В сознании размножился выкрик, раздирающий душу, со слезами и бормотаньем, мольбами не мучить её больше, будто сотни Ребекк разом заголосили мне в уши.

Оглушённый, я так и оцепенел над мешком с вытянутой рукой и раскрытой ладонью. И опять в голове калейдоскопом закрутились картины, аж до тошноты и рези в глазах. Ребекка, её растрёпанные светлые волосы, вместо красивого когда-то лица – мертвецки бледная маска, отрешённый взгляд, смотрящий мне прямо в душу. И шёпот её потрескавшихся бескровных губ:

– Это из-за тебя, Рэй… это всё из-за тебя… ты виноват…

А потом множественный выкрик:

– Это ты винова-а-а-а-ат!

Я зажмурился.

Видит Бог, чтобы оставаться хладнокровным и добиться цели, я гнал от себя мысли о Ребекке, затёр её образ в памяти, отгородился заслонами, старался не вспоминать о нашей с ней жизни в приюте, но этот паршивый ментальный ублюдок раз за разом окунал меня в омут вины и памяти, заставлял думать о несчастной сестре и о том, что я ей ничем не помог, будто мне плевать.

Ребекка.

Судьба была несправедлива к ней с самого рождения.

Брошенная родителями, безродная, замкнутая, одинокая, она почему-то прониклась лишь ко мне. Лет в семь мы вместе пытались сбежать из приюта, но нас выловили на Рынке Нищих. Тогда мне крепко досталось, а вот Ребекку пожалели – всё же девочка, да и чокнутая, к тому же.

Вся её болезнь заключалась в том, что она молчала, почти не выражала эмоций и частенько повторяла одни и те же фразы или действия, вроде перекладывания игрушек из одного места в другое.

Зато психический недостаток с лихвой восполняла внешность.

Ребекка была красивой.

С идеальной кожей, правильными чертами лица, выразительными глазами и густыми белокурыми волосами – парней она покоряла сразу. Когда же они узнавали, что она «ненормальная», то реагировали насмешками. А кто-то из ухажёров вообще решал, что можно взять её силой. И тогда ему приходилось иметь дело со мной и моими кулаками.

Все в приюте считали, что Ребекка давно отдалась мне, но это было не так. Я любил её, но лишь по-братски. В моей подкорке занозой сидела установка: я должен защищать Ребекку, потому что это мой долг, потому что она – особенная.

А теперь Ребекка лишилась моей защиты.

И если она ещё сохранила остатки разума в застенках эгвудской больницы, если она ещё жива, то она вспомнит меня, когда я её заберу. А я сделаю это… сделаю… что бы ни происходило в Ронстаде и в этой паршивой школе… пусть хоть весь мир рухнет, но я доберусь до Эгвуда…

Руку пронзила боль.

И только после этого я осознал, что всё ещё стою, зажмурившись, посреди тренировочного зала, над мешком.

Я открыл глаза и увидел, что моя ладонь сжата в кулак.

Ногти впились в кожу с такой силой, что побелела мышца, вены на запястье натянулись и вздыбились. Я тяжело дышал, будто после пробежки, в ушах звенело. Из носа опять потекла кровь – теперь я это почувствовал без чужой подсказки.

Шмыгнув носом, я вытер его костяшкой пальца и только потом услышал выкрики одноклассников. Казалось, их разноголосье наконец еле пробилось через плотный ватный слой и достигло моих ушей:

– Рэ-э-эй… Мешо-о-о-ок…

– Ты видел, Ральф? Видел?

– Соло, тебя сделали. Ха-ха!

– Надо же, Ринг победил.

– Он сжульничал. Я сам видел.

– И как бы он сжульничал, Митчел?..

– Да Ринг больной на всю голову! Псих! Вы же сами видели, что он у Софи вытворил…

– Тихо ты!

Я посмотрел вниз.

Передо мной стоял мешок, точнее то, что осталось от мешка. Теперь он был похож на ощетинившегося дикобраза. Из него, пропоров ткань, торчали тёмные железные штыри – заострённые, толщиной примерно с палец и длиной в полметра.

– Кажется, здесь металл, – хрипло выдавил я и посмотрел на профессора Капелли.

Тот прищурился, не сводя с меня зорких ястребиных глаз.

Питер тоже глянул на меня – он весь превратился в ненависть.

Одноклассники продолжали верещать на разные голоса, пока Капелли не заткнул их, громко и зычно прогорланив:

– Кла-а-а-а-сс!

Тренировочный зал погрузился в зловещую тишину.

А я всё никак не мог прийти в себя после атаки ментального чтеца. Если он ещё раз залезет мне в мозги, то до вечера я не вытерплю: пошлю всех к чёрту и отправлюсь к Софи.

Профессор Капелли в это время принялся развязывать мешки.

Сначала те, что рядком стояли возле Питера. В первом оказалось стекло, которое Питер так и не успел обнаружить, во втором – камни, в следующих – песок, лёд, дерево, в последнем – железные опилки.

Что ж, никакого обмана со стороны профессора: всё, что было заявлено, то и обнаружилось.

Капелли подошёл ко мне, но начал развязывать ленты с конца ряда. В последнем мешке лежала галька, в следующем – стекло, как я и сказал, дальше шли лёд (а Дарт ошибся, между прочим), древесные щепки, металл…

Стоп. Что?

А что же тогда в первом мешке?..

Капелли неожиданно мне улыбнулся.

– А здесь был п-песок, мистер Ринг, – объявил он с триумфом и блеском в глазах. – Мастерством вы владеете пока на уровне начинающего медиона, но силы в вас – на уровне полноценного взрослого фортиса. Так какой у вас индекс кодо?

– Да не знаю… – устало ответил я.

Если честно, хотелось, чтобы от меня просто отстали.

Я был благодарен своему дурному кодо уже за то, что этот несчастный мешок не взорвался, не растворился в воздухе, не прилип к потолку и не запел оперу. Возникла даже гадкая мысль нахлебаться овеума, чтобы заглушить в себе эту несуразную силу, уменьшить её, подрезать, ужать, ослабить…

И нужно было, во что бы то ни стало, докопаться до сути своего происхождения.

Начать прямо сегодня: прочитать книгу о волхвах от корки до корки, зазубрить её наизусть, перерыть библиотеки школы и города, заставить Хиннигана пересказать мне содержание всех книг, что он читал, поговорить с Софи, с Кай и её демоном, дойти до самого Архитектора, чтобы понять, что я за тварь.

Мои мрачные мысли оборвал профессор Капелли.

– Ваше кодо впечатляет, м-мистер Ринг. – Он склонил голову в глубоком кивке. Потом повернулся к остальным ученикам (на Питера он даже не глянул) и добавил: – У мастеров мутаций ещё много приёмов, так что п-продолжим, пока в виде лекции… Но сначала мне нужно принести вам кое-какую учебную литературу. М-мистер Хинниган, вы мне не п-поможете?

Очкарик заулыбался и закивал.

– И постарайтесь не галдеть, господа. – Сказав это, профессор направился к выходу, ступая бесшумно, как привидение (звук его шагов скрадывали мокасины).

За ним поспешил Хинниган. Дверь глухо хлопнула.

Через пару секунд зал оглушил грубый и зловещий голос Питера:

– Так просто ты не отделаешься, крыса Рингов. Игра ещё не окончена! Продолжим! Смотри сюда!

Он вдруг склонился над мешком с битым стеклом. Материал сплавился на глазах, блестящий и прозрачный, собрался в тугую плотную смесь, вытянулся и сплёлся в витиеватую косу.

Что это было за оружие, я не сразу догадался.

Сначала подумал, что Питер выплавляет что-то вроде посоха, булавы или копья, но материал внезапно поменял свойство и вид, и теперь ладонь Питера сжимала рукоять длинного боевого кнута с парой стальных треугольных зубьев на конце.

Понимая, что это не просто бравада, и противник настроен серьёзно, я тоже вооружился.

Быстро приложил ладонь к одному из металлических штырей, что торчали из мешка, и через несколько секунд моя нагретая до предела рука выплавила сабасский меч, почти невесомый, идеально изогнутый и с лютым по остроте лезвием. Именно им я легко бы смог разрубить кнут Питера.

– Парни, дра-а-а-ака! Дождали-и-ись! – воскликнул счастливый Купер. – ДРА-АКА!

Одноклассники снова заголосили.

– Эй! Давайте только без этого! – выкрикнул Дарт.

– Тебе тоже достанется, Орриван, если не заткнёшься, – процедил Питер. – Прислужник крысы Рингов…

Дарт ринулся в сторону обидчика, но его удержали Купер и Гудьер, скрутили ему руки и заставили остаться за зоной поединка.

И снова я и Питер стояли друг напротив друга.

– Сейчас ты ответишь за Феликса, ублюдок, – сказал Питер.

Я осклабился.

– Ублюдком был твой братец, Соло. Не меньшим ублюдком, чем ты.

Глаза Питера налились гневом.

Он взмахнул рукой, а затем быстрым и умелым движением отправил вперёд чёрное полотно кнута, высекая в воздухе искрящийся щелчок…

Глава 6.

Когда-то это должно было случиться.

Я размял шею и крепче обхватил рукоять меча двумя руками.

Взмахнул, со свистом рассекая воздух, ставший вдруг раскалённым. Приготовился, напружинился, расставил ноги шире и перенёс вес на правую. Выставил клинок меча ровно перед собой, в верхнем положении, под сорок пять градусов, готовый в любую секунду сделать выпад, поставить блок, увернуться или ответить на удар.

Питер был опасным противником.

Хладнокровным, хитрым и сильным.

А ещё он мастерски владел боевым кнутом – это было видно сразу.

И, выбрав прилюдный бой, он понимал, что придётся драться не просто до первой крови, а до победного. Что значила для него победа, я догадывался по его свирепому взгляду – Питер хотел не просто меня покалечить, он собирался подавить и уничтожить, унизить, раз и навсегда отбросить на задворки.

Он хотел видеть, как я истекаю кровью и молю о пощаде.

Но ещё больше он хотел, чтобы это увидели другие.

По силе напора он напоминал мне своего старшего брата Феликса, но всё же превосходил его в самообладании: не торопился, не приближался ко мне слишком близко, а медленно и тягуче двинулся по периметру круга, выверяя каждый шаг.

Опасный гадёныш…

Его белые спортивные туфли мягко ступали по татами.

Я же стоял на месте и зорко следил за его жестами, считывал и анализировал малейшую смену выражения его лица и движения глаз, пытался предугадать его обманные манёвры. Нас разделяли два ряда вскрытых мешков, но никто не собирался их убирать.

Они не мешали и не напрягали.

Меня напрягало другое: мне ещё не доводилось противостоять бойцу с кнутом, да ещё и магу. Я интуитивно вооружился тонким и острым мечом, но допускал, что, возможно, именно сейчас и именно здесь он мне не поможет.

– Умри, крыса Рингов, – прошептал Питер.

В эти слова он вложил всю свою ненависть.

И атаковал первым.

Боевой кнут чёрной змеёй мелькнул над зоной поединков и ударил по татами у моих ног. Стальные зубья на конце орудия с хрустом пропороли тростниковую поверхность настила. А ведь обычным кнутом его не разрезать – значит, Питер вкладывал в силу удара ещё и кодо.

Я шагнул назад и тоже двинулся по периметру круга, только в другую сторону, не меняя при этом положения клинка и не подпуская Питера ближе, чем позволяла зона для поединков.

Одноклассники притихли и отошли подальше, к стенам.

Они изредка перешёптывались, но больше не скандировали и не перекрикивали друг друга, а напряжённо ждали, чем закончится противостояние. Купер и Гудьер контролировали вход в зал – караулили профессора Капелли, который вместе с Хинниганом ушёл за учебной литературой. Библиотека находилась рядом, на втором этаже, поэтому вряд ли профессор будет отсутствовать долго.

Питер не стал больше медлить.

Он резко остановился, сделал короткий шаг назад…

…и я даже не понял, в какой момент его кнут успел преодолеть расстояние между нами.

Это случилось за доли мгновения.

Запястье опалило жаром – тонкое плетёное полотно крепко обвило мою левую руку. Зубья с зазубринами вонзились в кожу, раздирая мышцу. Отработанным движением Питер дёрнул кнут к себе, и меня буквально снесло с ног. Я завалился животом на мешок с камнями, преградивший мне путь.

Держа меч в правой руке, я молниеносно полоснул режущей кромкой по кнуту.