Люблю вещи, про которые могу рассказывать и с которыми мне не скучно быть одной.

Собака-терапевт

Нашим пациентам очень важно не только получить вовремя обезболивание и другую медицинскую помощь. Людям в конце жизни страшно остаться в одиночестве, как будто бы болезнь или стены больницы навсегда отрезают от мира, от людей, от жизни.

А наши волонтеры, которые, не жалея времени и сил, приходят помогать в хосписы, несут с собой запах улицы, шум машин, холод зимы – привносят жизнь в однообразные больничные будни.

Спасибо, дорогие сотрудники хосписов, за то, что всё это принимаете. И поддерживаете идеи, которые приходят в голову координаторам^[4], а им в голову вечно приходит что-то новое: от собак-терапевтов^[5] до мастер-класса по декупажу, от водосвятного молебна до празднования Масленицы в стенах хосписа. То концерт, то «тележка радости», то шахматный турнир, то чаепитие с пирожными. А летом я жду пикник, шашлыки, концерты на улице…

Еще несколько месяцев назад фраза «К нам приедут собаки-терапевты» вызывала недоумение и легкую панику, а недавно наша волонтер и ее дворняжка Найти шли по коридору и их встретил новый сотрудник. Увидел собаку – замер. А сотрудник-старожил похлопал его по плечу и сказал:

– Да успокойся, это нормально, это ж собака-терапевт!

Зиночка

У нас уникальная няня. И у нее все уникально: характер, работоспособность, запасы любви, хинкали у нее уникальные. Она даже болеет уникально, как никто, что мне особенно удивительно, ведь я привыкла к медицинским книгам, к описанию симптомов, к пациентам, врачам, жалобам, но Зиночке поставить диагноз никто не сумеет. Болеет она редко, тихо, никогда не жалуется. Если я что-то замечаю и спрашиваю, ответы дает загадочные.

– Зин, что-то вы грустная, вы себя плохо чувствуете?

– Не-е-ет, Нютачка, я проста не спала ночь, всё у меня в горле чесало и кололо, а теперь в ногу отдает.

– Зин, ну от горла вон на столе пастилки лежат, пососите.

– Ой, не-е-е-ет, Нютачка! Мне, наверное, от него так плохо, от него меня вырывает, он ко мне прилипает, к внутри, знаете…

– Зина, вы давление измерили?

– Не-е-ет, Нютачка, я сахар мерила.

– И как?

– Хороший сахар, восемнадцать. Много, конечно, после кофе с конфетами и вареньем.

– Зина-а-а! Сахар надо утром натощак!

– Зачем?! Нютачка, натощак сахар низкий, не надо полоски переводить…

* * *

– Зина, вы себя как чувствуете?

– Харашо, Нютачка. Дети покушали, и я себя харашо чувствую. И папа ваш сказал, что хачапури сегодня удались, и я себя харашо чувствую.

– Зин, а голова, у вас же голова болела?

– А-а-а, голова, да! Это потому, что я сижу и думаю, дела нету у меня, и вот голова болит. Надо вставать дела делать.

– А может, давление или температура?

– Не-е-ет, Нютачка, вот у меня была однажды температура, в Ереване, муж меня отвел к доктору, у меня так болело в горле, что я не могла расцепить зубы совсем, ни пить, ни глотать, ни говорить. И доктор мне проколол рот. Целый стакан гноя вылил! Вот тогда болела голова, а сейчас не-е-ет.

– Зина, а что это за болезнь: не расцепить зубы и стакан гноя?

– Я не знаю, но в горле болезнь была, и во рту, я потом два года натощак каждое утро пила ложку водки с медом, всё-о, всё-ё-о-о-о, Нютачка, больше уже не болела голова.

* * *

– Нютачка, они всё время едят, сил моих больше нет.

– Согласна, моих тоже. Давайте просто пиццу закажем.

– Вы что?! Целый холодильник еды: плов, суп, компот, сациви, сырники сделала, салат грибной. Не надо пиццу! Дети нормально должны кушать!

– Зина, если вы будете столько готовить, они и будут есть – вкусно же.

– Не знаю, что и делать. Лёва ест-ест и совсем не поправляется. Думаю, надо ему просто мясо много.

– Хорошо, я куплю сегодня.

– Не надо, Нютачка, вы отдыхайте, я сама куплю. А то вы покупаете в магазине просто красивое, а я на рынке лучше куплю хорошее.

* * *

– Зиночка, вы уж очень Мишу раскормили, он стал толстый.

– Нютачка, ребенок кушать хочет, я же не насильничаю! Нютачка, он только прибежит к дому, а у меня уже аладики, бутерброды с вареньем, фсё уже готово ему, Нютачка…

– Зин, ну не надо ему больше оладьи и бутерброды с вареньем, вон пусть морковку с грядки грызет.

– Нютачка, я так не могу, у меня сердце прямо лопается, лопается мое сердце. Все дети так кушают, и Миша мой, такой сладкий мальчик, джана мой. Все дети мороженое кушают на полдник, а мой Миша-джан будет марковку грызть? Нютачка, лопнет сердце мое от этого… Мишенька, а ну-ка скажи маме, ты хочешь скушать сейчас хлеба с маслом и вареньем клубничным? Скажи маме!

– Мам, мне некогда тут с вами. Мне надо идти мотоблок перебирать с дядей Артёмом и кроликов кормить. Зин, дайте мне поесть что-нибудь быстренько, живот к спине прилип уже. Хлеба белого с вареньем дайте поскорее!

Арбуз

В палату хосписа привезли пациента, который месяц провел в отделении реанимации в больнице. В белых стенах и кафеле, на белом белье, под белой простыней, глядя на белый потолок, среди людей в белых халатах.

И тут вдруг к обеду угощают всех арбузом, он смотрит на арбуз долго-долго и так тихо и сипло говорит:

– Какой красный…

Ужас

Не могу молчать! В хосписах Москвы творится невообразимый ужас! Сначала туда запустили волонтеров, людей без медицинского образования, потом пустили артистов, якобы искусство и музыка влияют на качество жизни, а теперь еще собаки-терапевты.

И результат не заставил себя ждать! Волонтеры вывезли бабушку, обычную болеющую бабушку, гулять к пруду в парк у метро «Ботанический сад», другая пожилая женщина, видимо по принуждению, находилась в саду хосписа прямо в кровати и собирала гербарий из листьев. Один из пациентов спал на диванчике в холле хосписа, потому что решил уступить уставшей медсестре свою койку в палате! В предыдущей больнице его привязывали, чтобы не сбежал, а в хосписе его развязали, и он убежал спать в холл!!!

Две собаки буквально выжили неизлечимо больного пациента из его кровати! Заставили его сначала сесть, потом встать, а потом еще и хохотать! Что же это будет, товарищи?! Безобразие!

Да, недавно были клоуны, по палатам ходили, а потом для профилактики выгорания персонала заставили сотрудников надеть одни большие трусы. Устроили для пациентов цирк какой-то!

А ведь у этих пациентов даже сил жаловаться уже нет!

От нехватки времени и любви

Мама всегда говорила, что нам всем не хватает любви… Мама была права. Мамы обычно правы. Чтобы у меня было чуть больше любви, я завела собаку, дети назвали ее Чубакка. Сначала муж был против, но теперь он сам получает от этого белого комочка еще немного любви и для себя.

А у меня иногда совсем опускаются руки. От всего. От усталости. От количества дел. От ответственности. От понимания непосильности и неподъемности собственных планов. От нехватки времени и любви. И собака не помогает…

Помогают люди. Каждую неделю, каждый час, каждый день самые разные люди, сами того не понимая, помогают вставать по утрам и идти на работу, помогают не подавать виду, что я сама сомневаюсь в своих действиях; помогают верить, что все получится.

Надо поклониться многим людям вокруг, потому что из всего этого хаоса, в котором я живу каждую неделю, через годы складывается что-то очень приличное, на что нам всем будет не стыдно оглянуться.

Я вас всех очень люблю, только показать не умею – наверное, потому что я не собака.

Время, когда я одна

Я не умею и не люблю быть одна. Ну то есть я вроде все сама умею, но как-то вот вечно кто-то нужен рядом. То телефон подать, то чаю намутить, то мусор вынести, то штору подержать, когда я ее за карниз цепляю, то файл распечатать. Я вечно нахожу, чем напрячь людей рядом. Даже если вполне все могу сама… Ну просто не могу людей без дела оставить, видимо. Мама смеялась: пионервожатая, иди отсюда, оставь нас в покое.

Но в последние пару лет у меня физическая потребность в одиночестве. Мне просто необходимо иногда побыть одной. Я хочу находиться в помещении, где мало предметов, светлые стены, где нет людей, где тихо-тихо, как в советской больнице в отделении физиотерапии после 16:00. Где никто даже за дверью меня не дожидается.

Как ни странно, это практически недостижимая роскошь. Я даже в ду́ше с телефоном, потому что надо быть на связи. То начальство, то пациенты. Выходных нет, а если и есть – то лучший выходной, когда успеваешь сделать побольше из того, что было отложено «на выходные».

В последнее время я стала избегать любых дополнительных выходов в люди, если это не по работе и можно не идти. Ни в кино, ни по магазинам, ни в гости – не хочу. Под подушку хочу, лицом в матрас. Заныкаться где-то, где нет ни души. Только вот где? Это уже патология, думаю. Как живут публичные, действительно всеми узнаваемые люди, – я не представляю.

Время, когда я одна, – это дар. Можно подумать, почитать, написать что-то – мне всегда для этого нужна была тишина. Можно не думать, как выглядишь. Можно будущее поконструировать – мечтать важно, без этого не построить ничего. Можно поничегонеделать. Можно пылесосить в наушниках, в которых поет Цой, и подпевать без стеснения, в голос. Короче, мне нужно время на такое вот сумасшедшее и такое простое свое собственное одиночество. Когда некого просить сделать чайку, и это счастье. Сама сделаю. И при этом так страшно это одиночество заполучить. А вдруг оно будет не на денек, а навсегда… до конца… так что за руку некого будет держать…

Вчера у меня было несколько часов одиночества. Одна любимейшая моя писательница, которую Бог наградил умением любить многих и без условий и видеть насквозь, дала мне ключи от своей загородной квартирки в писательском поселке. Замшелый кусочек приятного законсервированного Советского Союза, квартиры Союза писателей. Синие елки на въезде. Мобильный телефон не работает, совсем. Не ловит сеть. И нет интернета. Зато прямо за окном журчит ручеек какой-то, его не разглядеть сквозь листву, но слышно, как вода бежит. Звук тишины. На балконе в скворечнике – птенцы. А из-под крана вода такая, как была в детстве в провинциальных гостиницах, когда с классом ездили на экскурсии. С запахом сероводорода. От нее волосы потом жесткие.

Там я никого, ни одного человека не знаю, и никто не знает меня. Там никто от меня ничего не ждет. Там даже соседей не видно. Это счастье.

Дома, в Москве, даже воскресным утром я все равно не могу спать или валяться до бесконечности. То телефон растревожит, то я сама себя поднимаю: мол, вставай, ну это же единственный день в неделе, когда ты дома, пойди приготовь завтрак всем, лентяйка, это же твои дети и муж, ты должна хоть немного времени провести с ними…

Должна-должна-должна. А там я никому ничего не должна. Нет связи с миром ни через интернет, ни через старый серый совковый мертвый забор.

Зато лес ломится прямо в окно, а в дверь дома лезет трава. И этот ручей в овраге за домом. Далекий и ровный гул машин на шоссе, тихий-тихий, слышный лишь совсем ночью, когда засыпаешь. И далекие машины не раздражают и не утомляют, а наоборот, своей этой едва доносящейся до окон активной жизнью лишь напоминают: шоссе далеко от меня, а мне спешить некуда, я вне. Вне всего, кроме, наконец-то, себя самой.

И мне, оказывается, с самой собой очень даже неплохо. Тихо потому что.

Переживательно-материнское

Сейчас проводили старшего ребенка на раскопки под Новгород на две недели. У Лёвы опять, как всегда, было вещей больше, чем у кого-то еще. Чемодан. Рюкзак. Пакет со всякой едой: в списке было написано: «вечерний сухожор». И отдельно спальник – в списке было написано: «если у кого есть спальник, возьмите».