– Вон ту каменюку видишь? Мне до печенок надоело кататься по этим дорогам, когда за горку надо. Рытвины такие, что из головы глаза вытряхивает. Нам нужна эдакая подземная пневматическая железная дорога. В Лондоне такая была еще аккурат со времен Виктории. Туннель с вагончиком, вот как в метро, только с обоих концов по пропеллеру. Один дул, а другой всасывал, и вагончик летел по туннелю прямиком, как дробина из дробовика. Двадцать пять миль в час. Ясно-понятно, гору эту проскочишь на ту сторону, ойкнуть не успеешь. Ты вот что прикинь и нам такое устрой. Если бриты могут, значит, и мы тоже^[6].

Джонни смеется.

– Март Лавин, – говорит с приязнью, трясет головой. – Ты в своем репертуаре.

– Ихнее там в итоге добром не кончилось, – сообщает ему Март. – В один прекрасный день взяли да закрыли, замуровали туннель и ни словом не объяснили с чего. Пятьдесят или сто лет прошло, исследователь один нашел тот туннель, глубоко под Лондоном. Вагончик там внутрь остался замурован. Десяток мужчин и женщин так и сидели в нем по местам, цилиндры, да кринолины, да карманные часы все при них, но от самих только одни кости. – Он улыбается Джонни. – Но твой-то, ясно-понятно, не к добру быть не может. В наши дни техника вся наилучшая есть. Твой будет сплошь отличный. Берись-ка.

Через миг Джонни опять хохочет.

– Вот кто должен затеи думать – ты, а не я, – говорит. – Заходи ко мне и все услышишь. До завтра до вечера. – Обращается к Келу: – Приятно познакомиться.

– И мне, – говорит Кел. – Увидимся. – Ни к чему Келу приглашения на выпивку по случаю возвращения Джонни – под крышу, которую Кел своими руками чинил, но есть в нем глубоко сидящее неприятие неучтивости.

Джонни кивает ему, козыряет от виска Марту и направляется к дороге. Идет, как городской юнец, выбирая, куда ступить, чтоб ботинки не запачкать.

– Никчемный, блин, муденыш, – говорит Март. – Лучшее, что в этом парнишке было, у его мамани по ноге стекло. Чего ему от тебя надо?

– Поглядеть, у какого мужика его дочка болтается, видимо, – отвечает Кел. – У меня к этому вопросов нет.

Март фыркает.

– Если б ему дело было до того ребенка, он бы не сбег. Этот парнишка никогда ничего в своей жизни не делал, если оно не срубить пару фунтов или не покувыркаться, а ты не в его вкусе. Если он свой ленивый зад сюда дотащил, значит, хотел чего-то.

– Ни о чем не просил, – говорит Кел. – Пока, во всяком случае. Ты завтра к нему идешь послушать насчет великой затеи?

– Мне никакие затеи Джонни Редди не сдались, даже завернутые в чистое золото и доставленные самолично в голом виде Клаудией Шиффер, – отзывается Март. – Я сюда пришел, только чтоб он понял, что крючьями своими ему в тебя вцепляться не след. Если ему какая дармовщина нужна, пускай ее у кого другого поищет.

– Пусть пробует сколько влезет, – говорит Кел. От Марта ему одолжений не надо. – Он и впрямь с миссис Лопух путался?

– Старался изо всех сил. У этого малого и от треснутой тарелки встанет. К Лене своей его не смей подпускать.

Кел спускает это на тормозах. Март достает кисет, вытаскивает оттуда тощую самокрутку, закуривает.

– Я туда завтра вечером, может, и схожу, – говорит он задумчиво, снимая с языка ниточку табака. – Чего б он там ни задумал, найдутся тут в округе идиёты, которые на это поведутся. Не помешает приглядеть за делами.

– Попкорн прихвати, – говорит Кел.

– Бутылку “Джемисона” я прихвачу, вот что. У него годного ничего не найдется, а если слушать этого балабола, надо прокваситься как следует.

– Похоже, мне лучше и дальше ноль внимания на него, – говорит Кел. – Сэкономлю на бухле.

Март хихикает.

– Ой, да ладно. А потеха как же?

– У нас с тобой о потехе разные понятия, – говорит Кел.

Март затягивается самокруткой. Лицо его, сморщенное от солнца, внезапно мрачнеет.

– Я всегда за то, чтоб за скользкими мудаками приглядывать, – говорит. – Даже если оно хлопотно. Поди знай, когда возникнет такое, что упустить никак нельзя. – Тыкает клюкой в Келов помидорный побег. – Хорошо прут помидоры-то, – говорит. – Если будут какие лишние, знаешь, где меня найти. – Высвистывает Коджака и топает к своей земле. Переходя тропку, по которой ушел Джонни Редди, плюет на нее.

Ноль внимания на Джонни оказывается задачей потрудней, чем Кел предполагал. В тот же вечер, когда Лена высылает Трей домой и приходит к Келу, ему неймется. В основном вечера у них с Леной долгие и спокойные. Сидят на заднем крыльце, попивают бурбон, слушают музыку и разговаривают, или играют в карты, или укладываются в траву и наблюдают, как головокружительно над ними повертывается простор звезд. Когда погода случается чересчур ирландской, усаживаются на диван и занимаются почти тем же самым, дождь умиротворяюще нескончаемо стучит по крыше, а огонь в очаге наполняет комнату запахом торфяного дыма. Кел осознаёт, что это помещает их в категорию скучных старых пердунов, но ему-то что за печаль. Здесь одна из главных нестыковок у них с Мартом: быть скучным – едва ли не ключевая Келова цель. Почти всю его жизнь одна или несколько ее составляющих упрямо оставались интересными – да настолько, что обыденность заиграла для него недостижимыми оттенками дальнего конца радуги. С тех пор как она ему наконец перепала, он упивается ею ежесекундно.

Джонни Редди – в точности как Март уловил это, глядя аж со своего участка, – угроза скуке. Кел знает, что ничего он с этим мужиком поделать не может, у того прав быть в Арднакелти больше, чем у самого Кела, но поделать все равно хочется – да поскорее, пока Джонни не успел все обосрать. Лена пьет бурбон с имбирным пивом, устроившись в кресле-качалке, которое Кел соорудил ей на день рождения, а вот Келу не сидится. Кидает палку Драчу и Нелли, те удивляются смене распорядка, но отказываться от такой возможности не склонны. Дейзи, маманя Драча, по природе своей необщительная, на палку внимания не обращает и улеглась спать у Лениного кресла. Поля погрузились во тьму, хотя небо над деревьями на западе все еще омыто бирюзой. Вечер недвижим, и ни единый ветерок остаточную дневную жару не забирает.

– Ужином ты ее накормила, верно? – спрашивает он повторно.

– На взрослого мужика бы хватило, – говорит Лена. – А если малая все же захочет добавки, то я думаю, у Шилы найдется чуток еды по дому. Как считаешь?

– И она знает, что ей можно к тебе вернуться, если понадобится?

– Знает, ага. И впотьмах дорогу найти умеет. Да и в пургу, если налетит.

– Может, тебе вернуться б домой сегодня, – говорит Кел. – Вдруг она придет, а тебя нет.

– Тогда она сообразит, где меня искать, – возражает Лена. У Кела она проводит, может, пару ночей в неделю, о чем с первого же дня, а то и раньше, знает, естественно, вся деревня. Поначалу он осторожно предлагал Лене ходить к нему пешком – или ему к ней, чтоб люди не видели ее машину и не делали ее мишенью пересудов, но Лена только посмеялась над ним.

Драч и Нелли яростно тянут палку друг у дружки. Драч выигрывает и с победным видом мчится положить ее к ногам Кела. Кел бросает ее обратно во тьму двора, и собаки вновь исчезают.

– Он со мной приветливым был, – говорит Кел. – Зачем он со мной был приветлив?

– Джонни приветливый, – говорит Лена. – У него уйма недостатков, но никто не скажет, что он не приветлив.

– Если б Алисса околачивалась у какого-то немолодого мужика, когда ей было как Трей, я б с ним приветливым не был. Я б из него дух вышиб.

– Ты хочешь, чтобы Джонни из тебя дух вышиб? – уточняет Лена. – Я могу его попросить, но это вообще-то не в его стиле.

– Он их бил раньше, – замечает Кел. – Нечасто, судя по тому, что малая говорит, и не слишком крепко. Но поколачивал.

– А если б сейчас попробовал, у нее есть куда податься. Но он не станет. Джонни на коне. О нем весь город толкует, он покупает выпивки на весь паб и выкладывает свои приключения, какие у него случились в Лондоне, и ему это нравится. Когда мир к Джонни добр, Джонни добр ко всем.

Эта оценка Джонни совпадает с Келовой. Да вот только в самой глубине ему по-прежнему неймется.

– Он сказал Анджеле Магуайр, что побывал на гулянке с Кейт Уинслет, – говорит Лена, – кто-то плеснул выпивкой ей сзади на платье, и он ей отдал свой пиджак, чтоб прикрыть пятно, а она ему взамен свой платок. Он тот платок всему городку показал. Не сказала б, что Кейт Уинслет к той вещичке и близко подошла бы, хоть из любви, хоть за деньги, но байка хороша, как ни крути.

– Марту он сказал, что у него есть затея, – говорит Кел, тоже повторно. – Какая может быть затея у такого кента?

– Послезавтра узнаешь, – говорит Лена. – Март Лавин прибежит прямиком, чтобы все выложить. Этому только дай первым разнести сплетню.

– Что-то полезное для этих краев, он сказал. Что, к чертям, кенту этому покажется полезным? Казино? Эскорт-услуги? Монорельс?

– Я б не морочила себе этим голову, – говорит Лена. Дейзи скулит и подергивается во сне, Лена тянет руку вниз и гладит собаку по голове, пока Дейзи не успокаивается. – Что б там ни было, далеко оно не зайдет.

– Не хочу я, чтоб малая толклась рядом с таким мужиком, – говорит Кел, понимая, что несет чепуху. Осознаёт, что постепенно за последние два года привык считать Трей своей. Не в той же мере, в какой Алиссу, конечно, однако своей очень по-особенному, неповторимо, без всякой связи с чем угодно еще. Для него это так же, как изгороди сухой кладки, определяющие здесь, где чьи поля, – их складывали камень к камню по мере нужды, вид у них неряшливый, есть бреши с кулак величиной, но сцеплены они достаточно крепко, чтоб выдерживать и погоду, и время. Кел не считал это чем-то скверным – вреда тут никому не было. Вел бы он себя иначе, знай, что Джонни вернется домой и принесет с собой тот факт, что Трей на самом-то деле ни в какой весомой мере не Келова, Кел понятия не имеет.

– Этого ребенка не надуришь, – говорит Лена. – У нее крепкая голова на плечах. Что б там Джонни ни придумал, ее не втянет.

– Она хорошая малая, – говорит Кел. – Дело не в этом. – Не удается ему выразить это, даже самому себе. Трей – хорошая малая, замечательная, совсем скоро заживет своей хорошей жизнью. Но кажется, что это неимоверно наперекор всему и, на взгляд Кела, представляется таким устрашающе хрупким, чем-то невероятным, что нельзя трогать, пока клей не схватится как следует. Трей все еще слишком мала и как следует не схватилась.

Лена потягивает бурбон и наблюдает, как Кел изо всех сил швыряет палку. Обычно в нем есть этот нутряной покой крупного мужчины или крупного пса, такие могут предоставлять всему идти своим чередом и смотреть, к чему приведет. Вопреки обстоятельствам что-то в Лене с приятием смотрит на эту его другую сторону. Позволяет ей получше его узнать.

Она могла бы успокоить его – хотя бы временно, – забрав в постель, но с самого начала решила, что не позволит Келовым настроениям стать ее ответственностью; не то чтоб у него их было много, однако Шон, ее муж, был человеком настроения, и она по ошибке решила, что в ее задачи входит его настроения исправлять. Кел никогда не ждет от нее такого – вот это, среди многого прочего, она в нем и ценит. Портить такое у нее нет никакого намерения.

– Март говорит, что Джонни всегда нужны либо женщины, либо деньги, – говорит Кел. – Денег я б ему дать мог.

– Типа, чтоб свалил?

– Ага.

– Нет, – говорит Лена.

– Сам знаю, – говорит Кел. Слишком много тут для Джонни Редди вариантов ошибочного толкования – или злоупотребления, или и того и другого.

– Он в любом случае не возьмет. Не деньги Джонни нужны – ну или не только деньги. Ему нужна байка про него самого – как он добыл деньги, оказавшись большим героем. Или борзым разбойником хотя бы.

– А вот для этого, – произносит Кел, – он со своей большой затеей и лезет. Чем бы ни была. – Драч возвращается из глубин сада, волоча палку за один конец, а Нелли держит второй. Кел отнимает ее у парочки, бросает и смотрит, как те вновь пропадают в темноте. Последний свет отливает от неба, показываются звезды.