Катц издает шипящий звук.

– Ты что, только что отшила меня? – смеется он. – Вот видишь, поэтому-то мы и зовем тебя Холодной королевой. Холодна как лед и не боится поставить любого на место.

– Не драматизируй, – хихикаю я в ответ на прозвище, которое, к моей досаде, задевает меня.

Катц ставит пустой стакан на стойку и окидывает нас с Хантером взглядом.

– А знаете что? Из вас, ребята, получилась бы хорошая пара. Стоит вам об этом задуматься. Твои капитанские качества, – начинает он, подталкивая Хантера в плечо, а потом поворачивается ко мне, – и твое умение всеми командовать. – Он смеется слишком громко и противно. – Идеально подходит для того, чтобы переспать или снять порно… но вот состоять в отношениях Хантер не умеет… Зато я умею.

Наутро ему будет стыдно за то, что он приставал ко мне. Я это знаю, Катц скоро узнает, но судя по тому, как Хантер сжимает кулаки, поведение вратаря все равно действует ему на нервы. Он не так снисходителен, как я. Даже не знаю, должна ли быть польщена или раздражена его чрезмерной заботой, при условии что у него нет на меня никаких прав.

– Слушай, Катц, – говорю я и встаю со своего места, намереваясь разрядить обстановку с помощью эффекта неожиданности. – Я бы сказала, что Хантер из тех парней, что предпочитают трахаться, а не вступать в отношения… Да и откуда тебе знать, что мы уже не переспали? Воспоминания о нас: на кухонном столе, в ночном клубе в Мандалай-Бэй, ложа для прессы, прямо перед игрой. – Я слишком уж драматично стону. – Эти воспоминания согревают меня холодными одинокими ночами.

– Что? – вскрикивает Катц, содрогаясь всем телом, когда я кладу руку ему на плечо.

– Приди в себя, – отвечаю я, игриво отталкивая его. При этом я отказываюсь смотреть на Хантера, поскольку знаю – одного взгляда будет достаточно, чтобы Катц обо всем догадался. – Я не стала бы спать с хоккеистом. Они слишком жесткие, никакой утонченности. Искушенная женщина предпочитает медлительность. Мастерство. Ей нравится знать, что даже когда гол забит, у него в запасе еще осталось несколько козырей.

– Жесткость. Мастерство. Утонченность, – бормочет Катц.

– Все верно. Жесткость. Мастерство. Утонченность. – Приподнимаюсь на цыпочки и целую его в щеку, а потом добавляю низким голосом: – Я еще не нашла хоккеиста, способного на подобное.

– Может, ты просто встречалась с не теми хоккеистами, – отвечает Катц.

– Может, мне стоит волноваться о том, что тебе интереснее, какой Хантер в постели, а не на льду?

– Ой да иди ты, – отмахивается он, все же широко улыбаясь. – А знаешь, ты мне нравишься. – Он толкает Хантера локтем и качает головой: – Ей палец в рот не клади.

Хантер ощетинивается из-за двусмысленности сказанного, о которой Катц и не подозревает.

– С леди так не говорят, Катц. Помнишь? Утонченность. – Я осматриваю бар, пока мой взгляд не возвращается к двум мужчинам – пьяному и беззаботному и напряженному и едва сдерживающему себя. – Была рада с вами поболтать, джентльмены, но мне уже пора. Надеюсь увидеть вашу утонченность на следующей игре.

– Так зачем ты приехала? – спрашивает Хантер, и на его губах появляется едва заметная улыбка. Улыбка, которая кричит о высокомерии и сексуальности и заставляет задуматься, не пытается ли он найти способ оказаться в моей постели этой ночью.

Ни за что.

Такого способа нет.

Эта поездка останется строго профессиональной.

– Я собираюсь поездить с командой как можно дольше. Считай это заботой о клиентах, – скромно пожимаю я плечами. – Вот и все.

И, не сказав больше ни слова, я выхожу из бара с высоко поднятой головой, воодушевленная маленькой победой, которую сегодня одержала.

Хантер Мэддокс сам пришел ко мне.

А значит, начало положено.

Глава 7. Деккер

Я чувствую себя живой, когда прогуливаюсь по улицам Чикаго. Лавирую в толпе, глазея по сторонам по пути в отель.

Воздух холодит щеки, но этого недостаточно, чтобы смягчить боль от тирады Чеда, которую у меня не было времени переварить. Я оставалась сосредоточенной на работе с тех пор, как несколько часов назад (а кажется, что несколько дней) покинула офис.

Но его слова остались в памяти.

– Как бы то ни было, а ты слишком холодная, Деккер. Я ищу в женщине больше страсти.

Эти слова ранят сильнее, чем мне хотелось бы признать.

Сначала Чед, а потом Катц дал мне прозвище Холодной королевы. Какого черта?

Я не всегда была безразличной. Неодухотворенной. Лишенной страсти. Но я осознала, что не только не была влюблена в Чеда, но он мне даже не нравился.

Может, он просто казался мне подходящим.

Кто знает.

Но с меня хватит.

Мы расстались, а жизнь продолжается.

Швейцар приветствует меня, когда я вхожу в вестибюль роскошного отеля «Томсон Чикаго». Темно-коричневый декор представляет собой идеальное сочетание современности и старины: с одной стороны – стойка регистрации, а с другой – элегантный бар. На фоне тихо играет классическая музыка, сопровождаемая приглушенными голосами посетителей бара.

Взглянув в ту сторону, я замечаю за столиком справа нескольких игроков, а когда один из них узнает меня, приветственно машу им рукой.

– Как дела? – кричит Хеффнер.

– Отлично, спасибо. Просто устала. Сладких вам снов, парни.

В плотно запахнутом пальто я направляюсь к лифтам и нажимаю кнопку «Вверх». Через несколько секунд раздается звонок, но когда я захожу в кабину и выбираю свой этаж, чья-то рука не дает дверям закрыться.

– Подожди.

Стоит мне поднять голову, как я встречаюсь с напряженным взглядом глаз цвета неба. Я презираю трепет, который пронзает меня при виде Хантера, даже если его появление сулит еще больше осложнений. Этот трепет не уменьшает оставшуюся во мне боль.

Черт.

Он встает рядом и ничего не говорит, но все же удерживает мой взгляд, прислоняясь плечом к стене. Я отказываюсь отступать.

Двери лифта наконец-то закрываются.

– Так ты не встречаешься с хоккеистами? – повторяет он мои слова, склонив голову набок.

– Нет.

Его смешок – низкий рокот, в котором в равной степени присутствует и плавность, и грубость. Он напоминает мне о его руках на моем теле.

– Нет? – Хантер протягивает руку, чтобы заправить выбившуюся прядь волос мне за ухо. – Кажется, раньше ты все-таки встречалась с одним. – Он понижает голос до соблазнительного шепота и подходит ближе. – Воспоминания о жестком мастерстве, которые согревают тебя одинокими ночами.

Я открываю рот, но тут же закрываю его, понимая, что этих слов уже не забрать обратно. Что хуже – я не могу притворяться, что эти слова были ложью… потому что это не так.

– Жесткость. Мастерство. Утонченность. – В его глазах, когда он пристально смотрит на меня, горит нечто большее, чем насмешка. Желание смешивается с похотью. Это зрелище не должно удивлять меня, но оно все же выводит меня из равновесия.

– Я просто… Я хотела поставить Катца на место.

– Ну так это правда? Как именно воспоминания обо мне помогают тебе одинокими ночами? – На его губах появляется тень улыбки, а в глазах – напряженность, требующая ответа.

Сексуальное напряжение нарастает, когда раздается звонок лифта и двери открываются. Но никто не заходит.

Хотя, присоединись к нам кто-нибудь, Хантер все равно не отвел бы от меня взгляда.

И я чувствую этот взгляд всем своим существом, вплоть до бедер.

Воспоминания о нем – о его мастерстве, умении и утонченности – завладевают моим сознанием. Я не могу отделить их от стоящего передо мной мужчины.

И неважно, сколько раз говорю себе, что должна это сделать.

Ненавижу желание протянуть руку и прикоснуться к нему.

Двери лифта закрываются.

– Неправда, – бормочу я.

– Думаю, ты лжешь, Деккер, – делает он еще один шаг ко мне. Мы почти соприкасаемся, когда он кладет руку на стену рядом с моей головой. – Твои глаза говорят обратное. Конечно, ты все повторяешь, что не думаешь обо мне, но твои глаза, – издает он гортанный звук, идущий откуда-то из глубины, – они утверждают, что ты никак не можешь выкинуть меня из головы… потому что знаешь, что я – тройная угроза.

– Тройная угроза?

– Жесткость, утонченность… и выносливость.

Я закатываю глаза в ответ на его попытку строить из себя мачо.

– Вот видишь? Именно поэтому то, что между нами было, не сработало…

– Ты о том, что мы спали? – уточняет он.

– Да. Об этом.

– Не можешь произнести это? Сказать, что мы занимались сексом? Потому что именно это мы и делали. – Он наклоняется так, что его губы оказываются рядом с моим ухом, и проводит пальцем по линии моего подбородка, пока шепчет: – У нас было много секса. Невероятного секса. Умопомрачительного секса. Ни с чем не сравнимого секса.

– Это всего лишь секс, – лгу я, чувствуя, как от одного воспоминания о нас у меня твердеют соски. Даже спустя столько лет наше влечение друг к другу все еще непреодолимо.

– Не в нашем случае.

Я принимаю вызов, что горит в его глазах, и вскидываю бровь, заранее зная, что совершаю ошибку.

– Тогда я напомню тебе.

Прежде чем до меня доходит смысл его слов, Хантер уже целует меня. Поток желания завладевает моими мыслями… и телом.

Здравый смысл призывает сопротивляться, но жар тела Хантера и тепло его языка воспламеняют меня так, как у Чеда никогда не получалось.

Удивительно, как я не осознавала этого раньше.

Хантер не дотрагивается до меня, только опирается о стену по обе стороны от моей головы. Он не прижимается ко мне, но слегка скользит своим телом поверх моего.

Зато его губы полностью владеют моими. То, как они двигаются, как контролируют, ставят клеймо.

И как бы мне ни хотелось сказать, что я беспомощна перед натиском желания, которое они во мне вызывают, я также жажду ощутить все, что они пробуждают во мне. Мурашки по коже, выброс адреналина, нарастающая боль и желание.

В этом поцелуе есть что-то привычное и успокаивающее, но одновременно новое и волнующее.

Когда рот Хантера атакует мои чувства, потребность вступает в войну с желанием.

Этот мужчина знает толк в поцелуях.

Как я могла забыть потрясающее ощущение, когда его губы соприкасаются с моими?

– Деккер, – мурлычет он. Напряжение в его голосе отражает мое внутреннее состояние – волнение и возбуждение вперемешку с сожалением.

Я утрачиваю решимость, теряю контроль над своими чувствами. Ведомая вожделением и воспоминаниями, я дотрагиваюсь до Хантера. Скольжу руками по груди. Обвиваю шею. Дотрагиваюсь до задницы.

Я схожу с ума, потому что в ответ на мои прикосновения он лишь блокирует двери лифта, чтобы нам не помешали. Не позволяет этому закончиться, но и не делает ничего, чтобы это продолжить.

Разве он не чувствует того же? Неудовлетворенную потребность? Отчаянное желание? Все, в чем я, черт возьми, нуждаюсь, и совсем этого не стыжусь.

Я хватаюсь за ремень его брюк.

Расстегиваю пуговицу на штанах.

А затем и молнию.

Когда я обхватываю рукой его член, Хантер стонет мне в рот. Когда я просовываю руку в боксеры и начинаю поглаживать его плоть, Хантер напрягается всем телом. Он сжимает в кулаки руки, которыми все еще упирается в стену рядом с моей головой, и на мгновение прерывает чувственное разрушение моих губ.

Я жажду, чтобы он прикоснулся ко мне.

Прозвучит просто и в то же время глупо, но Хантер умеет прикасаться к женщине. Мое тело помнит это.

Потому что оно скучало по нему.

По его прикосновениям.

По нему самому.

Дотронься до меня.

Я скольжу рукой вверх по его члену, провожу большим пальцем по головке.

Возжелай меня.

Другой рукой я царапаю его спину сквозь рубашку.

Возьми меня.