Все мужские лица обращены к Трей. Она подумывает, не заявить ли, что учитель говорил про золото аккурат по другую сторону горы или что его вообще все выкопали тыщу лет назад. Отец ее потом поколотит, если поймает, но брать это в расчет Трей не считает нужным. Впрочем, даже скажи она это, на мужиков соображения какого-то там учителя из Уиклоу могут и не подействовать. Отец – говорун знатный, все равно сможет переубедить. А Трей упустит возможность.

– Сказал, что под этой горой есть золото, – говорит она. – И люди когда-то выкапывали его и всякое из него делали. Украшения. Они теперь в музее в Дублине.

– Я про это программу по телику видал, – подаваясь вперед, говорит Кон. – Брошки с руку размером, здоровенные крученые ожерелья. Красивые сил нет. И сверкают все.

– Ты в таком весь роскошный будешь смотреться, – говорит ему Сенан.

– Ему для Айлин надо, – говорит Сонни. – Такой здоровенный парняга, а в кармане у нее помещается…

– Как ты вообще выбрался-то сегодня, а, Кон?

– Она думает, он ей за цветами ушел.

– Через заднее окошко.

– Она на него джи-пи-эску повесила. Того и гляди в дверь сюда долбить начнет.

– Прячься вон за диван, Кон, мы скажем, что тебя не видели…

Они не просто крак разводят. Каждый из них, включая Кона, краснеющего и посылающего их всех к херам, косит глазом на Джонни. Тянут время, прикидывают, как отнестись и к Джонни, и к небылице его, и к затее.

Пока они этим заняты, отец Трей едва заметно кивает ей с одобрением. Она отвечает ему взглядом без всякого выражения.

– Я вот о чем толкую только, – говорит Кон, отбрехавшись от мужиков, а те угомоняются и, лыбясь, рассаживаются по местам. – Я бы от пары лопат этого добра не отказался.

– Да кто б из вас отказался-то? – спрашивает Джонни.

Трей видит, как они себе это представляют. От таких грез они выглядят моложе, будто бы проворней. Руки замирают, сигареты в них прогорают впустую.

– Надо будет приберечь чуток, – говорит Кон. Голос мечтательно приглушен. – Махонькую малость. Чисто на память.

– Ну нахер, – говорит Сенан. – Я себе на память возьму тур на Карибы. И няньку, чтоб за детьми смотрела на борту, пока мы с хозяйкой спокойно коктейли пьем из кокосов.

– Калифорния, – произносит Бобби. – Вот бы куда я поехал. По киностудиям можно прокатиться и в ресторанах посидеть, где Скарлетт Йоханссон эта за соседним столиком…

– Мамка твоя не дозволит, – говорит ему Сенан. – Захочет в Лурд или в Меджугорье^[18].

– Везде доедем, – говорит Бобби. Заливается краской. – Едрить твою, а чего нет-то? Мамке восемьдесят один, какие еще у ней возможности будут?

– И засуха эта пусть усрется, – говорит Сонни в приливе воодушевления. – Да сколько влезет ей, ну? Хоть никакой не будет ни травы, ни сена, я лучший корм куплю, и моя скотина питаться будет по-королевски, круглый год. В новехоньком хлеву.

– Иисусе, вы только послушайте этого малого, – говорит Март. – Вообще никакой романтики в тебе, малец? “Ламборгини” себе клятый устрой да русскую супермодель, чтоб с ней кататься.

– Хлева надольше хватит. “Ламборгини” расхерачится через год на здешних-то дорогах.

– Да и русская супермодель, – вставляет, ухмыляясь, Десси.

– “Ламборгини” – это тебе чтоб через всю Америку проехать, – поясняет Март. – Или Бразилию, или Непал, или на что еще у тебя там глаз загорится. Но имей в виду, дороги в Непале, я б сказал, не шибко лучше наших.

Джонни смеется, доливая Бобби виски, но Трей перехватывает бдительный отцов взгляд, вперенный в Марта. Джонни пытается понять, искренне ли Март его поддерживает или прикидывается. Одно отец явно помнит: Март Лавин всегда прикидывается.

Помнит он и о Франси. Франси помалкивает, но Джонни предоставляет его самому себе, на него даже не поглядывает. Франси не любит, когда его понукают, даже самую малость.

Трей перенастраивает в себе то, как мыслит об отце. С ней он такой косолапый, что даже не понимает этого, зато ловок с другими. Потопить его затею, похоже, окажется труднее, чем ей виделось. Опыта ловкости с кем бы то ни было у Трей маловато.

– Я б завел себе лучшего барана во всей стране, – говорит Пи-Джей со всей решительностью. – Того молоденького взял бы, из Нидерландов, которого за четыре сотни тыщ продали^[19].

– Само собой, надрываться с овцами уже больше не понадобится, – говорит ему Март. – Сможешь сесть да смотреть себе, как из земли у тебя золото прет. А дворецкий будет тебе еду на зубочистках подавать.

– Иисусе, придержите коней, ребята, – говорит Джонни, вскидывая руки и ухмыляясь. – Я ж не веду речь о том, что вы все станете миллионерами. Мы не узнаем, сколько там чего, пока не начнем искать. Может хватить на дворецких и поездки, а может всего на недельку на Лансароте. Не бегите впереди паровоза.

– Овец я все равно оставлю, – поразмыслив, сообщает Марту Пи-Джей, – я к ним вроде как привык.

– Все газеты в гости к нам, – говорит Десси. От этой мысли он слегка сияет всей своей лысой головой. Десси, сын миссис Дугган и муж Норин, всегда в одном шаге от самой гущи событий. – И все ребятки с телика и с радио. Чтоб типа как интервью у нас брать.

– Вот вы с них деньгу-то сшибете, – говорит ему Март. – Они ж обеды себе у твоей хозяйки покупать будут. Дубы^[20] ж, ясное дело. Дубам и в голову не придет сэндвичи с собой прихватить.

– А мне обязательно интервью давать? – тревожится Пи-Джей. – Я раньше ни разу.

– Я дам, – говорит Бобби.

– Если понесешь херню про пришельцев на центральном телевидении, – говорит ему Сенан, – я, бля, тебя хёрлей^[21] отхожу.

– Погодите-ка, бля, – говорит Сонни. – А зачем нам этот пластиковый Падди вообще? Если есть на моей земле золото, я его сам выкопаю. К чему мне, чтоб какой-то идиёт загреб половину барыша и отвалил. Распевая при моей скотине “А ну выходьте, черно-бурые”^[22] всю дорогу.

– Да ты ни сном ни духом, где копать, – заявляет Джонни. – Ты каждый акр у себя перепахать хочешь?

– Ты нам можешь показать.

– Мог бы, но толку-то. Есть законы. Технику использовать нельзя, если нет государственного разрешения, копать придется голыми руками и лопатой. И даже если найдешь золото, продать ты его не сможешь. Юноша Кон, может, и рад будет все пустить на брошки для своей хозяйки, но мы все остальные, я б сказал, хотим найти этому другое применение.

– Я землю свою пашу всю жизнь, – произносит Франси. – И отец мой, и мой дед до него. Сроду я ни слыхал, ни видал ни единой золотинки. Ни разу.

Голос у Франси низкий, он тяжко накрывает собою комнату. После него волнами расходится тишина.

– Я монетку на выгоне у себя нашел раз, – говорит Бобби. – С Викторией этой. Но серебряную.

– Что в том, блин, толку? – вопрошает Сенан. – Если этот твой речку процедит, он себе эту, как ее, жилу шиллинговую найдет, что ли?

– Иди нахер. Я говорю только, что…

– Знаешь, что было б мировецки? Если б ты помалкивал, покуда не найдешь что сказать.

– Вы когда-нибудь золото находили? – спрашивает Франси у всех в комнате. – Хоть кто из вас?

– Ты, может, не знаешь, ну, – говорит Кон. – Оно, может, глубже лежит, чем мы пашем.

– Я вообще не пашу, – услужливо вставляет Март. – На моей земле копи царя Соломона могут залегать, а я про то ни сном ни духом. И крепко ль кто из вас разглядывает почву, когда пашет? Вы каждый дюйм, что ли, перебираете, ищете там самородки, а? Я больше скажу: кто из вас распознает самородок, даже если вам его на тарелке подать?

– Я посматриваю, – говорит Кон и краснеет, когда все обращают на него свои ухмылки. – Иногда. Не ради золота, ну. А чисто вдруг найдется что-то. Байки ходят про то, как люди находят всякую дичь, монеты викингов…

– Ну ты, бля, и олух, – говорит ему брат.

– Вы золото находили? – повторяет Франси.

– Не золото, – признается Кон. – Черепки – то да. И ножик еще, старый, ручной работы…

– Вот, – говорит Франси, обращаясь ко всем, – Индиана Джонс ничего не нашел. Нет никакого золота.

– Рыба из той реки, – говорит Пи-Джей, хорошенько поразмыслив перед этим, чтоб прийти к твердому мнению, – такая же, как всякая другая.

– Ребята, – говорит Джонни, и улыбка его расцветает озорством. – Давайте начистоту. Я ж не гарантирую, что золото там, где дружочку нашему кажется. Может, оно там есть, а может, опять-таки, и нету. Сказать же я хочу вот что: борзый Киллиан не сомневается, что оно там есть.

– Бабка его была Фини, еще б, – говорит Сенан. – Фини во что угодно поверят.

– Ай, ну хватит уже, – обиженно отзывается Бобби.

– А то, ты ж веришь, что в горах НЛО…

– Я в них не верю. Я их видел. Ты в своих овец веришь?

– Я верю в цену, какую за них беру. Коли пришельца на рынок приведешь и шесть фунтов за кило с него получишь, тогда я…

– А ну цыц вам обоим, – говорит Франси. – Может, борзый Киллиан и не сомневается, а вот я – да. Побарахтается он в той речке, нихера не найдет и уедет себе домой рыдать в пинту портера. На том и делу конец. Какого хера мы все тут делаем?

Все смотрят на Джонни.

– Ну, – говорит он, и лукавство вновь тянет уголки его рта вверх. – Раз мистер Рашборо желает золота, значит, давайте устроим так, чтобы золото он нашел.

Воцаряется тишина. Трей сознаёт, что не удивлена. Ей это противно: слишком уж крепко чувствует она себя дочерью собственного отца. Келову Алиссу, которая Трей успела полюбиться, услышь она такое ни с того ни с сего, это хоть самую малость да потрясло бы.

Миг неподвижности – и мужчины вновь оживают. Сонни тянется к бутылке виски, Десси тушит сигарету и копается, извлекая следующую. Март откидывается на стуле, в одной руке у него самокрутка, в другой стакан, получает полное удовольствие. Прежде чем хоть как-то отозваться, все ждут от Джонни дополнения к сказанному.

– Я знаю место в реке, где он хочет мыть песок, – говорит Джонни. – Он вусмерть как хочет в это верить, ему надо всего-то дать унюхать – и он с цепи сорвется, как, бля, гончая.

– У тебя пара горстей золота завалялась, да? – спрашивает Март.

– Иисусе, приятель, – говорит Джонни, вскидывая руки, – студи моторы. Кто тут про горсти толкует? Устроим ему капелюшечку там-сям, и вся недолга. Лишь бы порадовать. На пару тыщ всего-то, по сегодняшним ценам.

– И у тебя пара тыщ завалялась без дела?

– Уже нет. Я намерен вложить их в горнодобывающую компанию Рашборо, которую он собирается обустроить, чтоб все лицензии получить и всякое такое. Если каждый из вас вбросит по три сотни, этого хватит.

В комнате пахнет дымом. Мужчины накреняют стаканы, поддергивают штаны, коротко посматривают друг на друга и отводят взгляды, и в смазанном желтом свете по лицам скользят тени.

– А тебе что с этого? – спрашивает Сенан.

– Я получу долю со всего, что Рашборо найдет, – говорит Джонни. – И двадцать процентов со всего, что заплатит вам. Комиссия за наводку.

– То есть ты получишь долю со всех сторон. Как бы ни повернулось.

– Получу, да. Без меня вам ничего не достанется – и Рашборо не достанется. А я попусту не треплюсь. Я вложил больше, чем вы все купно взятые, и хочу отыграться, есть там золото или нету. Если б вы сами не вкладывались, я бы со всего, что он вам заплатит, пятьдесят процентов затребовал.

– Едрить меня, – говорит Сонни. – Немудрено, что ты не скажешь, где золото.

– Я посредник, – говорит Джонни. – Это посредники и делают. Я рад помочь вам с вашими хлевами и круизами, но сам в это впрягаюсь не по доброте душевной. Мне семью надо обеспечивать. Вон тому ребенку на пользу был бы дом, который не развалюха, и, может, пара приличных ботинок, раз уж на то пошло. Вы что, хотите, чтоб я вам все выложил и вы б себе на “ламборгини” обода получше поставили?

– Что тебе помешает прикарманить наши тысчонки и свалить в закат? – интересуется Март. – И ничего не оставить нам по себе, кроме обозленного туриста? Если этот твой Раш-как-его-там вообще существует.