Михаил Ланцов: Сын Петра. Том 5. Ветер перемен

* * *

Пролог

1708 год, январь, 10. Москва

– Это же все, все, что нажито непосильным трудом, все погибло! – убивался Лопухин-старший^[1].

И плакал.

Искренне. Навзрыд…

Взрыв на пороховой мануфактуре потряс всю Москву. Громыхнуло так, что на версту окрест окна повыбивало. Там, где они были, конечно.

Петр же смотрел холодно и равнодушно.

– Что там случилось? – спросил он у неприметного человека, стоявшего за спиной причитающего.

– Готовый порох своевременно не вывезли. Складывали в одном месте навалом. Кто-то рядом с ним решил покурить…

– КТО?! КАКАЯ …?! – воскликнул Лопухин-старший, вскакивая. К счастью, его крик потонул в гудке. Где-то недалеко спускали пар с парового котла.

– Свидетелей не осталось, – развел руками сотрудник полиции.

Алексей-таки сподобился. И на базе ведомства Федора Юрьевича Ромодановского создал полицию с ее вполне обычными функциями. Во всяком случае, начал эту структуру создавать, так как нужда в ней имелась весьма изрядная. И в уличной патрульно-постовой службе, включая конную полицию, и в службе участковых, и во всяких следственных структурах вроде импровизации на тему МУРа. Да и ОМОН для поддержания общественного порядка требовался. Но начало не финал, и нужно было проделать еще очень приличную работу. В том числе и потому, что подобное ведомство создавалось, по сути, впервые в мире. Во всяком случае, в современном его виде^[2]…

– Но хоть кто-то что-то видел? – холодно поинтересовался царь.

– Мы опросили всех окрест, но это ничего не дало. Осмотр места взрыва позволил установить личности большей части погибших. Их опознали. Двое пропали без вести. Сейчас ищем. Вполне возможно, что они непричастны, но после взрыва испугались и попытались скрыться.

– НЕПРИЧАСТНЫ?! – рявкнул Лопухин-старший.

Сотрудник полиции ничего не ответил.

Петр же кивнул, принимая ответ. И отпустил сотрудника, предупредив, чтобы ему докладывали о ходе расследования. А когда тот ушел, обратился к стенающему родичу:

– Порох почему не вывозили?

– Управляющий там погиб. Не ведаю.

– Это ваша мануфактура. Кто должен ведать? Я?! Леша?!

– Узнаю.

– Узнай, – холодно процедил царь. – Ступай.

– А как же нам быть?

– Как? Новую мануфактуру строить. Порох не вывозили с мануфактуры? Не вывозили. Ваша вина. Была бы война – шкуру бы спустил. А так – все восстановить и сделать лучше прежнего. Сроку – год.

– Но как же…

– Виновного промеж себя ищите. Кто недоглядел. Да с умом ищите. Мне с того ни горячо, ни холодно. Мне мануфактура надобна! Если еще раз по такой дури сгубите – накажу и более не доверю. И селитряной лишу! Ясно ли говорю?

– Куда уж яснее! – вскинул руки Лопухин в примирительном жесте. И в темпе ретировался, поняв, что сострадания у царя не дождется, а вот тумаков…

Царевич весь разговор сидел молча.

Пил кофе.

В этот раз сваренный по-турецки. Крепкий, черный, горький.

– Нет, ты видел? Видел? – спросил Петр у сына, когда дед Лопухин вышел. – На таком производстве! Ох, олухи! Ну как с ними работать?

– Отец, другого народа у нас нет.

– Спасибо, сынок, – саркастичным тоном произнес царь и поклонился Алексею в пояс. – А то я, дурак старый, о том и не ведаю.

– Кофе хочешь? – улыбнулся сын.

– Водки хочу.

– Я тоже хочу водки, но кто тогда работать будет? Он, что ли? – кивнул сын на дверь, куда вышел старший Лопухин. – Думаешь, он какой-то вывод сделает?

– И что ты предлагаешь?

– Отец, мы слишком сильно рванули вперед. Очень сильно. И прыгнули выше своей головы. Оттого и ломается все да взрывается. Вспомни, что твоя держава представляла собой лет десять назад. И что сейчас. Природа не терпит пустоты. Мы в этот кораблик, под названием «Россия» напихали за эти недолгие годы столько, что он едва на плаву держится. Вон все трещит и скрипит, норовя развалиться.

– Это я и так вижу, – буркнул отец, присаживаясь рядом и наливая себе в чашечку кофе из кофейника. – Да и не ты один о том мне сказывал. Пусть и не столь поэтично. Впрочем, пока никто мне так и не ответил – что со всем этим делать.

– Нам нужно вводить трудовой кодекс и державные нормативы безопасности. И сурово карать за их нарушение.

– Трудовой кодекс… опять ты про него.

– Напомни мне, пожалуйста, когда я вот так методично что-то тебя упрашивал сделать, хоть раз я предлагал что-то дурное?

– Ты понимаешь, что заводчики восстанут?

– Что значит «восстанут»?

– Мы их прибытка лишим твоим кодексом и нормативами.

– А вот эти взрывы и прочие аварии их прибытка не лишают? Тот же дед – он людей потерял, в том числе обученных, заводской корпус и много ценного оборудования. Простой опять же. Сколько он не будет выпускать порох, пока отстроится?

– То взрыв… – возразил отец.

– Я по Льву Кирилловичу посчитал. Никаких взрывов. Но из-за брака, вызванного переутомлением сотрудников, он теряет денег в несколько раз больше, чем если бы принял мои условия. Не все то, чем кажется, отец. А люди не автоматоны. Да и те постоянно использовать нельзя – смазывать надо и части всякие изношенные заменять.

– Ты уверен в том, что это нужно вводить? – спросил Петр Алексеевич, напряженно глядя сыну в глаза.

– Уверен, – ответил тот.

– Точно?

– Абсолютно.

– Хорошо. Тогда ты этим и займешься.

– Не могу.

– Это еще почему? – удивился царь, даже как-то растерявшись.

– Мне нужно на время уехать куда-то из столицы. Сейчас эти послы согласуют со своими столицами взятки и давят на нас. Но в таком деле не стоит спешить.

– Ты опять тянешь?

– Отец, я обещал – и я решу этот вопрос. Но сейчас прошу не спешить. Дай мне год-другой.

– Неужто ты к этим чернокожим прикипел так?

– Я просто кое-что задумал. Доверься мне.

– Это даже звучит страшно…

Часть 1. Самум

Красное солнце сгорает дотла,

День догорает с ним.

На пылающий город падает тень…

В. Цой, песня «Перемен»

Глава 1

1708 год, февраль, 2. Москва

Квадрига неслась вперед.

Бешено.

Безумно.

И невероятно быстро.

Лошади хрипели. А сама повозка отчаянно скрипела.

Казалось, вот-вот – и она просто развалится.

Мужчина чуть натянул поводья, чтобы притормозить. Хотя сама мысль о возможности этого казалась невозможной. Вот как неслись! Но лошади чуть-чуть сбавили ход.

Поворот.

Скрип стал более натужным. Опасным.

Возничий чуть присел на полусогнутых ногах и припал к борту, в сторону поворота, что оказалось непросто.

Простейшая полуэллиптическая рессора просела от натуги. Однако этого хватило, чтобы внешнее колесо немного оторвалось от грунта и стало проскакивать, лишь время от времени касаясь земли.

Выход из поворота.

Возничий перенес центр тяжести в другую сторону, помогая себе рукой. И с немалым трудом поставил идущую на одном колесе квадригу ровно.

Удар.

Скрип.

Период нестабильности, когда квадригу замотало из стороны в сторону. Но удалось удержаться. Стабилизироваться.

И возничий вновь стал погонять, разгоняясь.

Пятьсот шагов.

Новый поворот.

В этот раз двойной, с небольшим прогоном между ними.

Новый длинный ровный прогон.

И возничий вместо того, чтобы разгоняться, вильнул в сторону и направил свою квадригу в боковой карман ипподрома, начав тормозить. И поводья натянул, и на рычаг навалился, прижимая колодки к ободам колес. Заметив это, сразу навстречу выбежали специально обученные люди.

Ловко схватили разгоряченных, хрипящих лошадей. Словно бы повисли на них, облепив со всех сторон.

Другие двое рванули к основанию квадриги.

Удар молотком.

Вылетел стопор.

Еще удар.

Вылетел костыль.

И эту четверку лошадей увели прогуливаться через боковые ворота. После такой гонки лошадей, равно как и людей, нельзя просто останавливать. Нужно время, чтобы они немного походили и остыли. А на их место – поставили новых, свежих. Тех, что ждали.

Вывели.

Несколько молодцов подкатили квадригу к ним.

Поймали креплением оглобли паз на квадриге.

Воткнули костыль.

Воткнули стопор, ударом молотка его заклинив, чтобы не выскочил.

И возница с криками и улюлюканьем рванулся с места, выезжая из кармана и стараясь наверстать упущенное. На все про все потребовалось чуть больше двух минут.

Долго.

Невыносимо долго.

Ведь остальные три участника гонки продолжали бешеное движение…

Алексей решил не просто возродить старые добрые гонки на колесницах, а развить их и дополнить. Переходить на легкие упряжки в одну лошадь, как это произошло в оригинальной истории, он не стал. Зрелищности мало.

Не цепляло это.

Совсем.

Слишком жидко выглядело.

Однако и сами гонки он планировал проводить на пределе скоростей, которые могли развить лошади, поэтому позаимствовал кое-что из знаменитых в будущем гонок «Формулы 1», превратив эти скачки в этакий их прототип.

Безумный.

Отчаянный.

И не менее опасный.

За один заезд можно было каждому экипажу останавливаться всего два раза для замены лошадей. У каждой команды – свои комплекты. И на этих сменах выстраивалась стратегия. Когда, в каком порядке и каких лошадей ставить…

Параллельно в противоположном кармане остановился на пит-стоп другой экипаж. Карманов было только два, так что меняться там могли только половина участников одновременно. Остальные уходили на следующий круг, ожидая своей очереди. И кто в каком порядке – дело случая и стратегии. Это не было регламентировано.

Синий экипаж выехал из кармана, разгоняясь. А красный и черный, как раз выходя из крайнего поворота, решили туда заскочить. Они уже едва тянули. Было видно – лошади на грани.

Успела только одна – черная квадрига, – совершив опасный и резкий маневр.

Красная же, избегая столкновения, отвернула на новый круг. Там как раз освобождалось место.

Трибуны гудели, местами переходя на рев, словно какое-то хтоническое существо, даже несмотря на то, что они были заполнены едва ли на треть. Все-таки первое соревнование из новых. Но эта гонка захватила их.

Зрелище.

Яркое.

Сочное.

Захватывающее.

На фоне обычной и, в общем-то, серой жизни прямо лучик солнца. В какой-то мере этот вопрос решали церкви с их достаточно красивым ритуалом. Но там было все иначе. Тихо, спокойно, возвышенно. А тут – страсть и адреналин.

Квадриги неслись на пределе своих скоростей. И каждый поворот вызывал всплеск эмоций. Даже Петр, присутствовавший на открытии первых игр, сам что-то кричал, не сдерживая переполнявших его эмоций. О людях пониже рангом и речи не шло. Особенно отличались мещане. Те порой, как заправские футбольные фанаты, взрывались бурным ревом. Да и послы иностранных держав не остались равнодушными. А их хватало. Ничего подобного в светской жизни Европы попросту не было.

Вот синяя квадрига, сделав несколько кругов, вновь вильнула, пытаясь занять свободный карман. Зеленая тоже захотела.

Они опасно сблизились.

Левая пристяжная лошадь зеленой квадриги, которая заходила по внешнему радиусу, слишком прижалась к синей. К самой повозке. Чека колеса чиркнула ее по ноге, раздирая кожу. И, споткнувшись, лошадь полетела на землю, увлекая за собой остальных.

Синяя же квадрига резко забрала левее, уходя от всей этой катастрофы, чтобы и ее не зацепило, направляясь в оппозитный карман, который уже проскочили две другие.

Трибуны взревели!