Все детство я пыталась понравиться матери, однако каждый раз она отталкивала меня. Когда мне было лет восемь, она в очередной раз приехала домой после почти полугодового отсутствия и, увидев, как я играю в певицу, подпевая известной рок-группе, выступающей по телевизору, внезапно пришла в ярость. Дорин схватила утюг и попыталась отхлестать меня шнуром. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не вмешательство дедушки.

С тех пор все мои робкие детские порывы привлечь внимание Дорин и доказать, что я – хорошая, исчезли без следа. Меня не существовало для той, которая называлась моей матерью, но и матери для меня больше не было. Были любимая бабушка, Мэг и мисс Вудс.

В средней школе мои занятия музыкой с ней продолжились, и я старалась изо всех сил, однако при этом меня нельзя было назвать забитой девочкой, живущей в своем маленьком крохотном мирке. Напротив, я занималась в школьной команде по легкой атлетике, ходила в театральный кружок, ездила в музыкальные лагеря, имела множество друзей и вообще чувствовала себя счастливой, несмотря ни на что. Я была активным и подвижным подростком, который постоянно влипал в какие-то забавные и глупые ситуации. Я сбивала на скейте полицейского, воровала яблоки в саду миссис Бойд, сбегала по ночам из дома на поиски кладов и вечеринки, а однажды на спор прогулялась в полночь по старинному кладбищу, выиграв двадцать пять долларов. Я обожала розыгрыши и подставы, была без ума от рок-музыки и красила волосы в розовый и голубой. Энергии во мне было хоть отбавляй, да и позитива тоже. Единственное, я не стремилась завязывать отношения с мальчиками. Для них я была для них своим парнем, с которым можно было круто провести время, классно потусоваться на вечеринке, сходить на футбол или улизнуть в соседний город на опен-эйр. Меня это устраивало – отношения мне были не нужны, и в этом отчасти тоже была виновата мать с ее вечными непонятными дружками.

К тринадцати годам моей страстью стала акустическая гитара. Я нашла ее на чердаке во время летних каникул и вдруг как-то сразу поняла для себя, что гитара – это мое. Я довольно быстро освоила ее, научилась настраивать и стала подбирать на ней разные мелодии. К тому времени я слушала очень много современной музыки, основной упор делая на рок, и мечтала, что однажды начну исполнять что-то свое. Так я стала пробовать сочинять свои песни, поначалу подражая любимым группам и много импровизируя. А потом решила искать свой собственный стиль и звучание. Я пела и играла на гитаре все свободное от учебы время. Кажется, все наши соседи свыклись с тем, что им постоянно приходится слышать мой громкий голос. Мне удавалось совмещать и гитару, и фортепиано, кроме того, я все так же занималась вокалом.

Когда мне было четырнадцать, я собрала свою первую группу. Она называлась «Восточный первый» и состояла из трех человек. Я пела и играла на гитаре, Кэтти Мэллинг, моя подружка, пыталась освоить бас-гитару и быть похожа на мисс Ли из легендарного женского коллектива «Крейзи стрит», а Джон Льюис мучил барабаны. То, что мы исполняли, было настоящим позором, но это приносило нам несравненное удовольствие. Группа «Восточный первый» просуществовала целый год, и венцом нашего успеха стало выступление на выпускном средней школы, в которой мы и обучались.

Потом я играла еще в парочке местных гаражных коллективов с ребятами, которые, как и я, обожали рок. По большей части мы делали каверы на любимые песни или же исполняли то, что писала я. При этом мы больше веселились, нежели занимались музыкой, и меня это со временем начало порядком раздражать. Парни мечтали о том, что мы станем настоящими рок-звездами с сумасшедшими фанатами, концертами на лучших площадках мира и огромной кучей бабла. В какие-то моменты они даже вели себя как рок-звезды, забыв, что мы – кучка подростков из провинциального городишки. При этом они так насыщались своими мечтами, что потом ничего не делали для того, чтобы мечты стали реальностью. Им хватало фантазий.

В фантазиях не нужно работать целыми сутками как проклятые. Не нужно идти против мнения большинства – щелчок пальцев, и все препятствия позади, а ты – король мира.

В фантазиях не совершают ошибок.

Фантазии круче реальности. Ярче. Опаснее.

Тогда я и поняла, что фантазии – это как мираж в пустыне. Идти вслед за ними в поисках колодца опасно.

Я совершенно точно осознала это, когда последняя команда – «Синие шипы» – распалась, потому что басист, возомнив себя вторым Джоном Энтвистлом или Фли, перестал прислушиваться к мнению остальных, сделал все по-своему и провалил концерт в клубе – единственный шанс на то, что нас заметит босс из звукозаписывающей компании. После этого парни подрались, и дороги «Синих шипов», не успев толком соединиться, разошлись в разные стороны.

Слава, деньги, восхищение – все это, конечно, круто. Кто откажется от этого по доброй воле? Только сумасшедший! Но я хотела творить не ради чего-то материального, я хотела творить ради самой музыки, ради своей самореализации, потому что этого требовала часть меня. Музыка тоже была частью меня – моей кровью, моим дыханием, моим пульсом. Она была моим небом. Уже став взрослее, я поняла, что популярность и богатство куда охотнее приходят к тем, кто всецело отдается творчеству и готов пахать ради него, а не к тем, кто ставит перед собой цель заработать через искусство.

Никто из тех ребят, с кем я пыталась делать музыку в далеком подростковом возрасте, не стал заниматься ею дальше. Кто-то пошел работать, кто-то поступил в колледж, а кто-то рано женился, и все мысли о музыке были напрочь отбиты бытом.

Я пошла дальше. Я решительно хотела дойти до конца и как одержимая занималась, все больше и больше делая упор на собственные песни. Именно тогда музыка все чаще и чаще стала приходить ко мне в первые минуты после сна. Это было удивительно, но закономерно.

Школа музыки Фэрланд ждала меня – я знала это и усиленно готовилась к экзаменам, все еще считая, что упорство и талант дадут мне победу.

Мои занятия музыкой радовали бабушку и дедушку, которые хотели, чтобы я нашла свое место в жизни, и ужасно раздражали мать, которая к тому времени стала появляться в доме все реже и реже. И я была этому рада. Появление Дорин в нашем доме начинало меня все больше и больше раздражать, хоть я и пыталась игнорировать ее. Но со временем это получалось делать все хуже. Если я смирилась с тем, что матери плевать на меня, то с тем, что бабушка и дедушка обязаны оплачивать ее многочисленные долги, я смириться не могла. И молчать тоже не могла – больше не была ребенком, вечно ждущим появления мамы. Между нами начались конфликты, которые чаще всего приводили к скандалам.

– Что, хочешь стать знаменитой? – как-то поздним туманным вечером спросила она меня, сидя на крыльце с бутылкой пива в руках. Я возвращалась домой со дня рождения школьной подружки. Мы заказали пиццу, выпили домашнего вина, а потом я целый вечер играла на гитаре около костра прямо во дворе и пела. Это нравилось другим людям – я ловила на себе восхищенные взгляды, улыбалась, когда мне хлопали приятели, вдохновлялась теплыми словами… Потом, правда, приехала полиция – кто-то из соседей вызвал ее, увидев костер, и нам пришлось спасаться бегством. Но настроение все равно было отменным. Однако всего несколько слов матери, и оно стремительно поползло вниз.

– Хочу, – ответила я и, увидев, как иронично расплылись губы Дорин в ухмылке, сказала с вызовом: – А что, нельзя?

– А что, получится? – поинтересовалась мать, хрипло рассмеялась и небрежно выпустила густой дым изо рта. Она не была слишком пьяна, чтобы я просто прошла мимо, не обращая на нее внимания.

Во мне словно взорвалось что-то и опалило разум.

– Получится, – сказала я, стоя напротив нее с зачехленной гитарой за спиной. И добавила то, чего она не ждала: – Ведь я – не ты.

Всего четыре слова – и она взбесилась, как ведьма, потому что это были не слова, а ядовитые стрелы, попавшие в старую рану. Мать набросилась на меня и стала трясти, как грушу, попыталась ударить по лицу, прижав к стене дома.

– Не смей так говорить! – кричала она. – Ты не имеешь права так говорить, свинья! Вы испортили мне жизнь! Ты и твой сумасшедший ублюдок-папаша!

Я сумела отпихнуть ее в сторону – так, что она не устояла на ногах.

– У тебя ничего не получится, крошка, – сказала мне Дорин с бессильной ненавистью и расхохоталась. Не выдержав, я бросилась в дом. На следующий день она ушла вместе со своим очередным дружком, и я видела ее лишь на похоронах. Дважды – на бабушкиных и на дедушкиных.

Бабушка ушла неожиданно сразу после моих экзаменов в старшей школе, когда я собиралась ехать на прослушивание в Школу Фэрланд, уверенная, что меня возьмут. Через месяц не стало дедушки – он не смог пережить потерю. Ушел во сне.

И меня тоже не стало. Если бы мое сердце можно было разделить на три части, две из них растворились бы. Те, кто заменил мне родителей, ушли в вечность.

Два погасших солнца. Два выстрела в голову. Две незаживающие раны.

Так внезапно я осталась одна. Наедине с пустотой. Лицом к лицу с неизвестностью. За руку с болью.

Наверное, если бы не Мэг, я бы сошла с ума. Тетя перебралась вместе с сыном – моим братом Эшем – в наш дом, поняв, что я наотрез отказываюсь переезжать к ней. И была со мной все то время, когда мне было плохо. Ее поддержка помогла мне вылезти из глубокой ямы отчаяния и взять себя в руки.

А еще меня спасла музыка.

Бабушка с дедушкой хотели, чтобы у меня все получилось, твердила я сама себе, и я не должна подвести их. Я не стану такой, как мать, не опущу руки и не опущусь сама – пойду только вперед. Не отступлю. Я говорила все это себе часами, включая на полную громкость музыку в наушниках – то бессмертную классику, то рок с тяжелыми риффами, то завораживающий соул. И музыка – самая разная музыка – постепенно вернула меня к прежней жизни.

На прослушивание в Школе музыки Фэрланд я не попала из-за похорон. Кроме того, не успела и в Королевский колледж искусств. Оставался лишь третий вариант – Хердманская национальная музыкальная школа, находящаяся не в Нью-Корвене, а неподалеку от второго крупнейшего города страны – Хердмангтона. Она входила в состав известного Хердманского университета, из стен которого вышло множество нобелевских лауреатов и обладателей «Оскара», однако я не слишком сильно хотела учиться там. И дело было не в том, что эта школа находилась на другом конце страны, а в том, что в ней слишком большое внимание отдавалось изучению академической музыки, а современные тенденции фактически не учитывались. Хердманская школа была хороша для исполнителей, планирующих играть в оркестрах филармоний, а не на стадионе в составе рок-группы. А еще она была ужасно дорогой.

Мэг сказала, что я не должна сидеть дома, обязательно должна попробовать.

– Ты обязана что-то сделать, Санни, – говорила она мне. – Ты не можешь сидеть сложа руки. У тебя талант – не зарывай его в землю, учись!

Она не слишком сильно разбиралась во всех тонкостях обучения музыкальным искусствам и настроена была решительно. Кроме того, мисс Вудс поддержала эту идею. И я поехала.

И не поступила.

Тогда я даже не знала, радоваться этому или нет. К тому моменту мои чувства все еще были в некоторой заморозке. И все казалось нереальным.