А потом до нее вдруг резко – словно толчок в грудь! – доходит. Она должна запомнить эту музыку, чтобы самой исполнять ее.

Она должна ее написать.

И на этой мысли Санни внезапно вырывает из тьмы, из ее личного космоса, и бросает в океан слепящего света, тащит сквозь него, как рыбу, заглотившую крючок, и кидает на что-то жесткое. Музыка перестает играть, и в ушах остается лишь эхо.

На этом она приходит в себя.

* * *

Я медленно открываю глаза и щурюсь от света.

Голова гудит – в висках словно два тупых сверла, язык и губы пересохли, а по телу белым вином разлилась слабость, впитавшаяся в кожу, в кровь, в каждую мышцу и кость.

Перед собой я вижу белоснежный потолок – лежу на спине, накрытая невесомым одеялом. Не понимая, что случилось и где нахожусь, я приподнимаюсь на локтях, сажусь, несмотря на боль в голове, откидываю в сторону одеяло, похожее на белоснежное облако, и оглядываюсь по сторонам.

Незнакомая просторная комната с высокими стенами холодного стального оттенка, огромные прямоугольные окна с прозрачными шторами, за которыми затаилась тьма, на полу – узкие длинные плитки цвета дымящихся углей, и я не могу понять, деревянный это паркет или настил из пластика. Мебели немного, но в каждом предмете интерьера – строгость и изящество. В центре огромная кровать, и за ее угольным изголовьем – белоснежная матовая панель, а рядом – прикроватная тумбочка, больше похожая на глухой глянцево-черный ящик, из которого растет необычной формы светильник. Перед кроватью – бордовый прямоугольный ковер. Справа – необычного вида шкаф, лакированные агатовые отсеки которого разделены зеркальной широкой линией, и строгий туалетный столик, выполненный в таком же стиле. Напротив – несколько квадратных огромных пуфиков темно-винного цвета, на одном из которых лежит стопка книг и журналов, что приводит меня к мысли – возможно, это не пуфики, а стол.

Это странное место, как по мне. Но я четко осознаю, что это – не сон. И вдруг вспоминаю последнюю минуту перед тем, как потеряла сознание.

Чужие руки, мое отчаянное сопротивление, незнакомая машина…

Меня похитили?!

Не может быть. Кому я нужна? На розыгрыш это не походило.

Выкуп? Но кто заплатит за меня выкуп? Тетя? Смешно. Мать? Еще смешнее. У них обеих нет денег, а у последней – не будет еще и желания. Нет, выкуп отпадает. К сожалению, я – не дочь миллионера, который отвалит за свое сокровище несколько огромных кейсов с купюрами.

А может. Кому-то понадобились мои органы? Я как раз недавно смотрела репортаж о черном рынке донорских органов! Банда получила доступ к медицинским данным и похищала молодых мужчин и женщин, чьи показания сходились с показаниями их клиентов. От этой жуткой мысли я едва ли не до крови закусила губу – с такой силой страх ударил по легким, но сама же отмела эту версию. Тогда бы я очнулась в больничной палате и связанная.

Я подбегаю к окну и распахиваю его, впуская прохладный воздух – судя по всему, это частные владения, огражденные высоким забором, я – на уровне второго этажа. И вокруг – ни души.

Я развязываю резинку и запускаю в волосы пальцы, пытаясь понять, кто и зачем похитил меня.

– Эй! – говорю я, но мой голос очень тихий и хриплый. – Эй! Тут кто-нибудь есть? – повторяю я, прокашливаясь. Никто не отвечает.

В голову приходит еще одна пугающая мысль – может быть, я стала заложницей какого-то маньяка и он сейчас наблюдает за мной через камеру? Нет, маньяки – одиночки, а моих похитителей было несколько, плюс водитель… Да и украли они меня прям посреди улицы, наверняка это видело множество народу. И рядом со мной была Лилит. Наверное, она уже сообщила полиции! Мне просто надо дождаться, когда меня найдут.

Я вдруг слышу слабый писк и сначала замираю от неожиданности, а потом вдруг понимаю, что это звук моего мобильного – он всегда так пикает, когда у него садиться батарея. Я вытаскиваю телефон, понимая, что он – моя надежда на спасение, но он умирает у меня в руках – кончилась зарядка.

Мне хочется кинуть его об стену с размаха, но я сдерживаюсь. И твержу себе, что не должна поддаваться власти эмоций, мне надо понять, что со мной случилось.

Надеюсь, что все-таки меня похитил не психопат – слишком странное и демонстративное похищение.

Может быть, кто-то мстит мне? Но кто? Кому я перешла дорожку? У меня нет врагов, отвергнутых возлюбленных, обманутых друзей и злостных должников. Я со всеми всегда стараюсь общаться тепло и искренне. Кто держит на меня так много зла? Может быть, это месть того репортера, который сделал фотографию со мной и с Лестерсом…

Стоп, Лестерс. Дастин Лестерс. Почти оскароносный актер с глазами цвета холодного зимнего неба.

Мне резко захотелось смеяться.

Серьезно? Лестерс додумался до похищения, потому что настолько сильно обиделся за наши с Лилит слова?! В таком случае он ненормальный. А может быть, это все из-за карты памяти, которая осталась у меня?

Я спешно засовываю руку в карман и нахожу ее. Если причина в карте памяти, то Лестерс – полнейший мудак, у которого действительно проблемы с психикой. Мне, как и ему, не нужны проблемы, и я не собиралась ничего делать с этой картой, только выбросить.

Я заставляю себя встать, делаю несколько несмелых шагов и оглядываюсь по сторонам вновь. Ничего не происходит. Никто не врывается в комнату, не включается сигнализация и не разверстывается под ногами ад.

Я осторожно иду дальше, рассматриваю картины в широких стеклянных рамах, касаюсь кончиками пальцев молочно-бежевой огромной вазы и вдруг понимаю, что это – лишь часть апартаментов. Стоит завернуть за угол, и я оказываюсь в гостиной – полутемной, большой, с точно такими же плавными четкими линиями, с таким же изысканным интерьером. Тут есть диван, кресла, столик, огромный плазменный телевизор на стене, узкая барная стойка, шкаф… Но когда я открываю его, понимаю, что это не шкаф, а гардеробная! Вдоль бледно-свинцовых стен тянутся черные ряды полок, вешалок, ящиков, выдвижных шкафчиков. И всюду – море одежды, обуви, аксессуаров, которые, судя по всему, должны быть брендовыми.

Я резко закрываю дверь в гардеробную, пораженная количеством одежды, среди которой отчего-то превалируют темные или светлые вещи – ярких цветов почти нет, и продолжаю обход, пытаясь понять, что это за место. Нахожу рабочую зону с комфортабельным креслом и столом, на котором стоит современная дорогая техника, и ванную комнату впечатляющих размеров. Там я открываю кран и пью холодную воду из ладоней. Становится чуть лучше. Головная боль медленно отступает.

Мне здесь не нравится, несмотря на то, что отовсюду веет деньгами. Эти апартаменты кажутся стерильными и скучными – здесь всего лишь несколько ярких пятен. Меня окружают четыре цвета: черный, белый, бордовый и много серого. Перемотанная белой тканью и лежащая на черном камне благородная сталь, в которой растворили каплю крови.

И тишина.

И я. С телефоном, который разрядился.

Я подхожу к огромной двери – такие, по крайней мере, должны вести в дворцовый зал, и стучу без особой надежды, что кто-то меня услышит и выпустит отсюда. Но когда она вдруг открывается, я от неожиданности задерживаю дыхание в легких. Передо мной стоят два амбала в строгих костюмах, но смотрят без желания сделать что-то плохое, а весьма дружелюбно. Как доги в намордниках, которых усмирил хозяин.

Мы смотрим друг на друга: я – на них, они – на меня, и молчим. А потом вдруг один из них говорит хриплым басом:

– Госпожа велела не выпускать вас из комнаты.

Госпожа? Какая еще госпожа? Что этой неведомой госпоже от меня нужно?!

– Кто? – переспрашиваю я изумленно. – Вы о ком?

Мне не отвечают. Говорят лишь:

– Вам нужно дождаться ее.

– Кого? – не понимаю я. В моем голосе – слегка истерические нотки. Я не думала, что стала жертвой какой-то богатой женщины. А ведь я была почти уверена, что мой похититель – Лестерс…

– Госпожу, – невозмутимо отвечает второй охранник. – Она уже в пути, скоро вернется. Отдыхайте, пожалуйста. Может быть, вам что-нибудь нужно?

– Нужно, – киваю я. – Выпустите меня!

– Сожалею, у нас приказ, – мягко повторяют мне. И я понимаю, что псы не могут нарушить хозяйского приказа, иначе им будет плохо.

– Выпустите меня, придурки, – упрямо повторяю я.

– Простите, но нет, – качает головой один, а второй вновь интересуется, нужно ли мне что-либо.

– Сколько сейчас дают за похищение человека, парни? – спрашиваю я зло. – Не боитесь сесть лет так на двадцать пять? Или думаете, что меня никто не ищет? Да все копы Нью-Корвена уже на ногах!

Они молчат. И молчание их какое-то вежливое.

– Да что за дерьмо собачье?! – говорю я охране в ярости. Им все равно. Каменные глыбы.

У меня на миг срывает крышу. И тогда я кричу: «Помогите!» Кричу громко, пронзительно, что они морщатся и бегло переглядываются, явно сообщая друг другу, что обо мне думают. Только мне все равно. Я пытаюсь убежать, снова кричу что-то, отчаянно вырываюсь, но меня аккуратно заталкивают обратно в комнату. Дверь закрывается.

Я остаюсь одна. Растерянная и раскрасневшаяся от собственных воплей, сломленная, но не побежденная. Я ничего уже не понимаю, но намерена действовать решительно. Сбегу, пока есть возможность.

Я вновь подхожу к окну, снова распахиваю его, осматриваюсь – оно выходит на цветущий сад и газон. Возвращаюсь к кровати. Стягиваю простынь и пододеяльник и начинаю связывать их, делая себе импровизированную тряпичную веревку. Длины не хватает, и я бегу в гардеробную. Там ругаюсь сквозь зубы – здесь есть куча дорогущих шмоток, обувь, украшения, очки, часы, зонты – все на свете! Но нет постельного белья! Я роюсь в вещах, откидываю их, бросаю на пол, боясь не успеть до приезда подозрительной госпожи, о которой говорил охранник, и вместо какой-нибудь хотя бы самой плохой простыни нахожу отдел с женским нижним бельем. Вот оно классное: яркое, вызывающее, без романтических кружев. Чего стоят одни только низкие слипы с радостно оскалившимся черепом или шортики с надписью: «Для тебя всегда занято».

Интересно, кто здесь живет? И будет ли хозяйка рада, что в ее комнаты засунули меня? А может быть, здесь живет та самая госпожа? Нет, не для меня же эту комнату приготовили.

Вместо постельного белья я использую несколько скучных вечерних платьев в пол, надеясь, что они – прочные. Веревка получается что надо. Я завязываю один ее конец на ножке кровати, а второй кидаю в открытое окно. Спускаться вниз страшно, но встречаться с похитителем – еще страшнее, и я смело забираюсь на подоконник, успокаивая себя, что здесь всего-то два этажа. Я проползу немного по веревке, как по канату, и спрыгну на землю. Главное – не повредить пальцы, а уж ноги у меня натренированные.

Приступаю к делу. Подо мной – всего лишь десять футов, но мне кажется, что я вишу над пропастью. Мои руки мертвой хваткой цепляются за плотную скрученную ткань, и мне чудится, что она вот-вот порвется или развяжется, а я полечу вниз, как Кэтти Смит с каната на уроке по физкультуре в средней школе.

Стараясь не думать о плохом, я медленно лезу вниз. Видимо, я и правда обезьяна: сначала Лестерс, потом веревка из постельного белья и платьев. Куда меня в следующий раз забросит жизнь? На пальму, где я буду изображать кокос?

Я продолжаю осторожно спускаться, а когда вдруг поднимаю глаза, понимаю, что из окошка за моими стараниями спокойно наблюдает один из охранников, и он же держит мою импровизированную веревку, чтобы я не рухнула. Я шепчу слова проклятия, обращаю свой взгляд вниз и вижу еще троих секьюрити, которые так же спокойно стоят прямо подо мной и, судя по всему, ждут, когда я к ним спущусь. С бесконечным терпением в глазах.

– Твою ж мать, а! – говорю я. Они все меня отлично слышат, но никак не реагируют, лишь один из охранников вежливо спрашивает:

– Могу ли я вам чем-то помочь? Может быть, спустить вас?

– Не нужно. Я сама…