– Один из почитателей! Скажи ему, что всеслышащий Брахма слышит всех и пусть он идет молиться мне, как и все, в Храме, для этого, собственно, и созданном!

Рука Брахмы потянулась было к выключателю, но вдруг замерла.

– А как он узнал о линии Храм – Небо? – удивился он. – И о прямом общении святых и богов?

– Он говорит, – отвечал жрец, – что он из Первых, и мне нужно передать, что Сэм хотел бы переговорить с Тримурти.

– Сэм? – сказал Брахма. – Сэм? Да этого не может быть… сам Сэм?

– Он известен здесь как Сиддхартха, Бич Демонов.

– Жди моего соизволения, – промолвил Брахма, – распевая покуда подобающие стихи Вед.

– Слушаю, мой Властелин, – ответил жрец и запел.

Брахма перешел в другую часть павильона и замер перед своим гардеробом, решая, что надеть.

Князь, услышав, что его зовут, отвлекся от созерцания внутренности Храма. Жрец, чье имя он позабыл, манил его с другого конца коридора. Он пошел на зов и очутился в кладовой. Жрец нащупал потайной рычаг и толкнул ряд полок, который, словно дверь, открылся вовнутрь.

Шагнув через эту дверь, князь очутился в богато украшенной усыпальнице. Сверкающий видеоэкран висел над алтарно-контрольной панелью, обрамленный бронзовым нагом, сжимавшим в зубах собственный хвост.

Жрец трижды поклонился.

– Привет тебе, правитель мироздания, могущественнейший среди четырех божественных чинов и восемнадцати райских воинств. Из пупа твоего произрастает лотос, руки твои пахтают океаны, тремя шагами…

– Подтверждаю правоту сказанного тобой, – перебил Брахма. – Слышу и благословляю. А теперь ты можешь оставить нас.

– ?

– Да-да. Сэм наверняка оплатил частную беседу, разве не так?

– Владыка!

– Все! Ступай!

Жрец быстро поклонился и вышел.

Брахма изучал Сэма; тот был одет в темные рейтузы, небесно-голубую камизу, зелено-голубой тюрбан Симлы, к поясу из потемневших железных колец были привешены пустые ножны.

В свою очередь и Сэм разглядывал своего визави, чей силуэт четко вырисовывался на черном фоне; одет он был в костюм из тончайшей кольчуги, на который накинул сверху щегольской плащ, сколотый на груди брошью с огненным опалом. Голову Брахмы венчала пурпурная корона, усеянная пульсирующими аметистами, а в правой руке он сжимал скипетр, украшенный девятью приносящими счастье самоцветами. Глаза – два темных пятна на темном лице. Нежные звуки вины разносились вокруг него.

– Сэм? – сказал он.

Сэм кивнул.

– Пытаюсь догадаться, кто ты на самом деле, Великий Брахма. Должен сознаться, что мне это не удается.

– Так и должно быть, – сказал Брахма, – если кому-то суждено быть богом, который был, есть и будет всегда.

– Красивое одеяние ты носишь, – заметил Сэм. – Просто очаровательное.

– Спасибо. Мне трудно поверить, что ты все еще жив. По справкам, ты уже лет пятьдесят не требовал нового тела. Это весьма рискованно.

Сэм пожал плечами:

– Жизнь полна риска…

– Согласен, – сказал Брахма. – Прошу, возьми стул и садись. Устраивайся поудобнее.

Сэм так и сделал, а когда он опять посмотрел на экран, Брахма восседал на высоком троне, вырезанном из красного мрамора, над ним пламенел раскрытый зонт.

– Выглядит не слишком-то удобным, – заметил Сэм.

– Сиденье с поролоном, – улыбаясь, ответил бог. – Если хочешь, кури.

– Спасибо. – Сэм вытащил из привешенного к поясу кисета трубку, набил ее табаком, тщательно умял его и закурил.

– Что же ты делал все это время, – спросил бог, – соскочив с насеста Небес?

– Взращивал свои собственные сады, – сказал Сэм.

– Мы могли бы использовать тебя здесь, – сказал Брахма, – в нашем гидропонном департаменте. Что касается этого, может быть, еще могли бы. Расскажи мне о своем пребывании среди людей.

– Охота на тигров, пограничные споры с соседними царствами, поддержание высокого морального духа в гареме, немножко ботанических штудий – все в таком роде, жизнь в ее банальности, – неспешно поведал Сэм. – Теперь силы мои на исходе, и я опять взыскую свою юность. Но чтобы вновь стать молодым, как я понимаю, мне придется подвергнуться промывке мозгов? Так?

– В некотором роде, – признал Брахма.

– Могу я полюбопытствовать, с какой целью?

– Неправедный ослабнет, праведный окрепнет, – изрек, улыбаясь, бог.

– Предположим, я неправеден, – спросил Сэм, – каким образом я ослабею?

– Колесо сансары повернется для тебя вниз: тебе придется отрабатывать бремя своей кармы в низшей форме.

– А у тебя под рукой нет данных – процента тех, кто идет вниз, и тех, кто идет вверх?

– Надеюсь, ты не подумаешь, что я не всемогущ, – сказал, прикрывая скипетром зевок, Брахма, – если я признаюсь, что подзабыл эти данные.

Сэм хмыкнул.

– Ты сказал, что вам в Небесном Граде нужен садовник.

– Да, – подтвердил Брахма. – Уж не намерен ли ты обратиться к нам за работой?

– Не знаю, – сказал Сэм. – Может быть.

– Что означает – может быть, и нет, – уточнил его собеседник.

– Да, может быть, и нет, – согласился Сэм. – Что касается человеческого разума, то в былые дни не было этого невразумительного перетягивания каната. Если кто-то из Первых желал возродиться, он платил за тело, и его обслуживали.

– Мы живем уже не в былые дни, Сэм. На пороге новая эпоха.

– Можно – почти что – подумать, что вы стремитесь устранить всех Первых, которые не выстроились у вас за спиной.

– В пантеоне комнаты есть для многих, Сэм. Есть ниша и для тебя, если ты решишь заявить о своих на нее правах.

– А если нет?

– Тогда наводи справки в Палате Кармы.

– А если я выбираю божественность?

– Мозг твой зондировать не будут. Хозяевам посоветуют обслужить тебя быстро и отменно. Будет послана летательная машина, чтобы доставить тебя на Небеса.

– Все это наводит на некоторые размышления, – сказал Сэм. – Я люблю этот мир, хотя он и погряз в темноте Средневековья. С другой стороны, любовь эта ничуть не поможет мне насладиться объектами моего желания, если мне будет предписано умереть подлинной смертью или принять образ обезьяны и скитаться в джунглях. Но не очень-то мне любо и то искусственное совершенство, которое процветало на Небесах, когда я в последний раз посетил их. Подожди, будь любезен, чуть-чуть, я поразмышляю.

– В моих глазах твоя нерешительность является просто наглостью, – сказал Брахма. – Тебе только что сделали такое предложение…

– Да-да, и в моих, наверное, она выглядела бы так же, если бы мы поменялись местами. Но если бы я был богом, а ты – мною, ей-богу, я бы помолчал немного, пока человек принимает самое важное свое решение за и про свою жизнь.

– Сэм, ты чудовищный торгаш! Кто еще заставлял бы меня ждать, когда на чашу весов брошено его бессмертие? Уж не собираешься ли ты торговаться – со мной?

– Ну да, я же потомственный торговец ящерами – и я страшно хочу кое-чего.

– Что же это может быть?

– Ответы на несколько вопросов, которые преследуют меня вот уже некоторое время.

– К примеру?..

– Как тебе ведомо, я перестал посещать собрания старого Совета более сотни лет тому назад, ибо они превратились в длиннющие заседания, рассчитанные так, чтобы отсрочить принятие решений, и стали главным образом поводом для Празднества Первых. Нынче я не имею ничего против праздников. По правде говоря, века полтора я являлся на них только для того, чтобы еще разок хлебнуть добротного земного зелья. Но я чувствовал, что мы должны сделать что-то с пассажирами, равно как и с отпрысками наших многочисленных тел, а не бросать их на произвол судьбы в этом порочном мире, где они неминуемо превратятся в дикарей. Я чувствовал, что мы, команда, должны им помочь, обеспечить их преимуществами сохраненной нами технологии, а не выстраивать себе неприступный рай, используя мир в качестве комбинации охотничьих угодий и борделя. И вот я давно пытаюсь понять, почему это не было сделано. Это был бы, кажется, честный и справедливый путь управлять миром.

– Я делаю отсюда вывод, что ты акселерист.

– Нет, – сказал Сэм, – просто любопытствующий. Я любопытен, вот единственная причина.

– Тогда, отвечая на твой вопрос, – заговорил Брахма, – скажу, что причиной этому – то, что они не готовы. Если бы мы начали действовать сразу – да, тогда это могло сработать. Но нам поначалу было все равно. Потом, когда возник этот вопрос, мы разделились. Слишком много прошло времени. Они не готовы и не будут готовы еще много веков. Если их на настоящем этапе снабдить развитой технологией, это приведет к неминуемым войнам, которые уничтожат и те начинания, которые они уже претворили в жизнь. Они зашли далеко. Они дали толчок цивилизации по образу и подобию своих древних праотцов. Но они еще дети, и, как дети, они бы играли с нашими дарами и обжигались бы на них. Они и есть наши дети, дети наших давным-давно мертвых первых тел, и вторых, и третьих, и неизвестно скольких еще – и отсюда наша родительская за них ответственность. Мы должны не допустить, чтобы они стали акселератами, чтобы ускорение их развития привело к индустриальной революции и уничтожило тем самым первое стабильное общество на этой планете. Наши отцовские функции легче всего выполнять, руководя ими, как мы это и делаем, через Храмы. Боги и богини – исходно родительские фигуры, и что же может быть правильнее и справедливее, чем принятие нами этих ролей и последовательное их использование?

– А зачем же тогда вы уничтожили их собственную зачаточную технологию? Печатный станок изобретался на моей памяти трижды – и всякий раз изымался.

– Делалось это по тем же причинам – они еще не готовы. И было это на самом деле не открытие, а скорее воспоминание. Нечто из легенд, которое кому-то удалось воспроизвести. Если нечто должно появиться, оно должно явиться результатом уже наличествующих в культуре факторов, а не должно быть вдруг вытащено за уши из прошлого, как кролик из цилиндра фокусника.

– Похоже, ты проводишь в этом пункте очень последовательную линию. И наверное, твои лазутчики обшаривают весь мир, уничтожая все признаки прогресса, какие только им удастся обнаружить?

– Нет, это не так, – сказал бог. – Ты рассуждаешь так, будто мы хотим навсегда нести бремя божественности, будто мы стремимся поддерживать средневековую темноту, чтобы навечно терпеть скуку нашей вынужденной божественности!

– Короче говоря, – заключил Сэм, – да. Ну а молитвомат, что установлен у самого входа в этот Храм? Он что, с точки зрения культуры – пара колеснице?

– Это совсем другое, – сказал Брахма. – Как божественное проявление, он вызывает у горожан трепет и никаких вопросов. По причинам религиозным. Это совсем не то, что дать им порох.

– Ну а если допустить, что какой-нибудь местный атеист утащит его и расковыряет на части? И если вдруг это будет Томас Эдисон? Что тогда?

– В них вмонтирована сложная система запоров. И если кто-нибудь, кроме жреца, откроет хотя бы один из них, устройство взлетит на воздух – вместе со взломщиком, разумеется.

– Как я заметил, вам не удалось не допустить изобретения перегонного куба, хотя вы и пытались. И вы шлепнули в ответ алкогольным налогом, который нужно платить Храмам.

– Человечество всегда искало избавления в пьянстве, – сказал Брахма. – Обычно это так или иначе отражалось и в религиозных церемониях, чтобы ослабить чувство вины. Да, поначалу мы попытались было подавить алкоголь, но быстро убедились, что это нам не под силу. И вот в обмен на выплаченный налог они получают благословение своей выпивке. Слабеет чувство вины, слабеет похмелье, меньше распрей – ты же знаешь, это психосоматическое, – а налог весьма невысок.

– Забавно все же, что многие предпочитают вполне мирскую выпивку.