Нера прогостила в Обители около двух декад, а потом они с Раштау отправились в город. Прощание получилось скомканным – обида всё-таки не унялась до конца, хоть и сгладилась. Аштирра всё думала, насколько же интереснее было бы отправиться в гробницу, а не переводить очередное напутствие потомкам или список яств и подношений на ритуальный пир. Хрупкая надежда начала крепнуть, и сердце нашёптывало: да, они на пару шагов ближе к грандиозному открытию. Кому, как не им с отцом, повезёт обнаружить гробницу легендарной Владычицы! Если, конечно, эта самая гробница и правда не провалилась к хайту, как выразилась тётушка. После Катастрофы к хайту провалилось уже очень и очень многое, что-то – навсегда. И восстановить утерянное не удалось ни целым поколениям Таэху, ни легендарной Кадмейре и её последователям. Знания возвращались и сохранялись по крупицам. Вот в чём заключалась теперь основная задача рода Аштирры, хранителей памяти.

Утро не предвещало ничего нового. Совершив каждодневные ритуалы, Аштирра прибралась в спальнях, протёрла новое зеркало, с теплотой подумав об отце. Она собиралась спуститься в библиотеку за очередным свитком, потом перебраться на стену, в тень статуи стража. Там ей работалось лучше и приятнее, особенно если перед этим сварить и охладить бодрящий травяной отвар и запастись вялеными фруктами. Можно было захватить и медовых сладостей, но их жрица берегла до возвращения отца. А то чем же потом закусывать его увлекательные истории?

Но не успела она спуститься в нижние коридоры, ведущие к Архиву, как кто-то словно дёрнул внутри невидимую ниточку. Одна из пограничных стел, на которых держалась сеть защитных заклинаний Обители, отозвалась на приход гостей. Опасности эти гости, судя по ощущениям, не несли, и всё же мало кто знал дорогу к храму Аусетаар, Владычицы Таинств, Госпожи Очищающей Боли. Да и соваться сюда решились бы немногие. Мысль о том, что отец передумал и вернулся, девушка отбросила сразу – Обитель совсем иначе реагировала на присутствие Таэху, вступая с ними в совершенный резонанс.

Аштирра поспешила наверх, подхватила в комнате лук и колчан, вышла на каменную тропу. Полдень миновал, но было всё ещё жарко, и солнце слепило, отражаясь в светлых камнях. Девушка прищурилась, откинула с лица мелкие рыжие косы, которые горячий ветер так и норовил дёрнуть. Тропа, выложенная потёртыми потрескавшимися плитами, пролегала через небольшой храмовый сад в рощу, а через неё – к скалам, к невидимой, но осязаемой границе владений Таэху.

Издалека она услышала утробное урчание верблюда, с сожалением вспомнила своего, недавно погибшего в песках. Через некоторое время показался человек, облачённый в светлые шаровары и рубаху, – он вёл зверя под уздцы. Голова и лицо гостя были закрыты свёрнутым складками полотном, как носили кочевники, защищаясь от песка и зноя. При виде Аштирры человек почтительно опустил лёгкую ткань шемага^[11], открывая смуглое лицо. Орлиный нос, аккуратная короткая борода, точно солью, припорошённая намечающейся сединой, внимательные агатовые глаза. Этого человека девушка знала – старший охотник Ришнис из хиннан, частый спутник отца в вылазках в руины.

Хиннан, представители одного из самых многочисленных племён Каэмит, были искусными охотниками и следопытами. Их основным промыслом была добыча самородков, золотого песка и самоцветов, вымытых на поверхность из бывших рэмейских рудников, когда лик Континента изменился и жилы земли надорвались. Им почти не было равных в исследованиях древних развалин и обходах искажений, и отец всегда отмечал их как ценных союзников. Каэмит они поклонялись как матери, суровой, но родной, почитая её как дарящую и отнимающую жизни. Почитали они также Супруга Пустыни, который и вовсе не бывал щедр на дары, а взывать к нему следовало разве что на грани смерти, когда оказываешься лицом к лицу с искажениями. В детстве Аштирра удивлялась, что у людей уцелели древние верования, пусть и видоизменились. Сатех и Аусетаар нашли место рядом с племенами пустыни, да и другие рэмейские Боги тоже остались подле людей.

В отличие от многих жителей Ожерелья Городов, хиннан не боялись демонических проклятий. Уже давно они заключили с родом Таэху договор, построенный на обоюдном уважении и общей выгоде. Целительское искусство Раштау кочевники ценили даже больше, чем его щедрую плату охотникам и воинам за помощь в экспедициях. И раз уж рогатые умели заговаривать раны, от которых, казалось бы, и вовсе нет спасения, – то какая разница, кто там у них в предках? Дело прошлое, а чудодейственное исцеление – вот оно, рядом. Злых духов, дремлющих в гробницах, хиннан, конечно, опасались, притом куда больше, чем вполне осязаемых тварей песков и искажений. Но когда отряд вёл Раштау, страх таял сам собой. Хиннан наделили его каким-то поистине героическим ореолом, чествуя наряду со старейшинами племени, а это дорогого стоило.

– Мир тебе, юная госпожа Аштирра, и да обойдёт тебя гнев песков, – Ришнис, сложив руки, чуть поклонился, но не улыбнулся. Охотника явно что-то тревожило, и он, похоже, очень спешил сюда.

– Пусть мать Каэмит глядит на твои следы с милосердием, старший охотник Ришнис, – учтиво отозвалась девушка, используя традиционное благословение хиннан. – Проходи в дом.

– Прости, что оскорбляю твоё гостеприимство. Песчинки времени – на вес золота. Могу я увидеться с твоим отцом?

Жрица покачала головой.

– Боюсь, нет. Он отбыл несколько дней назад, и, полагаю, надолго.

Кочевник побледнел и стиснул повод верблюда.

– Возможно, я сумею помочь? – предложила Аштирра.

В племени её хорошо знали – Раштау часто брал дочь с собой, сначала просто погостить, пока врачевал раны и недуги хиннан, а потом – помогать ему исцелять.

– Ты можешь отправиться со мной немедленно? – тихо спросил Ришнис. – До ближайшего нашего становища недолго. Мой сын…

– Альяз?

Аштирра поспешила внутрь, поманив кочевника за собой. Быстро она начала собирать походную сумку со снадобьями и инструментами. Как и в бою, в исцелении никто не полагался только на Всплески.

– Расскажи, что за беда у вас случилась. Тогда я пойму, что лучше взять с собой, – сказала она, не отрываясь от сборов.

– Кхайтани оазиса Уадж, – коротко сказал Ришнис.

Аштирра вздрогнула и чуть не выронила один из фиалов. Кхайтани. Серебряные нити…

Оазис Уадж славился своей бурной растительностью – остров в песках Каэмит, похожий на клочок джунглей. Там добывались и редкие лекарственные травы, и листья дхау, особо ценимые кочевниками за галлюциногенные свойства. Но искажения не обошли стороной и этот оазис. Иная растительность словно обретала собственный разум и становилась опаснее хищников.

Кхайтани, похожие на белёсый мох, мерцающий на свету серебром, были самым распространённым хищным растением. Они паразитировали на деревьях, понемногу вытягивая все соки, но охотно перебирались и на живых существ. Незащищённую кожу они обжигали, разъедали до самой кости, если не принять меры быстро. Но опаснее были семена, мелкие, как песок, выбрасываемые потревоженными растениями. Вдохнёшь – и кхайтани пустят корни внутри тебя, вырастут, оплетут твой скелет, сожрут твою плоть.

Мысли помчались быстрее песчаного вихря. Как далеко зашло заражение? Отец бы, конечно, сумел помочь, удержал бы тело от распада, а потом отделил кхайтани от человека, но она?.. Аштирре доводилось видеть обезумевших несчастных носителей, и зрелище показалось ей даже более жутким, чем восставшие мертвецы. Растение управляло чужим телом, как ярмарочный артист – марионеткой.

Лучше было бы отказаться, не давать обещаний, объяснить, что она никогда не исцеляла таких недугов и не сумеет… но, когда девушка обернулась, слова умерли на губах. В тёмных глазах Ришниса застыла мольба пополам с безумной надеждой. Аштирра вспомнила, что Каэмит забрала у него супругу и старшего сына.

– Я не смогу исцелить Альяза до Всплеска, – тихо предупредила жрица.

– На Всплеске кхайтани станут сильнее, – кочевник с тревогой нахмурился.

– Но сильнее стану и я.

Ближайшее становище хиннан в самом деле лежало недалеко от Обители, да и Ришнис подгонял верблюда, едва оставляя время на передышку. По пути кочевник рассказал Аштирре, что не все вернулись из оазиса Уадж, но из выживших больше всех пострадал молодой Альяз. Знахари племени остановили недуг, как умели и как учила их ещё Иферра, мать Раштау. Носителя заставляли вдыхать ядовитые пары, ослабляющие тело, но и замедляющие рост кхайтани внутри. Риск смерти был велик, но иначе можно и не дождаться Всплеска. Оставив сына на попечение знахарей, Ришнис поспешил к Таэху, надеясь застать Раштау. В его голосе жрица услышала нотки разочарования, но не обиделась – куда ей было до отца? Она даже не знала, удастся ли вылечить Альяза. Оставалось лишь молиться Владычице Таинств, что всего её обучения хватит и что следующий Всплеск не заставит ждать себя слишком долго.

Когда Раштау с Аштиррой приходили к кочевникам, их обычно встречали на подступах к становищу. Так и теперь – едва жрица и охотник ступили на охотничьи тропы хиннан, девушка услышала череду протяжных звуков, похожих на тонкие подвывания какого-нибудь хищника на разные лады. Но она знала, что эти звуки не были голосами тварей пустыни. Воины хиннан носили при себе особой формы глиняные трубки, с помощью которых передавали сообщения на расстоянии. В какой-то мере это и правда походило на общение чудовищ Каэмит, вышедших на охоту, загоняющих свою добычу.

Ришнис уже успел извлечь из-за пазухи такую же трубку, похожую на раковину, и издал ответный клич. Ему отозвались издалека. Охотник не стал дожидаться, когда кто-то встретит их, – направил верблюда к становищу. Аштирра успела увидеть тени, скользившие среди барханов, ловкие и быстрые. Следопыты сопровождали их к жилищам.

Жизнь в становище текла своим чередом. Женщины в длинных светлых одеждах, с чёрными косами, спрятанными под красиво задрапированными платками, пели и переговаривались, готовя у костров утреннюю пищу. Кто-то из мужчин вернулся с ночной вылазки и разделывал добычу. Дети шныряли между разноцветными шатрами, смеясь и играя, и спутниками их неизменно были поджарые жёлтые псы с узкими мордами – охотники и стражи. Хиннан называли этих псов сау и ценили даже больше, чем верблюдов и овец, без шерсти, молока и мяса которых не сумели бы выжить. Дело в том, что сау чуяли искажения и не раз отводили беду от своих хозяев. Кочевники верили, что псов подарила людям сама Каэмит, чтобы её дети оберегали друг друга от других, более опасных порождений её песков. Говорили даже, что сам Супруг Пустыни иногда принимает облик рыжего пса и обходит свои владения.

Раньше, во время самых первых посещений племени, Аштирра тоже с удовольствием присоединялась к детским и собачьим забавам, пока отец беседовал со старейшинами о каких-нибудь серьёзных вещах. А после, уже все вместе, они слушали удивительные легенды сказителей за горячим ужином – плошкой вкуснейшего плова на зверином жире, сдобренного сухими фруктами и ягодами.

Но те времена прошли. После Аштирра и сама приходила с отцом в шатёр старейшин и участвовала в обсуждениях очередной вылазки, а теперь вот впервые пришла к хиннан одна, как полноправная целительница.

Кочевники приветствовали их с Ришнисом. Тот поручил верблюда заботам одного из младших охотников и потянул Аштирру в свой шатёр. Девушке уже доводилось бывать здесь. Внутри, кроме шкур, циновок, утвари из разноцветного стекла и мозаичной керамики, которую так любили хиннан, была даже пара ярких драгоценных ковров. Такие могли себе позволить немногие, и это свидетельствовало о высоком положении Ришниса в племени. Сейчас в шатре было не продохнуть от густого дыма бахура^[12], к которому примешивался запах целебных бальзамов и трав, изгоняющих злых духов.

Аштирра оставила обувь у порога. Ришнис уже скинул мягкие сапоги, устремился вперёд, откинул полог, ведущий в отведённую для сна половину шатра.

– Жив, жив, – заверила его молодая знахарка, сидевшая у ложа. – Спит.

Ришнис присел на циновки рядом, заслоняя спиной человека, лежавшего под полотняными покрывалами. Знахарка поднялась, приветливо кивнула Аштирре, узнавая её, и тихо заговорила: