Подонки моргали в четыре глаза. Они ни кошки не понимали, что и требовалось доказать. К Арно никто не ездил, а Лэкюрё еще утром ничего конкретного не замышлял, зато потом одна мерзость потянула за собой другую.

– Вы решили, что бой проигран, а в том, что война проиграна, вы и прежде не сомневались, – это скучно, это гнусно, но доводить до конца нужно все. – У Лэкюрё родня в Агарии, а на правом фланге стояли агарийцы, и к тому же было тихо. Вы решили перебежать, не дожидаясь конца сражения, и обрадовать Каракиса новостью о том, что командующего разбил удар.

– Это ошибка… ошибка!

– В известном смысле – несомненно, бой мы выиграли. Дени, возьми пятерых и препроводи этих господ в ставку. Немедленно. Измена налицо, так что судить их придется по всем правилам.

6

Имре из Черной Алати сидел возле костра, теперь он был один, как и Алонсо. Огонь, ночь, двое вождей-воинов, два клинка в ножнах, два стоящих чуть в стороне коня… Знать, как заключают союзы в Багряных Землях, алат не мог, он просто проявлял учтивость и угадал.

– Ты не захотел боя с нами, – разговор Имре начал с главного. – Почему?

– Мне требовалось победить, сохранив как можно больше своих. Вам победы Гайифы не были нужны никогда.

– Ты прав, – алат вытащил и открыл флягу. Похоже, это означало доверие и готовность говорить без обиняков. – Живи!

– Живи? – если б можно было такое приказать, если б можно было такой приказ исполнить… – Почему я?

– Говорят так у нас. Что-то не о том ты подумал.

– Друг у меня сегодня погиб.

И никакие победы и никакие трупы мерзавцев и дураков этого не изменят. Дыра в сердце – она и есть дыра в сердце, а сердце у человека большое, больше смерти. Вот та и отгрызает от него куски, а ты встаешь и идешь дальше; что ж, и он пойдет.

– Звали-то его как? Погибшего твоего?

– Арно.

– Тогда дважды тебе жить, за себя и за Арно, и четырежды радоваться. Чтоб все сделал и все взял, что на двоих было отмерено. Бери, тюрегвизе ее зовут. Слышал про такую?

– Теперь слышу.

Если выпить, и впрямь станет легче, только к рассвету вернутся дальние разъезды и будет нужно думать, решать, приказывать… Даже не отдай Манрик командование сам, после сегодняшнего Вторая Южная себе всадника выбрала.

– Бери.

– Не сейчас, но жить я буду.

Жить он будет, и жить долго; он привыкнет и к тюрегвизе, и к победам. Генерал, маршал, Первый маршал, регент Талига не проиграет ни единого сражения, перевернув само представление о войне, найдет и соратников, и побратима, и даже любовь. Таких баловней судьбы, как Алонсо Алва, Золотые Земли, по всеобщему мнению, еще не рождали, хотя наверняка случались люди и счастливее, просто они жили и умирали безвестными. Им не доводилось водить армии, давить мятежи, хоронить друзей, хватать за горло подонков, взнуздывать ворвавшийся в сердце холод. Среди тех, кому выпало именно это, Алонсо и впрямь останется редким счастливцем, но в ветреную осеннюю ночь на берегах Каделы он своего будущего еще не знал, не мог знать.

Вместо эпилога

«…Есть дела и письма, которые должны быть закончены, дальше я буду говорить о делах, но сперва о письме. Его заканчивает Ваш бывший адъютант, потому что Ваш сын и мой друг мертв. Он умер во сне на следующую ночь после сражения, в котором мы победили. Это первая настоящая победа за три года. Не представляю, сколько побед еще потребуется, но они будут, это я Вам обещаю.

Дальше я буду говорить, вернее, докладывать маршалу Талига графу Савиньяку о том, что произошло на берегах Каделы. Так должно быть проще нам обоим. Мне было одиннадцать лет, когда моему отцу доложили о смерти моего старшего брата, я это запомнил, хотя понял увиденное до конца лишь сейчас. Итак, я начинаю свой рапорт, одновременно продолжая письмо Арно.

Ход самого сражения, а также рассказы пленных и тайно сочувствующих нам алатов подтвердили наши предположения, сделанные накануне. И о численности „союзной“ армии, и о расстановке сил. Всего господин Каракис привел к Каделе больше тридцати тысяч, в том числе до восьми тысяч кавалерии. Надо признать, что до подхода бергеров и моего корпуса у него были очень неплохие шансы на успех. Особенно с учетом более чем двукратного преимущества в кавалерии (опять же – без учета моих красавцев), о чем Арно успел Вам написать и что, к сожалению, самым непосредственным образом повлияло на ход сражения.

Должен также упомянуть, что наши гости по каким-то своим соображениям решили не смешивать силы. Имперцы выстроились в центре и на правом фланге, явно собираясь пожать весь урожай будущей славы. Союзной Уэрте была предоставлена возможность целиком сформировать левое, наименее значимое крыло, при этом выдвинутая в первую линию агарийская пехота ничем себя не проявила, а об алатской кавалерии я расскажу позднее.

Сражение, если отсчитывать от первого пушечного выстрела, началось в половине девятого утра, а первую атаку противник предпринял в девять. Серьезное дело закрутилось лишь на нашем левом фланге, во всех остальных местах „павлины“ с союзниками удовлетворялись вялой (в силу малого количества орудий с обеих сторон: четыре десятка у них, три у нас) перестрелкой, не приносившей результата, о котором стоило бы говорить.

А вот слева все развивалось совсем иначе. Арно с самого начала понял, что Каракис полностью оправдал его предположения – главный удар наносился на нашем левом фланге. Вот чего мы не смогли предугадать, так это решительности господина доверенного стратега и степени риска, на который он, как оказалось, был готов пойти. После первых пробных атак, естественно, отбитых, Каракис пустил в ход свою лучшую кавалерию, причем всю. Гайифский стратег, делающий ставку на один решающий удар в самом начале сражения – могу признаться, это было достаточно неожиданно, но Каракис поступил именно так, сосредоточив для атаки пять тысяч кавалеристов, включая паонских латников.

Видя, как накапливаются против него массы конных, Арно не счел возможным начинать заранее обговоренный отход: слишком велика была опасность, что отступающие эскадроны просто разнесут и удар бергеров станет бесполезным. Ваш сын решил остановить первый решительный натиск имперцев, а отступление начать сразу же после этого, пока „павлины“ будут приводить себя в порядок и перестраиваться для новых атак. К фок Варзов был отправлен гонец с предупреждением о задержке, но бергеров на месте не оказалось. В решающий момент Арно остался без поддержки тяжелой пехоты, на чем строился весь его план, и был вынужден немедленно решать, что делать, ибо имперцы уже заканчивали свои приготовления.

Если отходить нельзя, а стоять на месте – бессмысленно, надо идти вперед. Вроде бы простой выбор, но тут мало просто логически порассуждать, тут надо решиться. А потом еще и суметь не положить сразу же свои эскадроны, а затянуть бой, заставив имперцев сосредоточить все внимание на тебе, и тем выиграть время для тех, кто будет разбираться со всей этой неразберихой. У Арно все это получилось великолепно, мне остается лишь восхищаться его виртуозными действиями…

Ладно, вернусь к сражению. Как Вы уже поняли, Арно решил атаковать. У него не было и трех с половиной тысяч всадников, всего семь полков, без тяжелой конницы, но напор и дерзость, вкупе с умелым маневрированием, могут компенсировать многое. Отослав в ставку Манрика адъютанта с соответствующим донесением, Арно повел свою кавалерию вперед. Он успел ударить первым, чего „павлины“ явно не ожидали. Смешно сказать, но в результате его натиска возникла опасность прорыва к ставке Каракиса, и, как рассказали пленные, затыкать дыру стратег послал свой личный резерв.

Помимо конного сражения, на левом фланге продолжалось противостояние пехоты, где „павлины“ имели двойное превосходство в силах – их восемь тысяч против наших четырех. Вся вторая линия имперцев развернулась и двинулась назад, против Арно, намереваясь сковать его действия и ограничить в маневре. Оставшейся части наступавших полковник Арриж, командовавший там нашей пехотой, смог успешно противостоять, но это ничего не решало.

Ситуация становилась критической, но случилась очередная неожиданность – мы, я имею в виду командование армии, об этом долго не знали, – на поле боя появилась пропавшая бергерская дружина. Оказавшись вместо тыловой засадной позиции на самой передовой линии, бергеры атаковали гайифские пехотные баталии, грозившие коннице Арно. Полторы тысячи „воителей Шпрехау“ против четырех тысяч „павлинов“… Результат, не могу не признать, был превосходным: имперцы позабыли о наступлении и сами были вынуждены отбиваться. В итоге две гайифские баталии не выдержали удара и развалились, остальные отступили. Угроза с этой стороны была ликвидирована, и Арно продолжил выматывать имперскую кавалерию, намертво связав её боем. Атаковал, отступал, маневрировал и снова атаковал, в итоге Каракис остался без свежих конных резервов. Полагаю, сейчас он об этом искренне печалится.

Теперь о том, что происходило в других местах. Полученное с левого фланга сообщение вывело маршала Манрика из душевного равновесия настолько, что мы всерьез стали опасаться за его жизнь, полнокровие в таких случаях предельно опасно. Но оно же (маршальское полнокровие) предоставило мне возможность, которой я не преминул воспользоваться. Я убедил Манрика передать командование армией Вашему бывшему адъютанту.

В качестве командующего я прежде всего добился, чтобы мне не мешали здешние генералы. Наибольшую опасность представлял командовавший войсками центра Ожери, поэтому с помощью Манрика пришлось устроить его вызов в ставку и там задержать до конца сражения.

Обезопасив себя от неуместных инициатив, я смог заняться решением двух главных вопросов: как выручить Арно и выиграть сражение. Удовлетворяться чем-то одним не хотелось, так что пришлось помудрить.

Для начала я приказал изобразить отступление наших войск в центре и на правом фланге, оставив отличные позиции на холмах. Для достоверности мы даже несколько пушек бросили якобы в спешке. Замысел был прост – Каракис здесь наступления не вел, ожидая успеха своей конницы. Достигнув такового, он мог ударить и на холмы в лоб, и зайти нам в тыл, но успех откладывался, поскольку талигойская кавалерия пошла в непонятную самоубийственную атаку. Должен же Каракис ее как-то себе объяснить? Обязательно должен, это предусмотрено гайифской военной школой. Ну так вот вам очевидное объяснение: признав превосходство „союзной армии“, талигойцы отступают, а кавалерия жертвует собой, прикрывая это отступление. Выйдя из боя, маршал Манрик отведет армию непосредственно к Нифажу и попробует там защитить переправы.

Выглядит логично, понятно для паонского стратега и даже льстит самолюбию. В такую картину очень хочется поверить, а если хочется, то сами понимаете, обмануться нетрудно. А раз так, что надо делать, если хочешь без лишних сложностей перейти Каделу? Правильно, преследовать отступающих, не давая им времени закрепиться у переправ.

В исходе конного сражения Каракис не сомневался, но вот время… Я поставил на то, что времени стратег терять не захочет, а значит, можно будет его сильно удивить. Расчет мой полностью оправдался. После некоторых размышлений Каракис двинул свою пехоту на якобы оставленные нами холмы, но при этом, спасибо Арно, не смог поддержать их наступление хоть какими-то силами кавалерии.