– Тетя Мари послала меня за покупками. – Я подняла авоську как бы в доказательство своих слов, потом огляделась.

Внутри магазин выглядел меньше, чем казалось с улицы, и пахло тут тортами. Вдоль стены тянулись аккуратные полки, уставленные стеклянными банками с тянучками в обертке, желейными конфетами, жевательной резинкой, лакричными палочками, леденцами, солодовыми шариками в шоколаде, сливочной помадкой, разноцветным зефиром, арахисовым маслом, ирисками, карамелью и шоколадом. Я будто оказалась в сладком сне – мне хотелось потрогать и попробовать абсолютно все.

Шимми взял белое полотенце и протер прилавок, который и без того сиял.

– Что будешь?

Я указала на развесное мороженое в прозрачной витрине.

– Какие у вас вкусы? – Глупый вопрос, на каждом контейнере была четкая этикетка.

– С шоколадом, с орехом пекан, с ванилью, с вишней и ванилью и с земляникой. Я больше всего люблю вишню с ванилью.

Я кивнула на вишню с ванилью, и он вонзил металлическую ложку в сливочное лакомство.

– Я только один шарик беру! – попыталась я остановить его жестом, но Шимми не обратил внимания и добавил мне второй шарик.

В магазине мы были одни. У прилавка стояли три высоких серебристых табурета, но я к ним не пошла. У окна я увидела музыкальный автомат с блестящей металлической отделкой, пластиковыми трубами и яркими лампочками. За всю свою жизнь я очень редко общалась с белыми, особенно с белыми ровесниками. Были две сестры, с которыми я играла по субботам, пока Инес убирала у них в доме, но это и все. Тетя Мари страшно разозлится, если узнает, как глупо я себя веду. Я уже думала, что надо взять мороженое навынос, но тут Шимми прервал мои мысли.

– Ну как? – нетерпеливо поинтересовался он.

Я поднесла ложку к губам и дала мороженому растаять у меня на языке.

– Вкусно.

– Просто вкусно? – Он полез в витрину и положил мороженого и себе.

– А платить тебе за это нужно?

– Нет, это один из плюсов работы в этом магазине. – Он зачерпнул ложкой мороженое и поднес к губам. Часть осталась у него на верхней губе.

– Тебе салфетка нужна, – сказала я.

Он ухмыльнулся.

– Можешь сесть.

– Мне и так хорошо.

– Руби, расслабься, это практически мой собственный магазин. – Он махнул рукой на табурет.

– Ты уверен? – Я осмотрелась; мне очень непривычно было в местах, принадлежащих белым.

– Мистер Гринуолд хороший человек.

Я поколебалась, но все же залезла на табурет. Шимми наклонился ко мне через прилавок, и мы соприкоснулись серебристыми креманками.

– Твое здоровье! – сказал он, отправляя себе в рот большой кусок мороженого, так что на верхней губе осталось что‐то вроде усов.

Колокольчик на двери снова звякнул, и в магазин вошла бледная дама в красной фетровой шляпе. Ее темные глаза натолкнулись на меня, и она вздернула тонкий нос, будто учуяла внезапно скисшее молоко.

Шимми выпрямился.

– Добрый день, миссис Леви, чего изволите?

Они долго молчали; я не знала, уйти мне или достаточно просто встать, так что уставилась в креманку с мороженым. Мне так не хотелось привлекать к себе внимания, что я даже ложку в руку не брала.

– Полдюжины шоколадных черепах и горсть лакричных палочек, – сказала она, медленно и тщательно выговаривая слова.

– Сию секунду. – Он пошел набирать заказанное.

– Как поживает твоя мама, Шимми? – Я чувствовала гневные взгляды, которые эта женщина на меня бросает, и вся взмокла.

– Хорошо. – Шимми завернул ее шоколадки в вощеную бумагу, потом сверху в белую и заклеил сверток красной этикеткой кондитерской.

Держа покупки под мышкой, женщина прошла мимо меня, остановилась у двери и неприкрыто уставилась на мою пышную грудь. Я втянула шею и опять уткнулась в свою креманку.

– Не води дружбу с кем попало, Шимми. Подобные особы опасны для хороших еврейских мальчиков вроде тебя. – Женщина фыркнула и громко хлопнула дверью.

Шимми убрал деньги в кассу.

– Извини, – произнес он, но я уже слезла с табурета. От отвращения, которое излучала эта женщина, у меня пропал аппетит. Да и что вообще я тут делаю? Ну, кроме как строю из себя дуру? Я отодвинула недоеденное мороженое.

– Не уходи! – Шимми схватил меня за локоть. Руки у него были теплые и влажные.

– Это не мой мир. – Я высвободилась.

– Слушай, миссис Леви просто злится, потому что муж изменяет ей с продавщицей из гастронома.

Я остановилась.

– Я как раз туда ходила сегодня. С которой?

– С Альмой, с той, у которой родинка на подбородке.

– У нее всегда такой злой вид, я никогда к ней не подхожу.

– Это потому, что она хочет, чтобы он развелся, а он отказывается: у них с женой два сына.

– Ужас.

– Все соседи знают, и ее старший сын начал хулиганить в школе.

Я замялась, чувствуя некоторую жалость к грубой посетительнице.

– Ну же, давай я тебе что‐нибудь включу на музыкальном автомате. В воскресенье народу мало, и если ты меня бросишь, придется мне в одиночку съесть целый контейнер мороженого, – сказал Шимми, умоляюще глядя на меня зелеными глазами. Никогда еще я не видела таких ясных глаз, настолько светящихся надеждой.

Я вздохнула и подчеркнуто медленно села обратно. Он поаплодировал, потом пошел к музыкальному автомату.

– Ты тут каждый день работаешь?

– Только по воскресеньям, средам и четвергам после школы.

– Здорово, наверное, есть бесплатно столько сладкого, сколько хочешь.

– Да, это плюс. Но надо следить, чтобы все эти сласти не испортили мне фигуру. – Он поднял руку и напряг мышцу. Шимми был тощий и жилистый, сласти ему явно не вредили, а от вида его старательно напряженных мускулов я начала хихикать.

– Что, не согласна? – Он поднял другую руку и сделал то же движение. Я захихикала громче. – Что мне поставить, чтобы ты продолжила улыбаться?

Я покраснела.

– А Нэт Кинг Коул есть?

Он бросил в щель монетку, нажал кнопку, и заиграла мелодия «Упал цветок».

– Это одна из моих любимых. Как ты узнал?

– Угадал, – ухмыльнулся он.

От знакомой музыки я расслабилась, и мы доели мороженое. Мы болтали обо всем на свете – о словах любимых песен, о том, что больше всего ненавидим в школе, потом сосредоточились на еженедельных радиопередачах. И Шимми, и я считали, что «Шоу Фреда Аллена» лучше всего. Он начал передразнивать персонажей и рассказывать мне анекдот за анекдотом, а я смеялась от души. Посетителей в магазине было мало. Пришел мужчина с пятью маленькими детьми, но он так старался порадовать каждого из них любимым угощением, что на меня особо внимания не обратил. Время летело незаметно; Шимми прокрутил на музыкальном автомате все знакомые мне песни, потом поставил несколько своих любимых. Когда я сказала, что мне пора, он попросил меня посидеть еще немножко.

Тетя Мари наверняка уже меня заждалась, но я сказала ему, что еще одну песню можно.

– Это будет твой финал.

– Лучшее я приберег напоследок. – Он нажал на кнопку музыкального автомата, и зазвучал «Рок-н-ролл» Уайлд Билла Мура.

Я узнала песню только потому, что в прошлые выходные Пышка принесла пластинку и крутила ее без остановки, пытаясь научить меня танцевать джиттербаг. Я принялась пощелкивать пальцами в такт песне и пританцовывать, не слезая с табурета.

– Ты откуда знаешь эту песню? – спросила я. Уж слишком много в ней было негритянского духа, соула. – Пытаешься произвести на меня впечатление?

– А получается? – Он наклонил голову.

– Немножко. – Я стала двигать плечами, мурлыча слова песни.

Забирай мои деньги, забирай меня всю,
Но оставь мне рок-н-ролл.

Шимми наклонился вперед, постукивая длинными пальцами по прилавку. Он был так близко, что мы соприкоснулись локтями, и от его запаха у меня кружилась голова.

– Что‐то в звуке рожка и мощном фоновом ритме приводит меня в полный восторг. – Он повернулся ко мне. Под нижней губой у него было пятно мороженого.

– Согласна. – Я машинально облизнула кончик пальца и вытерла это пятно. Мы уставились друг на друга.

Тут дверь магазина открылась и вошел седеющий пузатый мужчина в такой же бумажной шляпе, как у Шимми.

– Я тебе что говорил насчет этих непристойных пластинок в магазине? – возмущенно воскликнул он, а потом увидел меня, и глаза у него потемнели, как грозовое небо. – Сидеть не разрешается! – взревел он.

Я вскочила так быстро, что чуть не грохнулась.

– Мистер Гринуолд… – пробормотал Шимми, попятившись.

– Шимми, нужно же соображать, что к чему.

Мистер Гринуолд был высокий и мощный, как медведь. Он навис надо мной, сжав зубы. Но не успел он сказать хоть слово, как я метнулась мимо него и вылетела из магазина. Я знала, на что такие мужчины способны. Я читала газету и смотрела новости. Но, пробежав полквартала, я поняла, что забыла сумку с покупками. Если я приду домой без продуктов, мне влетит. Придется вернуться, ничего не поделаешь.

Мне аж жарко стало от нервов, и у двери в магазин я остановилась. Пока я собиралась с духом, чтобы зайти, до меня донесся крик мистера Гринуолда:

– Можешь их быстро обслуживать, но нечего им тут болтаться, и уж точно не у прилавка сидеть. Ты это знаешь, мальчик. Мой старик, небось, сейчас в могиле вертится. – Он цокнул языком. – Мне уже несколько человек пожаловались.

– Она… она мой друг, – проговорил Шимми, запинаясь.

– Ты не можешь с такими дружить. Я думал, у тебя есть здравый смысл, мальчик. Не становись таким, как твой отец.

Мистер Гринуолд замолчал, услышав звонок на двери, и с улыбкой повернулся в мою сторону.

– Добро пожаловать в… – Тут он понял, что это я, запнулся и нахмурился. – Опять ты?

– Я забыла сумку, сэр. – Я бочком просочилась в магазин, не встречаясь с Шимми взглядом, схватила сумку тети Мари и поспешила прочь. Мистер Гринуолд запер за мной дверь, а потом шлепнул на дверь табличку «Закрыто».

В церкви закончилась служба, и темнокожие семьи в лучших воскресных костюмах брели по улице, чтобы пообедать дома, а потом вернуться на вторую службу. Я шагала по 31‐й улице с покупками тети Мари, стараясь прогнать из памяти слова мистера Гринуолда и его злое лицо. Я деньги платила за покупки, с какой стати он со мной обращался так, будто я грязная жвачка, прилипшая к подошве его ботинка? Я и так знала, конечно, что белые нас ненавидят – такова уж жизнь. Все мои знакомые жили в тесных крошечных квартирах, где вечно был сквозняк, а белые, получавшие за эти квартиры арендную плату, почти не пытались привести их в порядок. Окружавшие меня взрослые работали на низкоквалифицированных работах, а белые работодатели слишком мало им платили за слишком тяжелую работу. Пышка убирала офисы, моя мать прибиралась в семьях, которые не могли себе позволить служанку на полный день, а Нини раньше брала на дом стирку и готовила еду на заказ, чтобы свести концы с концами.

Глядя на них, я понимала, что меня ждет та же жизнь, и с детства приняла решение – я не буду уборщицей у белых. Я стану оптометристом, найду способ вылечить глаукому Нини и верну ей зрение. Я первая в нашей семье поступлю в колледж, а когда вернусь с учебы, заработав кучу дипломов, все увидят, что семья моего отца ошибалась на мой счет. И Инес тоже ошибалась.

Тетя Мари сказала мне, что, когда Инес в пятнадцать лет призналась, что беременна, Нини заплакала, а потом дала ей пощечину и сказала: «Хорошо, что твой отец уже отправился к Господу, а то бы ты его сама до райских врат довела».

Потом Нини успокоилась, смирилась с реальностью, и у нее остался только один выход: добиться, чтобы отец ребенка выполнил свой долг. Джуниор Бэнкс был симпатичный парень, а его родители владели похоронным бюро. Они жили на углу Шестнадцатой и Йорк-стрит в таунхаусе с широким передним крыльцом.