– Я убеждён, что в три дня этот бальзам вас исцелит, и через три дня, когда вы выздоровеете, я сочту величайшей честью с вами сразиться.

Д’Артаньян сказал эти слова с простотою, которая делала честь его учтивости, не нанося ущерба его храбрости.

– Честное слово, милостивый государь, это предложение мне нравится; хоть я и не могу его принять, но сразу вижу, что имею дело с дворянином. Так говорили и поступали рыцари времён Карла Великого, которым должен подражать каждый благородный человек. К несчастью, мы живём не во времена великого императора, а во времена господина кардинала, и за эти три дня, как бы хорошо мы ни скрывали нашу тайну, за эти три дня всё стало бы известно и нам помешали бы драться. Однако что же эти лентяи не идут?

– Если вы спешите, сударь, – сказал д’Артаньян Атосу с той же простотой, с какой за минуту до того предложил ему отложить дуэль, – если вы спешите и желаете покончить со мной тотчас, то, пожалуйста, не стесняйтесь.

– Вот опять речь, которая мне нравится, – сказал Атос, одобрительно кивая, – это речь человека с головой и с сердцем. Я люблю людей таких, как вы, милостивый государь, и вижу, что если мы друг друга не убьём, то мне всегда приятно будет встретиться и побеседовать с вами. Подождём, прошу вас, этих господ, я не тороплюсь, и так будет приличнее. А, вот и один из них, кажется.

В самом деле, в конце улицы Вожирар показалась исполинская фигура Портоса.

– Как! – вскричал д’Артаньян. – Ваш первый секундант – господин Портос?

– Да! Это вам не нравится?

– Отнюдь нет.

– А вот и второй.

Д’Артаньян обернулся в сторону, указанную Атосом, и узнал Арамиса.

– Как! – вскричал он голосом, ещё более удивлённым, чем в первый раз. – Второй ваш секундант – господин Арамис?

– Верно! Разве вы не знаете, что мы всегда вместе и что у мушкетёров и в гвардии, при дворе и в городе нас называют Атос, Портос и Арамис, или трое неразлучных? Но так как вы прибыли из Дакса или из По…

– Из Тарба, – уточнил д’Артаньян.

– …вам позволительно не знать этих подробностей.

– Честное слово, вас не напрасно так назвали, господа. Если о моём приключении станет известно, то оно ещё раз докажет, что ваш союз основан не на контрастах, а на сходстве.

В это время Портос приблизился и жестом приветствовал Атоса. Потом, обернувшись к д’Артаньяну, остановился, изумлённый.

Скажем мимоходом, что он был в другой перевязи и без плаща.

– А, – сказал он, – что это такое?

– Я дерусь вот с этим господином, – сказал Атос, указывая на д’Артаньяна и приветствуя жестом Портоса.

– Да с ним дерусь и я, – сказал Портос.

– Но только в час, – заметил д’Артаньян.

– И я также дерусь с этим господином, – сказал, подходя, Арамис.

– Но только в два часа, – сказал д’Артаньян с тем же спокойствием.

– Но за что ты дерёшься, Атос? – спросил Арамис.

– Право, не знаю: он ушиб мне плечо. А ты, Портос?

– Я дерусь потому, что дерусь, – отвечал Портос, краснея.

Атос, от которого ничто не ускользало, увидел тонкую улыбку на устах гасконца.

– Мы поспорили насчёт одежды, – сказал молодой человек.

– А ты, Арамис? – спросил Атос.

– Я дерусь из-за расхождения в некоторых богословских вопросах, – отвечал Арамис, делая д’Артаньяну знак, что просит его умолчать об истинной причине дуэли.

Атос опять заметил улыбку на устах д’Артаньяна.

– В самом деле? – сказал Атос.

– Да, речь идёт об одном месте у святого Августина, которое мы толкуем по-разному, – сказал гасконец.

– Он, право, умница, – пробормотал Атос.

– А теперь, когда вы все собрались здесь, господа, позвольте мне перед вами извиниться.

При слове «извиниться» Атос нахмурился, на устах Портоса показалась надменная улыбка, а Арамис отрицательно покачал головой.

– Вы меня не поняли, господа, – сказал д’Артаньян, подняв голову, освещённую в эту минуту лучом солнца, обрисовавшим тонкие и смелые черты его лица, – я прошу у вас извинения на случай, если буду лишён возможности заплатить мой долг каждому из вас. Господин Атос имеет право убить меня первым, что сильно обесценивает мой долг вам, господин Портос, а вам, господин Арамис, делает почти ничтожным. А теперь, господа, повторяю, извините меня, но только в этом, – начнём!

При этих словах самым рыцарским движением д’Артаньян выхватил шпагу.

Кровь бросилась ему в голову. В эту минуту он подрался бы со всеми мушкетёрами Франции, как теперь готовился драться с Атосом, Портосом и Арамисом.

Было четверть первого. Солнце стояло высоко, а место, избранное для дуэли, было совершенно открытое.

– Очень жарко, – сказал Атос, вынимая в свою очередь шпагу, – но я не могу снять камзол, потому что чувствую, что рана ещё кровоточит, а я боюсь смутить моего противника видом крови, которую не он пустил.

– Сударь, будет ли ваша кровь пущена мной или другим, уверяю вас, что всегда с сожалением стану смотреть на кровь столь храброго дворянина. Я стану также драться в камзоле, как и вы.

– Полно, полно, – сказал Портос, – довольно комплиментов! Не забывайте, что и мы ждём очереди.

– Говорите за себя, Портос, когда говорите нелепости, – прервал Арамис, – я же нахожу: всё, что эти господа говорили, сказано очень хорошо и вполне достойно благородных людей.

– К вашим услугам, – сказал Атос, став в позицию.

– Я ожидал вашего знака, – сказал д’Артаньян, скрестив шпагу.

Но едва обе шпаги звякнули друг о друга, как взвод кардинальской гвардии, под начальством де Жюссака, показался из-за угла монастыря.

– Гвардейцы кардинала! – вскричали одновременно Портос и Арамис. – Шпаги в ножны, господа, быстрее шпаги в ножны!

Но было уже поздно: обоих сражающихся видели в позе, не оставлявшей сомнений в их намерении.

– Эй! – вскричал Жюссак, приближаясь к ним и подавая знак своим гвардейцам сделать то же. – Эй, мушкетёры, вы что же, дерётесь? А указы, чем мы их считаем?

– Вы очень любезны, господа гвардейцы, – сказал раздосадованный Атос, так как Жюссак был одним из нападавших третьего дня. – Если бы мы увидели вас дерущимися между собою, то, уверяю вас, мы не стали бы вам мешать. Дайте же нам скрестить шпаги, и вы получите удовольствие, не прилагая усилий.

– Господа, повторяю вам с величайшим сожалением, что это невозможно: долг превыше всего. Прошу вас, шпаги в ножны и следуйте за нами.

– Милостивый государь, – сказал Арамис, передразнивая Жюссака, – мы с величайшим удовольствием последовали бы вашему любезному приглашению, если бы это зависело от нас. Но, к несчастью, это невозможно. Господин де Тревиль нам запретил. Поэтому ступайте своей дорогой, это лучшее, что вы можете сделать.

Эта насмешка взбесила Жюссака.

– Если вы не повинуетесь, мы применим силу.

– Их пятеро, – сказал Атос вполголоса, – а нас только трое; нас опять одолеют, и мы здесь умрём, потому что я заявляю: во второй раз побеждённым я не покажусь капитану на глаза.

Атос, Портос и Арамис тотчас стали рядом, между тем как Жюссак выстраивал своих солдат.

Этого мгновения было достаточно для д’Артаньяна, чтобы принять решение. Это было одно из тех событий, которые определяют судьбу человека. Надо было выбирать между королём и кардиналом и, избрав однажды, остаться при своём выборе. Вступить в бой значило ослушаться закона, значило рисковать головой и стать врагом министра, более могущественного, чем сам король, – вот что промелькнуло в голове молодого человека, и, скажем к чести его, он не колебался ни секунды. Обращаясь к Атосу и его друзьям, он сказал:

– Господа, если вы позволите, я внесу уточнение: вы сказали, что вас только трое, а мне кажется, что нас четверо.

– Но вы не мушкетёр! – воскликнул Портос.

– Правда, на мне нет одежды мушкетёра, но в душе я мушкетёр. Моё сердце – это сердце мушкетёра. Я чувствую это.

– Отойдите в сторону, молодой человек! – крикнул Жюссак, который, по-видимому, по жестам и выражению лица д’Артаньяна разгадал его намерение. – Вы можете удалиться, мы вам не препятствуем. Спасайте вашу шкуру поживее.

Д’Артаньян не двинулся с места.

– Вы славный малый, – сказал Атос, пожимая ему руку.

– Ну, ну, решайте скорее! – говорил Жюссак.

– Что же, – сказали Портос и Арамис, – надо на что-нибудь решиться.

– Вы очень великодушны, – сказал Атос д’Артаньяну.

Но все трое подумали о молодости д’Артаньяна и его неопытности.

– Нас будет только трое, из них один раненый, да ещё юноша, почти ребёнок, – размышлял Атос, – а всё-таки скажут, что нас дралось четверо.

– Да. Но отступить?.. – воскликнул Портос.

– Это невозможно, – сказал Атос.

Д’Артаньян понял их нерешительность.

– Господа, испытайте меня, – сказал он, – и клянусь честью, что не уйду отсюда, если мы будем побеждены!

– Как вас зовут, юный храбрец? – сказал Атос.

– Д’Артаньян, милостивый государь.

– Итак, Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян, вперёд! – крикнул Атос.

– Что же, господа, решаетесь вы, наконец? – крикнул в третий раз Жюссак.

– Мы готовы, господа! – сказал Атос.

– К чему вы пришли? – спросил Жюссак.

– Мы будем иметь честь напасть на вас, – отвечал Арамис, приподняв шляпу одной рукой и вынув шпагу другой.

– А, так вы сопротивляетесь! – вскричал Жюссак.

– Чёрт возьми! Это вас удивляет?

И девять сражающихся бросились друг на друга с яростью, которая, однако, не исключала известной системы.

Атос взял на себя некоего Каюзака, любимца кардинала, Портос – Бикара, а Арамис сражался против двоих.

Д’Артаньян же оказался лицом к лицу с самим Жюссаком.

Сердце молодого гасконца билось так, будто хотело разорвать грудь, но не от страха, боже сохрани, у него не было и тени страха, но от азарта борьбы. Он дрался, как разъярённый тигр, обходя раз десять вокруг противника, раз двадцать меняя защиту и местоположение. Жюссак был, как тогда утверждали, жаден до клинка и весьма опытен. Но он с величайшим трудом защищался против лёгкого и проворного соперника, который то и дело отступал от принятых правил, нападал неожиданно со всех сторон и вместе с тем защищался как человек, питающий величайшее уважение к собственной коже.

Наконец эта борьба стала выводить Жюссака из терпения. Взбешённый таким сопротивлением со стороны какого-то мальчишки, он разгорячился и начал делать ошибки. Д’Артаньян, который, не имея особой практики, отлично знал теорию, удвоил быстроту.

Жюссак, желая поскорее закончить, нанёс противнику стремительный удар, сделав глубокий выпад. Но д’Артаньян ловко парировал удар и, пока Жюссак поднимался, проскользнул, как змея, под его шпагой и проколол его насквозь. Жюссак упал как подкошенный.

Тогда д’Артаньян бросил быстрый и встревоженный взгляд на поле сражения.

Арамис уже поразил одного противника, но другой сильно теснил его. И всё же Арамис был ещё в хорошем положении и мог защищаться.

Бикара и Портос оба ранили друг друга; у Портоса проколота была рука, а у Бикара – нога; но обе раны были лёгкие, и они продолжали драться с ещё большим ожесточением.

Атос, вновь раненный Каюзаком, заметно бледнел всё больше, но не отступал ни на шаг; он только переменил руку и дрался теперь левой.

Д’Артаньян, по законам дуэли того времени, мог прийти кому-нибудь на помощь. Пока он искал глазами, кто из товарищей в нём нуждается, он встретил взгляд Атоса; взгляд этот был в величайшей степени красноречив. Атос скорее умер бы, нежели позвал на помощь, но он мог смотреть и взором просить о поддержке. Д’Артаньян понял это и подскочил к Каюзаку сбоку, крича:

– Ко мне, господин гвардеец, я вас убью!

Каюзак повернулся, и кстати: Атос, поддерживаемый одним лишь мужеством, пал на одно колено.