Оставаться в геологическом зале и правда больше не имело смысла. Во-первых, своей болтовней мы явно мешали работе, чем изрядно раздражали Дору, которая то и дело метала глазами молнии в нашу сторону. Во-вторых, заявление императрицы явно встревожило всех вокруг – в помещении вдруг стало слишком шумно и беспокойно. В-третьих, наши пусть тихие, но оживленные дискуссии то и дело притягивали чужие взгляды со всех сторон.

Алик Хейзер проводил меня в небольшую переговорную комнату, все пространство которой занимал длинный широкий стол с несколькими сенсорными панелями. Питер и Марк проследовали за нами по пятам. Развернув к себе ближайшее сиденье, Адлерберг вальяжно развалился на нем, вытянув в узкий проход свои длинные ноги. Марк, ворча, перешагнул через них и уселся рядом, а я предпочла найти место на другой стороне стола.

Андрей остался ждать за дверью, бросив на Алика многозначительный взгляд. «Нужно поговорить», – прочитала я в нем. Впрочем, слова и не требовались. Слегка кивнув мне, Алик с вниманием обратился к другу и прикрыл дверь.

– Узнаешь кого-то из них? – поинтересовался Питер, перегнувшись через весь стол с сиденья напротив.

Его явно распирало от любопытства, и я невольно поморщилась от пристального, внимательного взгляда, с которым он следил за мной последние минут десять. Разве возможно так долго смотреть в одну точку? Адлерберга это, похоже, ничуть не смущало: закинув ногу на ногу, он откинулся на спинку сиденья и, пока я изучала профили выживших, продолжал рассматривать меня, нетерпеливо постукивая пальцами левой руки по столу. Мне ничего не оставалось, как просто не обращать на него внимания.

Склонившись над планшетом, я пролистывала один профиль за другим, и ни одно из лиц не казалось мне хоть отдаленно знакомым. Что ж, Алик с самого начала предупреждал, что шанс на удачу ничтожно мал.

– Думаю, если бы она кого-то узнала, то уже сказала бы об этом, – заметил Марк.

Я с благодарностью посмотрела на него. Юноша обернулся в мою сторону, и стоящая дыбом копна густых мелких кудрей вокруг его головы качнулась. Он напоминал мне какое-то диковинное растение – его мягкие черты разгладились, и неловкая улыбка преобразила лицо. Даже слишком широкий нос, усеянный десятком веснушек, который бросился мне в глаза в первый момент, теперь словно придавал его виду какое-то особенное очарование. Рядом с Питером, чье безупречное лицо состояло сплошь из острых углов, Марк казался слишком неидеальным, даже слишком нескладным, но от этого почему-то не менее привлекательным.

– Пока ничего, – подтвердила я, смахивая очередной портрет в сторону и переходя к следующим профилям.

Краем глаза я все еще видела силуэты Андрея и Алика за дверью. Казалось, они увлеченно о чем-то спорили. На мгновение мне стало мучительно любопытно, о чем они говорят, и я повернулась в сторону двери. Андрей стоял спиной ко мне, устало облокотившись на дверной косяк, его лица я не видела. Алик же был бледен и ошеломлен. Услышанное явно произвело на него сильное впечатление. Заметив, что я смотрю на них, он побледнел еще больше. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять – он знает. Андрей рассказал ему о вчерашней ночи.

Чувствуя, как сердце ускорило ритм, я отвернулась и вновь уставилась в планшет.

– Какие-то проблемы? – изогнул бровь Питер.

– Да, – ответила я, прямо посмотрев на него. – Не дергай ты меня каждые две минуты, я бы уже успела отсмотреть больше половины.

– Может, и так, – ответил он и улыбнулся, вероятно, самой ядовитой улыбкой из своего арсенала. – Но тогда какое мне от этого удовольствие…

Михаил Перх. Я замерла, уставившись в двухсотое изображение на экране. Перх был одним из пилотов космического флота Мельниса. За все два года, проведенные на той базе, я ни разу и не участвовала в экспедициях, поэтому едва знала его. Однако пару раз нам все же пришлось пересечься. Хоть и мельком, но мы были знакомы, а значит, оставался шанс, что он все же вспомнит меня. В конце концов, мы оба были причастны к работе геологического отдела. Возможно, у нас было много общих знакомых. Возможно, он помнил меня лучше, чем я думала. Возможно, он даже знал что-то, что случилось с шестнадцатого по девятнадцатое элиоса и из-за чего я могла потерять память. Возможно, возможно, возможно… вихрь надежды охватил меня мгновенно. Вот он – шанс узнать правду! Призрачная, никчемная вероятность, обратившаяся в удачу.

– Я знаю его, – я торжествующе подняла глаза и развернула планшет в сторону Марка и Питера, – Михаил Перх был одним из пилотов нашей исследовательской группы. Вероятно, он меня не вспомнит, но попробовать стоит, я должна с ним поговорить.

Питер моментально подскочил на месте и перехватил устройство. Его глаза заблестели от возбуждения.

– Ты уверена? – спросил он.

– Абсолютно.

– Михаил Перх, – прочитал Марк, перегнувшись через его плечо. – Пятьдесят восемь лет. Пятьдесят четвертая каста. Стаж пилотирования – тридцать два года. – Он склонился сильнее и быстро заводил пальцем по экрану. – Была семья, жена и два сына, из них всех остался в живых только он. В день воздушной атаки попал под бомбардировки, но его, видимо, вовремя вытащили. Остался без глаза, треть кожного покрова уничтожена сильными ожогами. Находится у нас в сороковом медицинском отсеке. Психическое состояние отмечено как крайне нестабильное.

Марк неуверенно взглянул на меня, проведя тыльной стороной ладони по взмокшему лбу.

– Ты правда хочешь поговорить с ним? Мы не можем знать наверняка, как он отреагирует…

– Плевать, как он отреагирует, – прервал его Питер. – Если это поможет нам понять, что случилось на Мельнисе, то я готов снять с него остальные семьдесят процентов кожного покрова, пока он не расскажет все, что знает.

Меня передернуло, в то время как по лицу Марка прошла тень. Питер закатил глаза.

– Я выражался фигурально, ясно? Другими словами, я согласен с Марией – нам стоит попробовать.

Не выпуская планшета из рук, он быстрыми шагами направился к выходу и резко распахнул дверь.

– Прошу прощения, что прерываем ваши интимные беседы, – громко огласил он, с мнимым сожалением оглядывая Алика, который едва успел отскочить в сторону, – но, кажется, мы нашли следующего бедолагу для наших пыток и намерены прямо сейчас нарушить его покой.

Андрей поднял на него тяжелый взгляд. Он выглядел уставшим… и подавленным. Настолько, что, когда наши глаза встретились, у меня защемило сердце.

– Ты узнала кого-то? – спросил он.

Я кивнула:

– Не уверена, что он узнает меня, мы едва знакомы, но…

– Это лучше, чем ничего, – закончил за меня Алик.

В его глазах отражалось все, что было мне так необходимо: сочувствие, поддержка, доброта вперемешку со смущением. И при этом ни капли осуждения, сомнения или враждебности. Неожиданно я почувствовала невероятное облегчение от того, что, даже узнав правду о вчерашнем вечере, Алик не изменил свое мнение обо мне. Я с удивлением обнаружила, как, оказывается, мне было важно, что он подумает, и как сильно я нуждалась в нем сейчас – в единственном человеке в Диких лесах, в компании которого я ощущала себя в безопасности.

Сороковой отсек находился недалеко от зала с десятками боксов, где я очнулась вчера. То ли оттого, что места в Диких лесах было достаточно, то ли оттого, что Михаил Перх был особенным пациентом – ему выделили отдельную палату.

В течение нескольких минут, пока мы шли, Алик болтал без умолку о выживших на Мельнисе, о блестящих условиях их содержания в Диких лесах, о том, сколько фантастически сложных операций уже успели провести местные хирурги и сколько их еще предстояло впереди. Я понимала, что он делает это, надеясь разрядить обстановку, за что была ему бесконечно благодарна. Андрей, сославшись на срочные дела, ушел. Марк задержался где-то по дороге и лишь Питер Адлерберг следовал за нами по пятам, и не думая обделить своей приятной компанией. Он шел чуть в отдалении, по правую руку от Алика, то и дело морщась и закатывая глаза при каждом упоминании очередных подвигов здешних врачей и невероятной выносливости пациентов, и явно с трудом сдерживался от язвительных комментариев.

Питер был почти на две головы выше Алика, в грубых лучах искусственного освещения его резкий профиль особенно выделялся на фоне белоснежных стен. Он, без сомнений, осознавал свою привлекательность. Это было видно в том, как он двигался – всегда порывисто, но при этом элегантно и уверенно; как говорил – легко, громко, слаженно, с долей иронии, и обязательно при этом смотря оппоненту прямо в глаза; как смеялся – холодно, надменно и звонко, слегка запрокидывая голову. Искоса бросая на Питера редкие взгляды, я невольно залюбовалась его жестокой красотой. Он, конечно, тут же это заметил и, поймав мой взгляд, одарил такой ледяной самодовольной полуулыбкой, от которой у меня моментально похолодело внутри.

– Мария. – Резко остановившись у одной из многочисленных дверей, Алик повернулся и взволнованно посмотрел на меня. Я с удивлением подняла глаза, осознав, что пропустила мимо ушей все, что он рассказывал мне последние пару минут. – Есть кое-что, о чем я должен тебя предупредить. Это касается… касается состояния всех, кого нам удалось спасти.

– Ты о чем?

– Андрей уже упоминал, что события тех дней серьезно травмировали большинство из выживших. Мы предполагаем, что во время допросов кристанские миротворцы пытали их. И делали это крайне жестоко. Это сильно сказалось на их психологическом состоянии…

– Алик, я читала отчет по Михаилу Перху и видела пометку о нестабильности. Он потерял семью. В свое время я пережила подобное. Думаю, я смогу найти нужные слова, если ты об этом…

Я потянулась к двери, но, сделав шаг в сторону двери, Алик преградил мне путь.

– Я не об этом, – тихо сказал он, подняв на меня мрачный взгляд.

– Он хотел сказать, что все, кто выжил, сошли с ума, – просто изложил Питер и, усмехнувшись, обратился к Алику. – А я все думал, когда ты наконец упомянешь об этой незначительной детальке в своих хвалебных одах нашей медицине.

Я изумленно посмотрела на Адлерберга:

– Что значит – сошли с ума?

– Это означает, что они безумны, Мария. Сошли с ума, чокнулись, поехали крышей – выбирай формулировку, что тебе по вкусу. В любом случае все это будет означать именно то, что мы и хотим тебе сказать, – ответил парень, посмотрев на меня так, будто я и сама была умалишенной.

– Мы подозреваем, что дело в химическом оружии, – озадаченно продолжил Алик. – Вероятно, миротворцы использовали ядовитый газ, поражающий клетки мозга, влияющий на сознание и память… Мы надеемся, что это ненадолго. Время и правдивые воспоминания помогут им восстановить картину реальности.

– Сколько? – Мой собственный голос показался мне чужим. – Сколько тех, кто остался в сознании, из всех, кто выжил?

Алик прерывисто вздохнул, нервно проведя рукой по волосам.

– Только ты, – наконец выдавил он, и это явно стоило ему больших усилий. – Ты единственная, чей разум не пострадал. Именно поэтому мы так нуждаемся в тебе. Вероятно, ты – наша единственная и последняя надежда докопаться до правды.

Я ощущала себя так, будто земля ушла из-под ног. Меня разом охватило головокружительное тошнотворное чувство.

– Андрей говорил, что вы допрашивали тех, кто остался в живых… что вы от них узнали о событиях на Мельнисе до взрыва, что их показания во многом сходятся, а значит, это правда! А сейчас вы заявляете о каком-то коллективном помешательстве?!

– Мы допросили каждого, кто был хоть в какой-то степени вменяем, чтобы понять наши вопросы. Мы продолжаем это делать и сейчас, – спешно ответил Алик. – Многое из того, что мы узнали из их рассказов и в чем их показания совпадают, похоже на правду. Мы склонны в это верить. Например, в то, что кристанские миротворцы были на Мельнисе несколько дней, что они допрашивали жителей базы, что они кого-то искали… Это подтверждают и наши данные.