В большой рюкзак отправилась двухместная туристическая палатка, примус, спиртовка. Подумав, Захар решил не тащить ни порох, ни дробь, ни форму для отливки. Все необходимое наверняка сохранилось в городе, так что лучше запастись едой, бумагой, для розжига костров, да теплыми вещами, еще не поеденными молью. Одежду он в городе тоже найдет, вот только туда еще дойти надо. Боеприпасов ему хватит точно, а вот мерзнуть – нехорошо.

Уже почти укомплектовав рюкзак, Захар вдруг в сердцах швырнул его на пол. Да какого хрена, в конце концов? Почему он должен бежать из собственного дома? Бежать, даже не попытавшись дать отпор? Да, он все равно собирался уйти, но одно дело – уйти добровольно, и совсем другое – бежать, подобно загнанному животному! Да еще и оставить здесь все то, что он с таким трудом нажил! Относительно безопасный, уютный дом, припасы, приспособы для выживания. И кому-то все это достанется даром? Ну, нет! По крайней мере, несколько сюрпризов гостям он оставит, а там – поглядим. Может, еще и самих гостей потрепать получится! Взгляд упал на лежащий отдельно гранатный подсумок, снятый с трофейной разгрузки. Хищно оскалившись, Захар достал одну из гранат – ребристую «эфку», и ухмыльнулся, глядя на нее.

* * *

Под чулками ОЗК похрустывал снег. Сосредоточенно водя стволом «Вала» из стороны в сторону, Тарас старался контролировать сектора, изредка поглядывая на спину идущего впереди напарника, но, то и дело отвлекался на собственные мысли.

Кошмарная поверхность оказалась мифом. Перед выходом полковник отчасти открыл карты перед родственником, рассказал ему, что уже несколько месяцев фиксируются улучшения, что он подумывает о переселении из подземелья, и только ужасная радиация тому помехой. Сейчас Тарас сомневался в этих словах. Лес выглядел точно так же, как и восемь лет назад, деревья не казались искореженными радиацией, как ему представлялось. Так ли она велика? С другой стороны, полковнику нет смысла врать. Он точно так же, как и другие, тяготится подземным заключением. Вот только тяготится ли? Если здраво рассудить, то у Трегубова в Убежище вполне комфортная жизнь, и абсолютная власть. Мог ли он кормить личный состав страшными историями, только для того, чтобы эту власть удержать? Ответ – мог. Ему это выгодно. Тарас не сомневался ни минуты, если бы жизнь на поверхности была бы возможной, весь его взвод покинул бы Убежище, и отправился бы на поиски жизни. В конце концов, не так уж тут и далеко от цивилизации. В городке, что неподалеку, вполне можно было бы привести в рабочее состояние какую-нибудь технику, те же снегоходы, и на них двинуть дальше. А без преданной охраны царствию Трегубова быстро пришел бы конец. Его бы тем же свиньям и скормили бы. По крайней мере, несколько лет назад. Сейчас Воронов уже не был уверен, что его бойцы последовали бы за своим командиром. Слишком уж вольготную жизнь им предоставил полковник. Придется жестко поговорить с родственничком по возвращении. Но это потом, а сейчас…

В размышлениях Тарас и не заметил, как они добрались до ворот. Твою ж мать! А если бы опасность? Так и проморгал бы. Хорошо, спину Рязанцев страхует. Идущий впереди Бемби поднял вверх сжатый кулак: «Стоп!». Они вплотную подошли к калитке. Показав жестом, мол, страхуй, Андреев извлек нож, и теперь старался поддеть засов. Через какое-то время ему это удалось, доска, запиравшая вход, выскользнула из креплений, и мягко упала в снег. Взяв оружие наизготовку, Андреев ногой толкнул дверь, и они ввалились во двор.

* * *

Захар видел, как отправленный на разведку боец вернулся, и жестами объяснял что-то своему командиру. Тот ответил такой же серией коротких, рубленых движений. После чего третий вояка, вооруженный, судя по массивной оптике, чем-то снайперским, полез на поваленное дерево. Дерево при этом качалось, с его веток ссыпался вниз снег. Захар аж покачал головой. Ну вот, как дети малые, ей-Богу! Были бы они без этих презервативов резиновых – их бы ни видно, ни слышно бы не было, а так – как медведи неуклюжие, чесслово! И чего они их понапяливали? Дождавшись, пока товарищ обоснуется в своем «гнезде», командир, вместе со вторым бойцом направились к воротам. Ну да, этот вон на дерево еле влез, а как бы они забор его штурмовали – вот смеху было бы! Но командир у них не совсем тупой, понимает, что с такими раскладами путь у них один – через калитку. Ну, давайте, хлопцы, удачи! А мы пока с вашим другом погутарим. Захар, стараясь не шуметь, вылез из сугроба, в котором прятался, и направился к поваленному дереву. В руках он сжимал трофейный «ПБ», с навинченной трубой глушителя. Пусть он не самый меткий Робин Гуд в этом Шервуде, но с четырех-пяти метров не промахнется. Бойцы уже достигли ворот, и копались возле них. Они их хоть не взрывать будут? Он подавил смешок. Не, вон скинули засов чем-то, во двор входят. Захар немного ускорился, и вскоре уже стоял под деревом, на котором восседал мало что слышащий под резиной снайпер. Захар поднял пистолет в вытянутых руках, и тщательно прицелился. Ч-черт! Толстые ветки, усыпанные густыми иглами, мешали выстрелить, частично закрывая голову бойца, а стрелять в корпус Захар не решался, справедливо опасаясь бронежилета, поддетого под «химзу». Ну, что ж. Не получается так – придется по старинке. Присев под деревом, лесник осмотрел ствол. Ну, так и есть! Он же сам это дерево и срубил когда-то. Он тогда частокол заканчивал, и увлекся немного. Бревен уже хватало, и ему было лениво тащить во двор и очищать от веток такую бандуру. Бросил тогда, как было, и – гляди ж ты – сейчас это ему сыграло на руку.

Ствол лежал на пеньке, и держался на честном слове и куске коры. С другой-то стороны дерево надежно фиксировалось за счет собственного веса и раскидистых ветвей, а вот с этой… Засунув пистолет за пояс, Захар достал новый нож, сделал пару шагов в сторону, и, склонив голову на бок, стал чего-то ожидать. Звуки отлично разносились по безмолвному зимнему лесу. И в тот момент, когда со стороны заимки послышался металлический лязг, треск, будто сломали сухую ветку и сдавленное мычание, в противогазе, видимо, означавшее дикий крик боли, он, сделав два быстрых шага, что было мочи ударил подошвой в основание ствола дерева. Хрустнула, ломаясь, узкая полоска коры, ствол дерева соскочил с пенька, и шаткая конструкция обрушилась вниз, увлекая за собой обосновавшегося на дереве человека.

* * *

Дима Рязанцев был достаточно невозмутимой личностью. По крайней мере, так считали окружающие. Он оставался невозмутимым, когда его в школе пинали сверстники. Он не плакал, не жаловался ни учителям, ни родителям. Он просто пошел и записался в секцию боевого карате. Через пару лет все с той же невозмутимостью он отвечал ударом на удар, ломая носы обидчикам. Спокойно и хладнокровно смотрел в глаза родителям «обиженных», когда те, брызжа слюной, доказывали, что малолетнего хулигана надо изолировать от общества. Спокойно поступил в институт, неплохо учился, защищал честь родной альма-матер на районных и областных соревнованиях. А потом влюбился. Отчаянно и бесшабашно, в самую красивую девочку на потоке. Она в него влюбилась тоже. Одна беда: она встречалась с непростым парнем. Тот, сынок то ли криминального авторитета, то ли удачливого бизнесмена, что, по сути одно и то же, не пожелал мириться с таким раскладом вещей. «Забил стрелку» обидчику, на которую приехал с друзьями и травматическим оружием. Вполне предсказуемо, и сам баловень судьбы, и его друзья-подельники отправились в больницу, а против Димы попытались возбудить уголовное дело по факту тяжких телесных повреждений. Над выбором служить или сидеть, Дима думал недолго. Таким образом, спортсмен и отличник Рязанцев вместо пятого курса отправился в армию. Здесь-то парень и нашел себя. Здесь все было проще, чем на гражданке. Да, и здесь плелись интриги, а высокие чины сплетались в партере в подковерной борьбе, но спецуры это все, по большому счету, не касалось. Спецназ ВВ был настоящим боевым братством, где каждый готов был подставить другу плечо. Здесь все было ясно: вот – свои, а там – враг. Или ты его, или он тебя. Не раздумывая, после срочки Дима остался служить по контракту. Лагерь спецназа стал его новым домом, и даже горы вокруг не пугали, а завораживали его.

Одна из операций закончилась полным провалом. Ее тупо слили, продав информацию о готовящемся ударе командованию боевиков. Той ночью с задания вернулся только он. Все его товарищи остались лежать там – «у незнакомого поселка, на безымянной высоте», как поется в песне. После тяжелого ранения Рязанцева хотели комиссовать, но он изо всех сил воспротивился. На него смотрели, как на идиота, но ходатайство решили-таки удовлетворить. Только перевели его на участок, мягко говоря, потише. Так сержант Рязанцев оказался здесь, посреди тайги.

Здесь и не пахло боевым братством. Здесь вообще ничем не пахло. Лютые морозы, сугробы и заснеженный лес наводили тоску, а перспектива заступать на дежурство по такому морозу вгоняла в уныние. И народ здесь подобрался… как бы помягче так сказать… гниловатый. Сюда слали тех, кто имел волосатую лапу на гражданке, и не торопился тянуть лямку по-настоящему. Лучше здесь померзнуть, да на халяву пенсии дождаться, – примерно так рассуждали здешние псевдо-спецназеры. Кроме самого Рязанцева из боевых здесь был только командир взвода охраны Воронов, его зам Степанов, да балагур и весельчак Андреев. Остальные – так, серединка наполовинку.

До Удара сержант старался, по возможности, вообще ни с кем не контачить. После – так уже не получалось. Нравы, воцарившиеся в Убежище после Удара, пугали и отталкивали его, но сделать он ничего не мог. Тут-то и стало понятно, кто из «товарищей по оружию» тварь дрожащая, а кто – право имеет. Большая часть бойцов охраны с радостью переметнулась под крыло Трегубова. Дима остался в стороне, и продолжал наблюдать. Вскоре выяснилось, что нормальных мужиков во взводе, кроме него всего трое – все те же боевые. Хотя командир и приходился каким-то родственником полковнику, однако, далеко не все его взгляды он разделял. Наверняка, если бы не плачевное положение дел на поверхности, Воронов кликнул бы сочувствующих и ушел из Убежища. Однако, идти было некуда. Оставалось только смириться.

Задание полковника Рязанцев воспринял, как манну небесную. Наконец-то! Стряхнуть с себя пыль, снова побывать на поверхности, которую уже и не чаялось увидеть, а главное – снова ощутить тот азарт охоты. Охоты на самого опасного и умного хищника – на человека. И даже если ему не суждено вернуться с этого выхода, даже тогда это будет лучше, чем овощем гнить в этом погребе!

Сейчас Дима сидел, вжав наглазник оптики в окуляр противогаза, и изо всех сил старался не отвлекаться на посторонние мысли. От него сейчас, возможно, зависели жизни двух товарищей, и он не собирался подставлять их из-за какой-то ерунды. В ОЗК было жарко, нестерпимо чесалась кожа под толстой резиной, окуляры противогаза запотевали, не давая целиться. Еще резина капюшона очень глушила звуки, иначе Рязанцев обязательно услышал бы, как из сугроба позади него выбралось нечто среднее между лешим и партизаном времен Второй Мировой, и, держа в согнутых руках пистолет с глушителем, зашагало прямо к его засидке. Все внимание его было обращено на двор, в который зашли парни. Зашли – и на мгновение исчезли из поля зрения. Именно в этот момент дерево тряхнуло, и он вдруг почувствовал, что теряет равновесие. Он попытался выправиться, но все его убежище пришло в движение. Застигнутый врасплох боец падал спиной вперед, запутавшись в еловых ветвях широким плащом костюма химической защиты. Вот он почувствовал сильный удар о землю, и попробовал рвануться вперед, но перед его лицом возникла отталкивающая, покрытая шрамами рожа, до самых глаз заросшая бородой. Рожа подмигнула ему, широко улыбнувшись плотоядной ухмылкой, а потом он почувствовал острую боль в шее. Грудь залило чем-то горячим, а через мгновение его сознание померкло.