– А теперь узнаем, как обстоят дела, что называется, на земле… Заслушаем ротмистра барона фон Штемпеля, помощника начальника Московского охранного отделения и человека, который знает все процессы не понаслышке. Не ограничиваясь, разумеется, Москвой и Московской губернией, а в целом! Давайте, ротмистр, ваш выход. Что делается, чтобы на маршруте августейшей семьи не было случайных и тем более злонамеренных происшествий?

Следом поднялся офицер в синем жандармском мундире: высокий, плечистый, с бородкой под императора – в народе ее тогда звали «а-ля Николя». Он вынул из портфеля несколько листов бумаги, но глянул в них лишь мельком и начал:

– Слушаюсь… В каждом из городов, где будут проходить торжества, отработаны пути следования государя. И к местам посещений, и по линии проводов. Пути станут окарауливать наши люди. Также будут устроены билетные бюро, где будут выдавать билеты тем, кто приглашен к участию в торжествах. Билеты подписывают лично губернаторы.

– Хорошо, хорошо, – поддакнул Булыгин, создавая видимость, что он руководит направлением дискуссии.

– Одновременно будем проводить проверку благонадежности участников торжеств и дополнительно жильцов тех домов, мимо которых будет идти или ехать его величество, – продолжил Штемпель. – Проверка по всем каналам: и политической благонадежности, и нравственной, и просто какого поведения человек, смирный или дерзкий…

Тут уже и премьер Коковцов что-то отметил в своих бумагах и переглянулся с присутствующим на совещании начальником Московского охранного отделения Мартыновым.

– Чины Дворцовой полиции совместно с чинами Охранных отделений и общей полиции обойдут указанные дома, проведут опрос квартировладельцев и их жильцов-съемщиков, проверят документы и пошлют запросы к месту постоянной прописки квартирантов. Посмотрят, нет ли их в картотеках преступников, уголовных или политических. Паспорта тоже посмотрят. Сейчас много фабрикуется липы, в смысле поддельных документов, все это изучим, – пообещал барон.

Но премьер-министра все еще что-то смущало:

– Как будет организован пропускной режим на улицах?

– За два часа до появления высочайшего кортежа окна квартир, выходящих на улицу, закроются. Вход и выход из домов будет воспрещен. На балконах можно будет сидеть только тем, кто прошел проверку и получил на то разрешение полицмейстера. Никаких родственников, соседей, случайных знакомых!

– И все?

– В местах скопления зевак устроим особые пропускные пункты. Там будем смотреть все приглашения и пускать только тех, у кого они законным образом оформлены, а остальных отсеем. Заодно проверим толпу – нет ли в ней пьяных или людей возмутительного поведения, кто может учинить скандал. Помимо официальных чинов всех полиций, в фильтрации зевак задействуем максимальное количество переодетых агентов в штатском, на которых особая надежда. Филеры, секретные осведомители и добровольцы! Когда начнут напирать тысячи и тысячи, тут-то и постараются сунуться в толпу злоумышленники. Затрещат сюртуки и зипуны. Ругань, давка, все как обычно. И могут смести пропускной пункт. Поэтому нужен резерв, войска и городовые, кто покрепче…

– Ясно! – остановил докладчика Булыгин. Пробыв десять месяцев в должности министра внутренних дел, он тоже считал себя крупным специалистом по безопасности. – Вопросы к барону есть? Нет! Тогда…

Кажется, Александр Григорьевич собирался объявить следующего докладчика или даже сделать в совещании перерыв. Однако упрямый Коковцов осадил формального председателя и обратился к Штемпелю:

– Барон, а вы рассматривали вероятность покушения из винтовки, на расстоянии? Из окна или с крыши? Не вышло бы, как в Португалии…

Барон, конечно, рассматривал и такую возможность. Но вперед него в дискуссию вмешался московский губернатор Владимир Джунковский – еще один претендент на то, чтобы руководить сегодняшним совещанием. Хотя бы потому, что оно проводилось в Кремле:

– Ваше высокопревосходительство, тут параллель неуместна. Да, один из убийц короля Карлуша Первого был вооружен карабином. Но стрелял-то он в упор, из толпы! Второй имел пистолет. И наследник престола герцог Луиш Филиппе успел его ранить… Прежде чем сам скончался от смертельного ранения.

Штемпель дал высказаться Джунковскому, но затем ответил на вопрос премьер-министра сам и более обстоятельно:

– Винтовку трудно спрятать под одеждой, особенно при теплой погоде. А во время основных торжеств должна быть именно такая. Оружейные магазины на время пребывания государя будут закрыты. На окна домов, мимо которых поедет кортеж, охрана всегда внимательно смотрит. И они, напомню, тоже обязаны быть закрыты. А крыши… Трудно представить подобное покушение. Баллистика пули такова, что попасть сверху вниз очень непросто. А как потом убегать? Только если на такой акт пойдет смертник. И вообще, честно говоря… На виду огромной толпы стрелок с ружьем карабкается на крышу и никто его не замечает? Невозможно!

Однако премьер все никак не хотел угомониться и продолжил расспросы:

– А если это будет солдат в строю? В каждом городе государь принимает парады войск гарнизона.

Все, словно сговорившись, скрестили взгляды на командующем войсками Московского военного округа, генерале от кавалерии Павле Плеве. По лицу военачальника даже пробежала нервная судорога – вспомнил, вероятно, что произошло в сентябре 1912-го на Бородинских торжествах…

Тогда во время смотра войск на Ходынском поле навстречу государю выбежал некий Бахурин, рядовой Второго Софийского пехотного полка. В одной руке он держал прошение, а в другой – винтовку с примкнутым штыком! Нарушителя пытались задержать военный министр Сухомлинов, дежурный генерал-адъютант, другие офицеры, но безуспешно. Солдат удачно обежал их всех и уже приблизился к особе государя, когда был наконец остановлен великим князем Николаем Михайловичем.

Конфуз получился ужасный и немало попортил всем праздник. Позже выяснилось, что рядовой пытался передать в августейшие руки бумагу, в которой просил освободить его от военной службы досрочно по семейным обстоятельствам. Чем нарушил сразу несколько требований уставов. Подавать прошения в строю запрещено. Покидать строй без приказа – еще более страшное военное преступление. Плюс сопротивление требованию начальства.

И полк, и весь московский гарнизон опозорились, тем более на глазах приглашенных гостей-французов! Плеве получил от государя выговор. А несчастного солдатика предали военно-полевому суду, который лишил его всех прав состояния и приговорил к каторжным работам. Правда, история на этом не закончилась. Царь, которому отправили приговор на конфирмацию, то есть одобрение, Бахурина помиловал. И тот даже продолжил дослуживать свой срок. Но осадок, как говорится…

– Чертово семя! – зарычал генерал от кавалерии. – Позор на мою голову! Простите, господа… Это эмоции… Я сейчас отвечу премьер-министру… – Плеве наконец взял себя в руки и пояснил: – Я лично переговорил со всеми командирами корпусов и дивизий. А те довели мои требования до полковых, батальонных и ротных командиров. Им вменено изучить настроения своих подчиненных. Провести с ними воспитательную беседу. Напомнить о неизбежном наказании… А про то, что негодяй помилован, велено промолчать! Фельдфебели и взводные унтер-офицеры обязаны смотреть в оба. Если какой нижний чин разнюнился, ходит с понурой головой, что-то там пишет тайком – сразу допросить! В первые шеренги ставить исправных солдат, а кто похуже, тех за их спины. Или вообще оставить на дежурстве в казарме – нечего таким делать на высочайшем смотре!

– Благодарю вас, Павел Адамович, я удовлетворен вашим ответом, – неожиданно согласился Коковцов. – Пожалуй, и впрямь пора заканчивать…

Однако оппозиция пришла, откуда не ждали. Слово взял член Государственного совета, многолетний директор Департамента полиции и бывший преемник Булыгина на посту министра внутренних дел Петр Дурново:

– Прошу прощения, что я, может быть, не совсем по сути вопроса. Но все же позвольте полюбопытствовать. А почему, собственно, столь всеобъемлющий доклад сегодня делает помощник начальника Московского охранного отделения?

Тот же вопрос наболел, видимо, и у министра путей сообщения Сергея Рухлова, как и большинство других, прибывшего на совещание по железной дороге из Петербурга:

– Как с языка сняли, Петр Николаич! Действительно, почему такое важное лицо взято из Московского охранного отделения, а не из петербургского? Там, поди, лучше знают, как охранять государя…

– Позволите? – слово попросил Александр Мартынов, подполковник и начальник московской охранки.

Булыгин кивнул на правах председательствующего, и Мартынов поднялся:

– Ваше высокопревосходительство, господа… Весь визит государя проляжет по пяти губерниям. Я руковожу не только своим отделением, но еще и Районным Охранным, которое надзирает за порядком во всех губерниях Московского промышленного района, включая Владимирскую, Нижегородскую, Костромскую, Ярославскую и еще пять других… Значит, мы имеем там кадры, агентуру, внутреннее осведомление. Кому, как не нам, заниматься безопасностью Романовских торжеств? Петербургское охранное – самое сильное в империи, это верно. Там выдающиеся розыскники, спору нет. Однако в центральных губерниях им с нами не тягаться…

Подполковник хотел было сесть, но Дурново так просто не сдавался:

– Начальник помянутого вами столичного охранного отделения фон Коттен подал записку, в которой утверждает, что партия социалистов-революционеров готовит покушение на государя именно в разгар торжеств. Вы учли его информацию при подготовке мер охраны?

– Фон Коттен ошибается. – Мартынов не стал играть в доброго полицейского и прошелся по коллеге, тем более что тот отсутствовал на сегодняшнем совещании. – По нашим сведениям, эсеры так и не оправились от скандала, связанного с разоблачением Азефа^[7]. Урон их репутации нанесен такой, что им сейчас не до боевых акций. Партия деморализована, авторитет потерян. Нет людей, способных на смелый поступок. Верхушка прячется за границей, а здесь, в России, их вес близок к нулю.

– Как вы самоуверенны, подполковник, – скривился Дурново. – А если эсеры собираются вернуть себе утраченный вес? Лучше средства для этого, чем покушение на цареубийство, нет. И лучшего времени, чем Романовские торжества, тоже нет. Множество лиц участвует в них. Несколько разных городов. Переезды, приемы, общение с подданными… Сотни тысяч, если не миллионы, зевак. Боевику или группе боевиков так легко будет там затеряться!

В ответ Мартынов промолчал, но по его лицу было видно, что он не меняет своего мнения. Пауза затянулась. И Булыгин не нашел ничего лучше, чем наконец объявить перерыв.

Многочисленные чиновники принялись расхаживать вокруг длинного стола. На них с парадного портрета безмолвно взирал самодержец. А Булыгин, наоборот, как будто прятал от царя глаза… Пожалуй, ни министерская должность, ни неудачные выборы в парламент, ни даже первая русская революция не приводили его в такое душевное волнение, как высокая честь отвечать за жизни членов августейшей семьи, по сути, в течение всего следующего года.

Чтобы проветриться, Булыгин подошел к окну с видом из Кремля на Александровский сад. И тяжко вздохнул, глядя на праздно шатавшуюся публику.

– Все будет хорошо. – Рядом вдруг очутился Джунковский.

– Вашими бы устами, вашими устами…

– Поверьте мне, я знаю, о чем говорю, – уверенно заявил московский губернатор и пошел по своим делам.