– И когда американцам надоело, негры начали строить из веток и чего попало макеты взлетно-посадочных полос, самолетов, вышек и так далее. А на себе рисовать летную форму, типа приманивать «божественных птиц». Называется «карго-культ» – «культ грузов». И вот эти наши джинсы – тоже карго-культ, типа модный американец!

Родительница рассмеялась, я помыл посуду, и мы вернулись в комнату.

– Ой уморил, Сережка! – вытерла она выступившую слезинку. – Завтра на работе девчонкам расскажу, обхохочутся!

Включили телевизор, я приземлился на диван, а мама вернулась к работе. По ее окончании заметил, как мама Наташа задумчиво смотрит на обрезки.

– Тебе не нужно это возвращать? – предположил я.

– Не нужно, – кивнула она.

– Предлагаю эксперимент! – возвестил я.

– В кислоте буржуйские штаны растворять? – хихикнула мама.

– Это потом, когда лет через пять книжку в свет выпустят, – пообещал я.

– Ну, пять – не пять… – поерзала мама.

– Нужно рассчитывать на самое худшее, чтобы потом радоваться приятному сюрпризу, – пояснил я.

– Вот оно что! – засмеялась она. – Ну давай свой эксперимент.

Истратив пяток листочков из альбома для рисования, некоторое количество разноцветных тканей из маминых запасов и часть джинсовых обрезков, получили целый набор нашивок – в будущем молодежь будет обзывать их «патчами». С дизайном не заморачивались – оскалившийся питбуль, крокодил, серп и молот (мама придумала), череп, голова кота – это для особо модных девушек.

– Теперь нужно как можно дороже впарить их главным карго-культистам нашей страны! – предложил я следующий шаг.

– Это фарцовщикам? – правильно поняла мама.

– Им! – кивнул я. – Давай считать. Без учета уже отработанной джинсы́ какая получилась себестоимость?

– Копеек пять? – пожала плечами мама.

– Значит, просим пятнадцать рублей, в процессе торга согласившись на десять.

– Ты что, сдурел? – обомлела родительница. – Кто такие деньги за такое отдаст?

– Ты недооцениваешь вырабатываемую собственными руками прибавочную стоимость! – покачал я на нее пальцем, подошел к шкафу, вынул оттуда увесистый «Капитал» и уронил его поверх разложенных на столе патчей: – Вот, почитай!

Мама озадаченно посмотрела на книжку и громко рассмеялась.

Глава 5

Фарцовщика на улицах Москвы искать не пришлось – одному из них мама штаны и дорабатывала, и он скоро придет забрать заказ.

– Филькой зовут! Фил! – ехидно фыркнула родительница.

– Меньшего я и не ожидал! – хмыкнул я.

Ожил дверной звонок, и мама пошла открывать, через несколько секунд вернувшись с одетым в джинсы, джинсовку и футболку «Битлз» молодым человеком лет двадцати. Неплохо упакованный! На голове – лихой начес, во рту – жвачка.

– Здорова! – вопреки ожиданиям, поприветствовал он меня на родном языке и спросил: – Как дела?

– По кайфу! – честно ответил я.

– Как-как? – заинтересовался Фил. – «По кайфу»? Прикольно, я запомню! Держи!

И выдал мне одинокую пластинку жвачки.

Ну и жмот!

– Спасибо, – не стал я отказываться и убрал подарок в стол.

– Я померию, теть Наташ? – безграмотно спросил Фил, кивнув на лежащие на диване джинсы.

– Конечно, – разрешила она.

Проигнорировав ширму, фарца принялся примерять штаны прямо у нас на глазах. Подвигав бровями на трусы расцветки американского флага, мама решила:

– Пойду чайник поставлю.

– Козырно! – одобрил мамину работу Фил, похлопал ладошками по бедрам и приземлился на диван. – В них и пойду!

– Грац с обновкой! – поздравил его я.

– Как-как? – Понравилось ему и это. – «Грац»?

– Поздравляю, – расшифровал я. – От английского…

– Понял, не тупой! – самонадеянно заявил он и выдал мне еще пластинку жвачки.

– Спасибо! – убрал в загашник и этот подарок и достал взамен патч с питбулем, положил фарцовщику на ногу: – Смотри, какая штука есть.

– Козырно! – оценил он. – Подарок?

– Было бы мое – подарил бы, – скорбно вздохнул я. – Но это же мама вышивала, трудилась, глаза портила… – развел руками.

– Сколько? Он один у вас? – спросил Фил, рассматривая патч на вытянутых руках.

– Пятнадцать рублей штука, еще вот такие есть… – выложил ему на ноги остальное.

– Теть Наташ! – обратился фарцовщик к вернувшейся в комнату маме. – А может, Сережку к нам пристроить? Нам башковитые нужны.

– Ну уж нет! – не позволила она.

Пожав плечами с видом «не больно-то и хотелось», Фил начал торг:

– Пятнадцать – это несерьезно! Это же просто заплатка!

– Заплатка – это дыру в совковых шмотках затыкать! – поправил я его. – А это – атрибут стиля! Называется «патч».

– Патч? – задумчиво почесал фарца подбородок. – По пять!

– Прикинь, такого ни у кого нету! – добавил я аргумент. – А у тебя будет! Тупо самый модный чувак на районе! По четырнадцать!

– Я и так! – самодовольно фыркнул Фил и повысил ставки: – По семь!

– Работа мелкая, кропотливая! – показал на аккуратно вышитые клыки пса. – Ручная! Меньше тринадцати рублей не стоит!

– Да я теперь хоть сам таких наделать могу! – выкатил фарца последний аргумент и виновато посмотрел на маму, продемонстрировав остаточное воспитание: – Извините, теть Наташ, у вас очень здорово получилось!

– Давай тогда по десять, – предложила мама.

– Ай, идет! – махнул рукой Фил и рассчитался с мамой за джинсы и «заплатки». Еще за рубль она пришила ему на левую ногу череп, на правую – питбуля. Обувая кроссовки марки «Адидас», Фил спросил: – А если я вам неликвидных джинсов принесу – вы еще сделаете, теть Наташ? Только уже по девять.

– Неси, – кивнула довольная мама.

Когда дверь за гостем захлопнулась, мы дали друг другу пять.

– Надо гитару тебе новую купить, – решила мама. – А эту вернем деду Леше.

– Это будет правильно, – кивнул я.

– Сам сходишь, – решила мама и выдала мне аж пятидесятирублевую бумажку: – Вот, только хорошую бери! А на сдачу Катю в кино сводишь, – подмигнула. – А те не трать, копи на что-нибудь. Проигрыватель, например! – подсказала благородную цель и спросила: – Еще эксперименты будут?

– А у тебя есть каталоги с одеждой? – спросил я.

– Полно! – фыркнула она. – А ты что, забы… – Осеклась.

– Старого нет – будет новое, – успокоил я ее.

Каталоги оказались, конечно же, советскими. Нашел модель в белых брюках и красной клетчатой блузке.

– Штаны вот так… Блузка вот так… Здесь – клевый белый ремень.

– Я себе такое сошью, – моментально оценила мама моду грядущих семидесятых годов. – А еще что?

«Еще чего» было много, и по итогу мама решила завтра обойти всю фабрику – посоветоваться.

– Дешевле двухсот платье не отдам, – решительно кивнула она особо удачному эскизу и тут же принялась что-то кроить.

Я же сходил помылся в душе при помощи хозяйственного мыла (что поделать), почистил зубы зубным порошком и лег спать – уже десять вечера, солнце село!

* * *

С утра мы с тетей Надей сходили в поликлинику – здоров! – и она помогла мне отыскать универмаг, где за сорок рублей (мама же сказала брать хорошую) купил себе акустическую гитару производства фабрики музыкальных инструментов имени А. В. Луначарского и отказался от покупки футляра – это ж не чехол, а натурально деревянный сундук. Зато купил запасные струны – тоже дорого, блин. Может, подумать о кладах еще разок?

– Доволен? – спросила мамина подруга и зарядила в автомат с газировкой монетку. – Тебе с сиропом?

– Без него, – вспомнив о пломбах, попросил я и ответил: – Доволен! Свое всегда лучше чужого.

Вернувшись домой, пообедали нашими пельменями, и она пошла забирать дочь от бабушки, а я, глянув в окно, закинул в карман мелочи, пластинку жвачки и вышел во двор.

– Привет! – поздоровался с одетой в черную юбку чуть ниже колена и серую блузку мрачной Таней.

Она, конечно, мрачная, но мордашка очень симпатичная, а фигурка имеет хороший потенциал. Но это я без задней мысли – мне даже не особо-то и хочется, если честно, в силу возраста. Вот через годик-другой на стены буду лезть, но пока можно просто и беззаботно дружить со всеми милахами подряд.

– Привет! – Безнадегу на ее лице на краткий миг осветила улыбка.

Увы, исчезнув без следа.

– Почему ко мне не прилетает сова? – спросила она.

Сов я оставил – для советского менталитета вполне канают.

– Колдовать не умеешь, – честно ответил я.

– А ты? – спросила она.

– Алхимией немножко занимаюсь, – доверительно прошептал я.

– А какие зелья варить умеешь? – прошептала и она, наклонившись поближе и затрепетав ресничками.

– Не знаю, как оно называется, но, если покрошить котлету и перемешать с макаронами, получится вкуснее.

– Дурак! – захихикала девушка.

Вот так уже лучше!

– Ты не занята? Пошли в кино?

– У меня денег нет, – расстроенно ответила она.

– У меня есть, – не отстал я.

– Я тебе потом отдам, – пообещала девушка.

– Когда разбогатеешь, – выставил я рамки.

– А что там сегодня дают?

– Дают там фильм про Чапаева, – загнул палец.

Таня поморщилась.

– Фильм про Фрунзе, – загнул следующий.

Таня сморщилась еще сильнее.

– И фильм про любовь! – добавил я.

– Пойдем на него, – предложила она.

– До него еще полтора часа, – заявил хитрый я. – Придется идти в кафе-мороженое.

В кафе-мороженое Тане явно очень хотелось, но:

– У меня денег нет.

– У меня все еще есть, а ты все еще отдашь, когда разбогатеешь, – терпеливо объяснил я и поднялся со скамейки, пресекая дальнейшие диспуты: – Пошли?

– Пошли! – поднялась и она.

Вышли со двора, и я закрепил успех парочкой анекдотов. Вот такое настроение нам подходит! Теперь можно начинать расспрашивать обо всем, кроме положения дел в семье.

– А у тебя какой цвет любимый? – спросил я.

– Ты же, когда анкету мне заполнял, читал, – надулась она.

– Так я же ничего не помню, – развел я руками. – Прости, но в моих глазах мы разговариваем впервые в жизни.

– Точно! – хлопнула она ребром кулака по ладошке и смущенно засмеялась: – А я и забыла! – Успокоившись, ответила на вопрос: – Красный.

– Как кумач? – спросил я.

– Да, – не стала она играть в нонконформизм и спросила: – А у тебя?

– Зеленый, наверное? – пожал я плечами. – На зеленое приятно смотреть, успокаивает.

– Папашина рожа с перепоя совсем не успокаивает, – помрачнела она.

Зеленеет батя, похоже.

– А музыку какую любишь? – переключил я ее на конструктив.

– Мне Пьеха нравится, – удивила она. – И Зыкина, но это только потому, что маме она нравится, – с детской непосредственностью призналась она.

Потешно – на шестьдесят лет назад перелетел, а имена все те же!

– Муслим Магомаев еще, – добавила Таня.

Этого тоже помнят.

– И «Битлы», – этот пункт вышел каким-то неуверенным.

– Мне тоже они не нравятся! – прошептал я ей на ухо.

Ухо немного покраснело, а девушка обрадовалась:

– Ну слава богу!

И где теперь ваш научный атеизм?

– Я уж думала, я одна такая, бракованная! – светлела она прямо на глазах.

Нечаянно подлечил подростку комплексы!

– Слушай, может, не пойдем в кафе, а вон у тетеньки мороженого купим? – указала она на палатку на нашем пути.

Это потому, что в кафе дороже? Я у мамы спрашивал – вдвоем с Таней мы бы «прогуляли» что-то типа трояка, потому что стесняться я бы не стал и ей не позволил.

– Можно и так, – пожал я плечами.

Скромная девочка просветлела еще сильнее, и я купил пару «эскимо». Нашли скамейку в тени тополя, уселись.

– А правда вы с Артемом и Вовкой много денег заработали? – аккуратно откусив кусочек и прищурившись от удовольствия, спросила она.

– Было дело, – кивнул я.

– Я тоже могу шапку держать, – попросилась она на работу.

– Я маме обещал больше так не делать, – расстроенно признался я.

Тайное всегда становится явным, и если обещал – надо делать.

– Маме врать нельзя, – грустно вздохнув, не стала она обзывать меня «маменькиным сынком».