссис Ротиссери унес хорек. Кусака растет очень быстро и болтает без умолку, un vrai bavard^[66]. Две ночи назад по дороге к каменоломне бродил медведь. Я хотела, чтобы твой отец застрелил его, но на землях Паджеттов охотиться запрещено. Генри хочет установить силки на медведя. Я молюсь о тебе. Благослови тебя Господь. Пребывай dans l’amour du Christ^[67].

Маман

Под словами был забавный рисунок, нарисованный папой: девочка-мышонок в фартучке с перьевой метелкой для пыли в руках. Я рассмеялась, увидев его. Я скучала по родным, они были так далеко, на самой верхушке Мраморной горы. И волновалась: за Генри, ставившего силки, за Кусаку – вдруг он свалится со скалы, за маму – та падала с ног от усталости. И особенно за отца в каменоломне. В «Мунстоун сити рекорд» страницы пестрели всякими ужасами:

ИЗБЕЖАВШИЙ СМЕРТИ: Клиффорд Редклифф передвигал стрелу одного из новых 75-тонных кранов, стоя на железной балке на высоте 50 футов от земли. Лопнувший канат отскочил с огромной силой, сбил Редклиффа с балки и обвился вокруг его шеи. Он упал и ударился о землю, при этом оставался всего лишь фут свободного каната. Окажись тот чуть короче, он бы задохнулся. Рабочий провел без сознания несколько часов, но собирается выйти на работу во вторник.

ДВОЙНАЯ ОПАСНОСТЬ: Не прошло и двух недель, как Томми Гилберт, рабочий шлифовальной фабрики, нарезавший мраморную мозаику для полов, отсек себе часть пальца на левой руке камнерезной пилой. Вернувшись на работу во вторник, он имел несчастье потерять целиком указательный палец на правой руке из-за той же самой пилы. Молодой человек – талантливый питчер команды «Мунстоунские громилы». Печально, что теперь он вряд ли сможет играть за команду.

Пока рабочие мраморных карьеров рисковали шеями и конечностями, выламывая камень, я сидела с графиней, записывая под ее диктовку и наблюдая, как она кормит Бизу ветчиной и обучает разным трюкам. Он кувыркался по ее команде.

– Держи его! – велела она как-то утром. – Почистим ему зубы.

Пес вырывался, и его темная шерсть прилипала к моей накрахмаленной приталенной белой блузке, пока я держала раскрытой его пасть, а Инга маленькой зубной щеточкой возила у него во рту, счищая грязь с собачьих клыков.

– Ш-ш, мой птенчик, – шептала она.

Расскажи кому – не поверят.

Я надписывала адреса на приглашениях, и мы сплетничали о гостях из светского общества Ричмонда, приглашенных на охотничий бал, самой важной из которых была миссис Рэндольф Шерри, президент Объединенных дочерей Конфедерации.

– Благодаря Корали Шерри эти дочери предоставляют компании контракт на сто тысяч долларов, – сказала Инга. – Это правда! Они хотят возвести монумент из мунстоунского мрамора на Национальной аллее в Вашингтоне.

В воображении мне рисовались денежные купюры, падающие с неба словно снег и собирающиеся в целый мраморный храм.

– Это статуя в честь солдат-конфедератов и рабов, сражавшихся на стороне Конфедерации, – пояснила Инга. – Но на самом деле я думаю, что Корали хочет завоевать мистера Паджетта и сделать своим любовником! – Ее глаза округлились, выдавая все ее секреты. Графиня прошептала: – Ведь она пыталась – только никому не рассказывайте – выйти замуж за мистера Паджетта до того, как я украдала его сердце.

– Не украдала, – хихикнула я. – Украла.

– Вот merde^[68]. Украла.

Ругательство в устах Инги шокировало меня. Но мне нравились скандальные сплетни, которые она рассказывала, и ее доверительная манера, словно она разговаривает с сестрой. Она стала называть меня «Сладкая» или «Силли» – уменьшительное от Сильви. Услышав второе прозвище, я не удержалась от смеха.

– Что смешного? – спросила она.

– «Силли» по-английски «глупенькая».

– Я называю тебя глупой, потому что ты прямо как учительница. Скучно быть такой серьезной. Ты слишком красивая, Силли, чтобы тратить время только на книжки и газету.

Она сказала «красивая». Jolie. И слово это как заноза вонзилось в глубины моей души. Грех земного тщеславия был прямой дорогой к проклятию. Меня никогда не называли красивой, и теперь это слово имело сладкий вкус зефира.

– Я бы предпочла, чтобы прием состоялся прямо сейчас. До сентября так долго ждать. – Графиня переживала о письмах, отправленных светским дамам с Восточного побережья. – Думаете, они приедут? Путь совсем неблизкий. Но наш гран-бал станет зрелищем, какое они никогда прежде не видели. Мы обожаем танцевать и пить шампанское под звездным небом гор.

– Я бы с радостью на это посмотрела, – заметила я.

– О да! – Глаза ее засияли от новой мысли. – Я приглашаю тебя как гостя! Думаю, Сильви, ты захочешь познакомиться с королем. Ведь правда?

Она знала ответ: он был четко написан на моем лице.

– О-ля-ля! Мадемуазель Пеллетье хочет познакомиться с королем Бельгии! И познакомишься. – И графиня захлопала в ладоши, словно бабочка, бьющая крыльями. – Здесь в горах всегда не хватает юных и красивых женщин. Здесь только грубые мужланы. Ты будешь фантастична. Ты всех подметешь.

Подмету? Она хочет, чтобы я прислуживала. Убирала крошки и прочее.

– Знаешь, Сильви, – продолжала она. – Я познакомилась с мужем при дворе короля Леопольда. И буквально смела его с ног.

– Сбила с ног.

– Да, на такой вот вечеринке в Лакене. Он запал на меня. И мы тут же сбежали, чтобы пожениться. – Ее лицо просияло от приятных воспоминаний. – Мы принарядим тебя, глупая горная козочка, – сказала она ласково. – И посмотрим, что случится.

На следующее утро Инга взяла свою горную козочку за руку, подняла из-за письменного стола и потащила вверх по огромной лестнице. Мы шли по широкому коридору мимо картин с гончими. Вокруг было множество дверей, и все закрыты.

– Вот апартаменты Джаспера, – указала она на арку, за которой виднелось целое отдельное крыло. – Вот мои покои. А тут… voilà! Моя гардеробная.

Она открыла дверь в комнату размером с целую хижину номер шесть, там висели целые ряды платьев и костюмов для охоты и балов, отдыха и обедов. Наверху находились полки со шляпами, а внизу с туфлями, сапогами и тапочками. Дверь внутри вела в опочивальню графини. Два кресла стояли по обе стороны от окна, выходящего в сад. На туалетном столике стояла ваза с гардениями из оранжереи. Из алькова с зеркалами на меня взглянули три улыбающиеся Инги. Они смотрели на меня выжидающе.

Рядом стояли три Сильви, молча разинув рот.

– Какое платье выбрать для мадемуазель? – спросила Инга. – Найдем то, что подчеркнет твои глаза.

Она стала перебирать вешалки, словно листала книжные страницы. Пыльно-розовый, глубокий синий. Лен, сатин, тафта. Она отмахнулась от зимних шерстяных нарядов и бархата, произнося имена парижских дизайнеров так, словно они ее приятели. Пуаре, Пакен, сестры Калло. Она выбрала длинное платье из блестящего шелка цвета весенней травы.

– Красивый силуэт. – Она приложила наряд к моей шее, оценивая, насколько он мне к лицу. – Зеленый для зеленых глаз. Примерь его!

– О нет. Благодарю, но я не посмею. – Я скромничала, как монашка, но молилась дьяволу, чтобы графиня настояла.

– Скидывай все, глупышка Сильви. И примерь этот наряд.

Мое смущение не могло пересилить тягу к этому платью. Я зашла за ширму и сбросила темно-синюю секретарскую юбку. Я стояла в одной комбинации и алела от стыда. Наряд скользнул мне на плечи, легкий как пушинка. А где же рукава?

– Не будь робкой, как гусыня. Выйди и покажись.

Я сделала шаг вперед, покрытая пятнами смущения и сверкая голыми руками. И увидела графиню: она натягивала легкое платье из лилового сатина на свое обнаженное тело, белое и сногсшибательное, как у римской статуи. Я снова отступила за ширму, чтобы не нарушать ее личное пространство, но она залилась смехом.

– Не смущайся, Сильви. Это всего лишь женское тело.

Она застегнулась и оценила мой вид. Тончайшая зеленая ткань задрапировала мои торчащие кости и спадала почти до самого пола.

– Тебе идет, – заметила она. – Сними комбинацию. Она сборит.

Я обхватила руками оголенные плечи.

– Прекрати, Сильви, перестань. Не делай такое лицо – можно подумать, что тебе больно.

Она повернула меня, оценивая и мурлыкая себе под нос.

– В Лакене мы с девушками целыми днями играли с одеждой.

Она порылась на полке и нашла шаль из шифона цвета весенней зелени, отделанную по краям изумрудными блестками. Она набросила шаль мне на плечи и наклонила голову, оценивая результат.

– Да или нет? – Она повернула меня к зеркалу.

Я стояла перед ним, как трофей таксидермиста.

– Позволь? – она вынула шпильки из моих кос и расчесала пальцами мне волосы, так что они заструились волнами. – Великолепно! Тебе повезло, – выдохнула она.

В то утро, когда она принарядила меня, мне казалось, что у меня над головой сияет звезда удачи, словно над яслями Вифлеема. У своего туалетного столика она накрасила мне лицо и заколола волосы. Я была живой игрушкой феи гор. Но даже меня ослепил результат, хоть я и ощущала привкус жестокости в том, что она украсила меня драгоценностями, которых у меня никогда не будет. Образ в зеркале походил на лживое обещание. Во власти ли Инги изменить меня? Я еще не осознавала, насколько способна измениться сама.

– У тебя американский тип красоты, – заявила она. Из обитой бархатом коробочки она выудила нитку блестящих камушков. – Это всего лишь стразы, но кто отличит? – Она застегнула нитку, та плотно обхватила мне шею. – Полюбуйтесь, мадемуазель Сильви la Belle. Джентльмены будут виться вокруг, как пчелы над цветком.

Я спрятала лицо, чтобы она не заметила влияние ее лести.

– Зачем прятаться? – спросила она. – Джентльменам понравится то, что ты можешь им показать, а? – Она выпятила грудь и приподняла ладонями свой не обремененный корсетом бюст, так что он округлился и высунулся из глубокого выреза ее платья. – Вот так, вверх, вверх, вверх.

Я не смогла себя заставить вот так выставить грудь, дерзко и пышно. Повиноваться ей было как нырять в глубокое озеро, где ноги не находили дна.

– О, не глупи. – Она внезапно протянула ко мне руки, сложила ладони и подняла мой бюст, хихикая от восторга. Я вскрикнула и отскочила, невольно рассмеявшись. – Ты научишься, chèrie, получать удовольствие. Они это оценят. Твою красоту.

– Vous me faites rougir^[69], мадам. Инга.

– Это так красиво: твой румянец, твоя улыбка. – Она взволнованно обхватила себя руками. – Так прием пойдет куда веселее. Ты войдешь в комнату, сама элегантность. – Она похлопала ресницами и выпятила грудь. – Вот как это делается. Все мужчины спросят: «Кто она, эта загадочная красавица?»

– Сомневаюсь, – пробормотала я, но мысль эта меня будоражила. А что, если они будут смеяться?

– Они станут бегать за тобой и влюбятся, как только ты им улыбнешься. Вот так, да.

Еще два часа мадам продолжала давать мне уроки, примеряя наряды, обучая меня флирту и рассказывая про лифы, рюши и драпировки. Половина платьев слишком тесно обхватывали мне спину, но она все равно их на меня натягивала, но не застегивала пуговицы на моих широких плечах дровосека. Когда я отказалась снимать комбинацию, она стянула ее мне через голову, невзирая на протесты, внимательно изучив взглядом мое тело.