– Ребята с «земли» наживку проглотили. А Крылов не поверил, что человек захочет убить себя точно так, как ему постоянно снилось в кошмарах, решил, что Виктория должна была от этих образов бежать подальше, а не воспроизводить их. И я с Ваней согласен. К тому же мне не понравилось, что дневник лежал на видном месте. Если бы мы нашли его при обыске, в тумбочке стола, под подушкой, в шкафу, я бы, возможно, стал склоняться к версии самоубийства: дверь заперта, следов борьбы нет, душевное расстройство есть – суицид. Но убийца испугался, что мы не найдём дневник, а если найдём – не станем читать, и выложил его, как товар на витрину, сформировав избыточное доказательство.

– Перестарался.

– Именно. Следующий факт: за несколько часов до якобы суицида у Виктории был секс. Трудно поверить, что после этого девушка решилась убить себя.

– Смотря каким был секс, – не удержался Анзоров.

Вербин замолчал, после чего спросил:

– Тут я должен засмеяться?

– Нет, – смутился следователь. – Тут ты должен продолжать.

– Спасибо. – Феликс выдержал ещё одну паузу, после чего продолжил: – В личной жизни Виктории есть подозрение на любовный треугольник: некоторое время назад девушка рассталась со своим молодым человеком, причём разрыв был болезненным, затем у неё завязались отношения с другим мужчиной, но прежний ухажёр недавно вновь появился на горизонте.

– Просто появился?

– Перед смертью Виктория была именно с ним.

– Это очень интересно, – прищурился Анзоров. – Это уже мотив.

– И этот молодой человек, его зовут Наиль Зарипов, отказывается от встречи, мотивируя отказ тем, что обо всём рассказал Крылову.

– Он что, тебя знает? – пошутил следователь. На этот раз – удачно пошутил.

– Возможно, – хмыкнул в ответ Феликс.

– Подозрительное поведение.

– Трудно не согласиться. – Вербин помолчал. – Если Наиль действительно имеет какое-то отношение к смерти Виктории, то его нынешнее поведение может свидетельствовать о панике, возникшей из-за того, что мы отказались от версии самоубийства.

– Или он идиот, решивший, что мы узнали о любовном треугольнике и захотели повесить преступление на него.

– Но для этого Зарипов должен знать о существовании треугольника. – Феликс допил кофе. – Например, из дневника.

– Ага… – Следователь понял, куда клонит Вербин, и одобрительно кивнул: – Ловко ты его обкладываешь.

– Работа такая.

– То есть с главным подозреваемым определились?

– То есть дело открываем?

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, после чего следователь кивнул:

– Думаю, имеет смысл.

– Хорошо.

Анзоров счёл встречу оконченной и, даже не глядя на часы, чуть откинулся назад, явно намереваясь встать из-за стола, но Феликс остановил его движение негромким вопросом:

– Амир, зачем тебе это нужно?

– Что значит «зачем»? – нахмурился следователь.

– Почему ты заинтересовался этим делом? – объяснил Вербин.

– Мы с тобой иногда встречаемся в здании, на котором висит табличка: «Следственный комитет»? – язвительно произнёс Анзоров. – Я там работаю. И я обязан интересоваться теми случаями, в которых есть подозрение на совершение преступления.

Вербин ответил долгим взглядом, после чего повторил:

– Зачем тебе это?

Анзоров понял, что «соскочить» с вопроса не получится, и прищурился:

– Почему спрашиваешь?

– Потому что поговорил с Крыловым.

– Я мог бы догадаться, что ты выудишь из него всё, что связано с делом, – усмехнулся следователь.

– Крылов подтвердил мои подозрения, – пожал плечами Вербин. – Ну, естественно, сам того не желая.

– Сомневаюсь, что он вообще понял, что ты его допрашиваешь.

Эту реплику Феликс комментировать не стал.

– Ты мог сам открыть дело, косвенных вполне достаточно, чтобы поковыряться, но ты обратился к нам. Почему обратился – понятно, не люблю хвастаться, но мы хороши, мы умеем распутывать головоломки, и ты обратился к нам. Почему?

– Уверен, что тебе нужна правда?

Ещё один долгий взгляд.

– Иначе ты скажешь Шиповнику, что дела там нет? – догадался следователь.

– Дело там есть, но я скажу, что лучше не связываться.

– Не скажешь, – буркнул Анзоров. – Раз там есть дело, ты уже в нём. И теперь не отступишь.

– Но тебе с нами ещё работать, – обронил Феликс, намекая, что доверие, возникшее между следователем и командой Шиповника за последние месяцы, может быть безнадёжно утрачено. И вряд ли когда-нибудь восстановится.

– Я не собирался тебя подставлять, – проворчал Анзоров.

Вербин вновь промолчал.

– Ладно, ладно… – Следователь погонял по столу пустую кружку и посмотрел Феликсу в глаза. – У меня с самого начала было ощущение, что с делом Рыковой – с возможным делом Рыковой – что-то не так, а потом мне намекнули… только намекнули, не более, очень вскользь что всем будет хорошо, если смерть Рыковой окажется самоубийством. И сразу говорю: никаких предложений сделано не было. Прозвучал намёк – и только.

– А ты?

– А я… – Кружка сделала ещё несколько коротких заездов между рук Анзорова. – А я, идиот, неожиданно понял, что родители заберут тело, уедут, какое-то время будут писать, что их дочь не принимала наркотики и не собиралась совершать самоубийство, мне будут задавать вопросы, я буду ссылаться на дневник и отсутствие следов, и примерно через год всё затихнет. Останется только надгробный камень, к которому будут приходить стареющие люди. И добиться для девочки справедливости можем только мы: я, ты, Шиповник и этот мальчишка Крылов, с которого всё началось. И всё. Но вы в стороне. А я не хочу оказаться тем человеком, который будет отвечать родителям Виктории, что их дочь умерла от передоза, но не будет в этом уверен. – Пауза. – И будет чувствовать, что врёт.

– С такими мыслями ты генералом не станешь, – заметил Вербин. – Ты ведь это знаешь?

– Может, и стану, – хмыкнул в ответ Анзоров. – Вдруг у них покладистые кандидаты закончатся?

Мужчины коротко рассмеялись. После чего Феликс тихо начал:

– Знаешь, когда приезжаешь на чужую землю…

– Только не начинай, – поморщился следователь.

– Амир, выслушай меня, пожалуйста, – попросил Вербин. – Если не понравится, я извинюсь.

– Хорошо, – сказал, после паузы, Анзоров. – Продолжай.

– Когда приезжаешь на чужую землю, ты либо её принимаешь, либо нет. Если не принимаешь землю, она навсегда остаётся для тебя чужой, а людей, которые на ней живут, ты будешь или презирать, или просто не замечать. Тебе будет абсолютно всё равно, что ты им говоришь: правду или ложь, ты будешь только брать, ничего не давая взамен.

– Хочешь сказать, что я русифицировался?

– Обрусел, – поправил следователя Вербин.

– Ещё нет.

– Тебе виднее.

– Ты так говоришь только потому, что я хочу найти убийцу?

– Я так говорю, потому что тебе не всё равно.

– Рыкова тоже не местная, она из Самары, – напомнил следователь.

– Её убили на твоей земле. Поэтому тебе не всё равно.

Некоторое время мужчины смотрели друг на друга, после чего Анзоров кивнул и поднялся:

– Я поговорю с Шиповником. Лично. Ты ему пока не звони.

– От кого пришёл намёк?

– От ребят с «земли».

– Может, им просто не нужен «висяк»?

– Может быть, – пожал плечами следователь. И, повернувшись к двери, через плечо бросил: – Увидимся.

* * *

Конечно, увидятся, куда им деваться?

Вербин знал, что если Анзоров пообещал поговорить с Шиповником и честно обо всём рассказать, значит, поговорит и расскажет. Поэтому, попрощавшись со следователем, Феликс со спокойной душой отправился в Замоскворечье, на встречу с Мартой Карской. Жила она в большом угловом доме на пересечении Мытной с Павла Андреева, в благородном, выстроенном при Сталине здании, неподалёку от которого нынешние девелоперы возвели условно «английский» квартал, название которого было столь же уместным для центра Москвы, как «Грандъ-Отель» на окраине какого-нибудь Дальне-Захолустинска. Впрочем, столичные застройщики так давно смешивали «французское с нижегородским», что даже название «Вайт Хамовники» вызывало не смех, а зевоту: ну, «вайт», хорошо, что не «бленд». Кому-то дешёвая англофикация могла показаться скоординированным заговором девелоперского маркетинга, но Вербин предпочитал другое объяснение: чтобы подобрать название и по смыслу и звучанию, русский язык нужно знать и понимать, чувствовать его, владеть им… А словарик английского всегда под рукой: открыл, ткнул пальцем куда угодно, вот и готов очередной «Эсквайр Хаус». Звучит по-иностранному, клиенты довольны – им нравится, когда модно, по-заграничному.

Поднявшись на шестой этаж, Феликс почему-то сразу понял, в какую квартиру ему нужно, ещё до того, как увидел номер на самой мощной из выходящих на площадку дверей. Она не сильно отличалась от прочих, старалась не бросаться в глаза, но Вербину по долгу службы доводилось видеть разные двери, поэтому он мгновенно оценил высочайший уровень, который выбрала хозяйка для защиты жилища.

«У неё паранойя?»

«Глазок», разумеется, отсутствовал, его заменяли две видеокамеры: одна направлена на гостя, другая на площадку этажа. По уму, вполне хватило бы и одной, но, по всей видимости, менеджер из охранной компании убедил хозяйку, что так будет «надёжнее», потому что вторая камера была скрытой, заметить её мог только профессионал.

На звонок Марта Карская ответила почти сразу:

– Кто там? – Узнаваемый голос: очень приятный, глубокий, с лёгкой хрипотцой.

– Майор Вербин, Московский уголовный розыск. Мы созванивались.

– Вы не могли бы показать удостоверение? Только не подносите близко к камере.

– Конечно. – Феликс выполнил просьбу женщины.

– Одну минуту.

Щёлкнуло как минимум три замка, после чего дверь отворилась, и Вербин шагнул в прихожую, освещённую не ярко, но и не прячущуюся в полумраке: свет приглушён, однако всё прекрасно видно.

– Добрый день.

– Здравствуйте. – Женщина прищурилась. – А по голосу не скажешь.

– Вы о моём росте? – улыбнулся в ответ Вербин.

– Да.

– Это от папы.

– А от мамы?

– Любовь к чтению.

– С возрастом не исчезла?

– Времени меньше, но я стараюсь.

– Вы молодец. – Марта сделала приглашающий жест рукой. – Прошу вас.

– Спасибо.

За спиной щёлкнул один замок, судя по всему, в присутствии полицейского хозяйка чувствовала себя спокойнее.

В отличие от комнаты, в которой Феликса принимала Нарцисс, эта гостиная походила на кабинет: два кресла, кушетка, невысокая пальма в напольном вазоне и книжные шкафы вдоль стен. Письменный стол отсутствовал, но он был неуместен.

– У вас отличная библиотека.

– Успели изучить названия книг?

– У вас большая библиотека, – поправился Вербин. – Сейчас это редкость.

– А у вас?

– С вашей не сравнится.

– Осталась от родителей?

– Я немножко добавил.

– Почему немножко?

– Я разборчив и не присоединяю к библиотеке книги, которые меня разочаровывают.

– Выбрасываете их?

– Недалеко от моего дома есть районная библиотека, а в ней – книгообменник.

– Бук-кроссинг?

– Книгообменник.

– Для вас важно?

– Я ещё в детстве узнал, что пиджин-инглиш придумали для сипаев.

– Интересное замечание.

– Вы спросили – я ответил, – пожал плечами Вербин. – Кресло очень удобное.

Оно действительно было таким: в меру жёстким, но приятно обволакивающим.

– Рада, что вам нравится.

– Вы всё-таки принимаете на дому? – Феликс указал на кушетку.

– Очень редко.

– Показать вам документы? Вряд ли вы хорошо разглядели их через видеокамеру.

– Не обязательно, – улыбнулась Карская.

– По мне видно, что я полицейский?

– Не видно, однако есть нечто неуловимое, но при этом совершенно определённое.

– Значит, с формальностями покончено.